В Строгановском дворце — филиале Государственного Русского музея — открыта выставка к 250-летию Андрея Воронихина. Юбилей архитектора Казанского собора под крышей дома его покровителя отметила АННА ТОЛСТОВА.
Первая юбилейная выставка состоялась в прошлом году в Музее истории Петербурга, где хранится большое собрание воронихинской архитектурной графики. Дело в том, что достоверных данных в биографии Андрея Никифоровича Воронихина (1759/1760?-1814) не так уж много. Вот и год рождения под вопросом: часть воронихиноведов полагают, что это был не 1759-й, а 1760-й, а значит, можно отпраздновать 250-летие еще раз. Слухи о том, что отец Воронихина — не крепостной крестьянин, а барон Александр Николаевич Строганов, кузен его покровителя графа Александра Сергеевича Строганова, преследуют архитектора все 250 лет. Злые языки были склонны объяснять этим обстоятельством и быстрое продвижение Воронихина по социальной лестнице (в 1786-м он получил вольную, а уже в 1806-м был возведен в потомственное дворянство), и фантастический карьерный рост.
Ловкий царедворец, меценат-просветитель и крупнейший коллекционер своего времени, граф Строганов имел большое влияние на Императорскую академию художеств и до того, как в 1800 году был избран ее президентом. В 1790-е его домашний художник удостаивался одного академического звания за другим. В 1793-м за акварель "Картинная галерея графа Строганова" Воронихина произвели в "назначенные", в 1797-м за картину "Вид загородного дома графа Строганова" — в академики перспективной и миниатюрной живописи. Картина на выставке есть, акварели нет — она хранится в Эрмитаже, но вместо нее можно полюбоваться другим видом дворцового интерьера со стаффажем того же года, акварелью "Прием Екатериной II турецкого посольства в Большом зале Зимнего дворца". Сравнивать эту протокольную живопись с работавшими при русском дворе европейскими "перспективистами" бестактно. В конце концов, художествам Воронихин учился несистематически, урывками: в отрочестве — на Урале, в строгановской иконописной мастерской, и около года в Москве, якобы у Василия Баженова и Матвея Казакова, а уже в зрелом возрасте — лет пять в Швейцарии и Франции, когда сопровождал в заграничном путешествии сына своего благодетеля. Возможно, Строганов, первым в России начавший собирать Гюбера Робера (роберовский зал в Строгановском дворце Воронихин как раз оформлял), и хотел, чтобы из его подопечного получилось что-нибудь в том же роде, да не вышло. В Париже вчерашнему крепостному, рвавшемуся заняться живописью, было велено изучать архитектуру и механику как более потребные в домашнем обиходе дисциплины.
В полученных навыках Воронихин отчитался на практике вскоре по возвращении: в 1790-е он перестраивал Строгановский дворец на Невском, занимался садом и домами Строгановской дачи на Черной речке, работал и на других членов семейства. А как только Строганов стал президентом Академии художеств, Воронихина начали продвигать по архитектурной линии: он сделался академиком архитектуры, профессором, получил ряд важных госзаказов по обустройству императорских дворцов и парков в Петергофе, Стрельне, Павловске и Гатчине. Но это не главное: осенью 1800-го император Павел утвердил воронихинский проект церкви Казанской Божией Матери на Невском проспекте. То есть ничего пока толком не построивший президентский протеже обошел в соревновании Чарльза Камерона, Жана Тома де Томона и Пьетро Гонзаго. Все это как будто вчера случилось: архитектурных конкурсов, в которых деятели отечественного стройкомплекса побеждали западных звезд, мы за последние годы видали немало. Да и скрытые механизмы победы выглядят вполне современно: Строганов желал возглавить комиссию по строительству самого крупного на тот момент храма православного мира — сиятельному прорабу явно проще было найти общий язык со своим выдвиженцем.
Выставка в Строгановском дворце, сделанная усилиями Русского музея и Павловского дворца, слишком скромна. Мы ничего не узнаем о личности Воронихина ни из его официального портрета (когда-то он считался автопортретом, теперь в авторах значится очередной "неизвестный художник") на фоне Казанского собора с Владимиром 4-й степени и Анной 2-й степени на груди, ни из парных бюстов архитектора и его супруги — английской гувернантки Строгановых Мэри Лонд, выполненных в лучших просветительских традициях любимым племянником, скульптором Алексеем Воронихиным. Про Воронихина-декоратора немного скажут диван с креслом из Павловского дворца, сделанные по его проектам, да эскиз монументального зеркала в модном египетском стиле — Наполеон только что вернулся из Египта. Правда, серия рисунков и акварелей "Виды Строгановской дачи" показывает, что в ландшафтной архитектуре он в совершенстве знал язык английского пейзажного парка, а ряд проектов для Павловска — что в зодчестве придерживался самых авангардных тенденций и, может быть, восхищался якобинцем Этьеном Луи Булле. Пожалуй, о Воронихине-новаторе больше говорит сам Строгановский дворец, где сохранилось несколько отделанных им сразу по приезде из Европы интерьеров — вроде минералогического кабинета или парадной столовой. Но все же этого недостаточно.
Наверное, если собрать на одной выставке все воронихинское наследие из всех музеев России, мы поймем, как великолепны могли бы быть Исаакиевский собор в Петербурге и храм Христа Спасителя в Москве, которые он проектировал. И как так вышло, что между хлопотами по барскому хозяйству и правительственным резиденциям ему удалось создать и один из лучших фасадов невской панорамы, и одну из красивейших петербургских церквей. Каковая при всех реверансах римскому Сан-Пьетро являет собой чистейший образец французского классицизма. И в том, что именно этому, французскому до последней каннелюры, хоть и построенному исключительно русскими мастерами из отечественных материалов, Казанскому собору было суждено стать главным памятником Отечественной войны 1812 года, можно увидеть насмешку истории. Ей, похоже, доставляло удовольствие издеваться над талантом.