В L-галерее открылась выставка "Больше шоколада", которая представляет двух художников — Ольгу Чернышеву и Стефена Шенабрука. В 1994 году в Москве и в 1995-м в Амстердаме они вместе участвовали в российско-голландском художественном проекте "Обмен", и при ближайшем знакомстве оказалось, что оба работают на кондитерские темы, хотя и по-разному. На их совместной выставке представлены работы о шоколаде (Чернышева) и из шоколада (Шенабрук), на тему потребления (Шенабрук) и тему творчества (Чернышева), где участвует кулинария как стратегия (Чернышева) и шоколад как материал (Шенабрук).
В 1994 году Стефен Шенабрук напугал Москву своими шоколадными отливками с различных частей тела неопознанных трупов из московских моргов. Эти отливки он пытался продавать в киоске около Большого театра, но, поскольку в степени дезинфекции никто не был уверен, консумация не состоялась. На сей раз Шенабрук снял шоколадные маски с лиц нескольких известных московских художников, а также отлил в шоколаде указательный палец каждого из них; маски были розданы моделям на три дня с предложением потреблять их понемногу, на выбор — созерцательно либо гастрономически, а в процессе потребления нарисовать собственный портрет при помощи шоколадного пальца. Остатки лиц и пальцев (кто-то обгрыз свою физиономию по краям, кто-то выел глаза, а кто-то брезгливо вернул в целости) вкупе с автопортретами Шенабрук и выставил, добавив другие работы на "сладкие" темы: например, фотографии рук, с которых капают темные сгустки неизвестной материи — лишь в цветном варианте она опознается как шоколад.
На первый взгляд, Шенабрук делает работы о потреблении, чему после поп-арта не приходится удивляться, однако его шоколад съесть нелегко. Модели масок испытали не только моральные трудности в уничтожении себя самих, но и не меньшие физические — в поедании чего-то приторного и твердого. Сладкая вата, которую художник в одной из своих работ (перформанс, запечатленный в фотографиях) при помощи специальной машинки накрутил себе на руки, растаяла на солнце после долгого лежания автора на земле, оставив на руках розовые запекшиеся следы. Она не была съедена, а умерла естественной и потому отвратительной смертью. Потребление у Шенабрука превращается в чистое разрушение, бесславной и героической жертвой которого является его материал, но также и он сам, павший вместе с ватой на поле брани и тоже расплавившийся на солнце.
Если Стефен Шенабрук создает шоколадную трагедию, то Ольга Чернышева — шоколадную комедию. Можно было бы даже сказать, производственную комедию. Чернышева показала видеофильм, где педантично запечатлен конвейер по производству шоколада с начинкой, который беспрерывно наливает коричневую жидкость в формочки; и именно в духе этой тотально-шоколадной утопии следует воспринимать и тонированные коричневым цветом фотографии снежных деревенских ландшафтов, и помещенные рядом тексты сочиненных Чернышевой частушек, тоже забавно привязанных к какао-тематике.
Бессмысленная трата (у Шенабрука) противостоит на этой выставке бессмысленному непрерывному производству (у Чернышевой), и если первая трагична, то второе смешно, как смешно все абсурдно-тотальное. Например, тотальная искусственность, а в работах Чернышевой она обычно простирается на саму природу, как шоколадный флер. В ее фотографиях, которые прошлым летом выставлялись в Русском музее, кусочки реального ландшафта неумолимо похожи на кусочки торта, а в более ранних своих работах Чернышева занималась, наоборот, тортами, похожими на природу, "фигуративными" пирожными с грибочками и цветочками, в которых доживает свои дни мимезис, вроде бы самим искусством давно преданный забвению. Усмотреть закономерность, конвейерную повторяемость, то есть искусство, там, где природа, реальность, тело претендуют на монополию, есть проявление здорового чувства юмора, которое и позволяет Чернышевой видеть шоколад вместо воздуха, тогда как Шенабруку (или, скорее, его мрачноватому лирическому герою) видится кровь вместо шоколада, почти как в рассказах Эдгара По.
Но, в общем, для Чернышевой кондитерское дело в целом важнее, чем шоколадный материал. Ведь современный художник вынужден все время находить аналоги свои собственным стратегиям, выступая в роли хирурга или политика, химика или военачальника, повара или кондитера, — он постоянно выясняет, что такое современное искусство, потому что боится, что сук, на котором он сидит, обломится, когда он перестанет о нем говорить. Стивен Шенабрук, в свою очередь, представляет тип художника, который фиксирован на проблеме материала.
Бытует мнение, что современное искусство можно сделать из чего угодно и о чем угодно, и это и является его отличительной чертой. Остается, однако, непонятным, как должно выглядеть это "что угодно". Подходит, конечно, все телесное (оттого оно и в моде), но лучше всего, вероятно, было бы, если бы искусство было сделано из себя самого. Шоколад — один из удачных вариантов. Всякая сладкая и необязательная еда является своего рода искусством в категории пищевых продуктов, но шоколад еще и содержит некое вещество (теобромин — по-гречески "напиток богов") — натуральный антидепрессант, проще говоря, наркотик. Поэтому шоколад вызывает, во-первых, чувство счастья, и во-вторых, зависимость, что соответствует, во-первых, художественным, и во-вторых, коммерческим амбициям искусства.
Однако шоколад и отличен от искусства — возможностью быть съеденным, смертностью своей. Особенно этим он отличается от современного искусства, которое почти никто не потребляет даже эстетически, не говоря уже о покупке, и которое, попросту говоря, мало кому нужно. Потому-то это искусство и говорит все время о своей смерти, состоявшейся или скорой; оно стремится умереть, чтобы доказать свою возможность быть потребленным. И зафиксированная в стихотворении для детей мечта о загробной жизни шоколада: "Слезы капали, как град/Девочка ревела/Мама, где мой шоколад/Что вчера я съела?" — напоминает о мечте искусства прекратиться, чтобы жить после смерти.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ