До тех пор, покуда Россия не совершит ряда необратимых шагов, нынешняя внешнеполитическая бодрость ее руководителей еще не означает выхода из рамок "атлантической солидарности". Впрочем, непоправимые поступки можно совершить очень быстро.
В России заговорили о войне с западным миром
Реально РФ пока не сделало ничего, что могло бы говорить о крутом вираже во внешней политике. Не покидающее наблюдателей чувство возможных серьезных перемен связано с тем, что оказалось снято табу, действовавшее не то что с 1989-1991 гг., а еще со времен Брежнева — табу на разговоры о прямой военной конфронтации с Западом. Ельцинский пассаж от 8 сентября о том, что при надобности более основательного вмешательства России в балканские дела "дело дойдет и до более горячего", воскрешает риторику, к которой главы СССР--РСФСР--РФ не прибегали со времен Берлинского и Карибского кризисов.
Военный обозреватель одной из российских газет, которого либералы называли соловьем и даже рупором Генштаба, пишет: "Будущая реакция России на любую попытку развернуть иностранные войска вблизи ее границ (в том числе и под видом проведения маневров) вполне предсказуема... Сначала блокада, потом ультиматум с требованием немедленного вывода войск и, если ультиматум не будет принят, превентивный удар, который лишит противника наступательных возможностей". В действительности трудно сказать, что в этом пассаже отражает реальное мнение Генштаба (который, получается, после сокрушительной для русской армии победы над Дудаевым готов развязать превентивную войну против всего западного мира), а что — личные особенности обозревателя, любящего войну со страстью средневекового норманна. В иных обстоятельствах можно было бы добродушно посмеяться над тем, как кандидат биологических наук обратился в неистового берсерка, но на фоне сходных высказываний президента РФ поводов для смеха оказывается меньше.
Термин "атлантизм" понимается в РФ совершенно в духе советского агитпропа 50-х годов
Перед тем, как пропеть отходную российскому атлантизму (т. е. смиренному следованию в фарватере американской политики) образца 1992 г., следует все же уточнить, что реально под этим термином подразумевается. Случилось так, что коммунистическая трактовка истории холодной войны, будучи частично сданной в архив, именно в применении к термину "атлантизм" вполне сохранила свою силу. Официальная советская версия того периода (1947-1955 гг.) гласила, что правительства Западной Европы покорно смирились перед волей США и во внешнеполитическом смысле обрекли свои страны на полуколониальный статус: последнее слово окончательно и безусловно осталось за Америкой. Как писал в 1949 году в связи с девальвацией британской валюты Самуил Маршак, "Ах! — простонал британский фунт, и стон его был глух и гневен, — с тех пор, как Черчилль, Эттли, Бевин тебе (USD. — Ъ) запродали страну, я стал валютою колонии, как марка жалкая Бизонии (DM. — Ъ)".
Советская идеологема конца 40-х — начала 50-х гг. оказалась автоматически перенесенной на отношения РФ с Западом первой половины 90-х — и никто тому не возражал. Коммунопатриотам странно было бы опровергать собственную находку, либералам-западникам мифологема тоже импонировала, ибо изображала похвальную консолидацию западного мира, нашедшего в себе силы объединиться с целью отбрасывания коммунизма — всегда бы так. Реальной историей реального атлантизма никто не интересовался.
Атлантические союзники были весьма брыкливы
Действительность была богаче советской схемы. В 1952 г., в самый разгар холодной войны Бельгия снизила срок военной службы. Вернейший союзник американского империализма — британский премьер Эттли усовещивал президента Трумэна, призывая его смирить военную активность генерала Макартура в Корее и не бить Ким Ир Сена так сильно. Во Франции антиамериканизм был присущ не только левым, но и правым. Доходило — как в 1952 г. — до публичных выступлений руководителей Республики против "недопустимого вмешательства" США в дела Франции. Наконец, военная интеграция Западной Европы, по необходимости требовавшая участия ФРГ и, следственно, перевооружения бундесвера наталкивалась на самое яростное сопротивление Франции. Считающийся сегодня одним из отцов европейской интеграции французский министр иностранных дел Робер Шуман в 1949 году торжественно заявлял: "Германия не имеет армии и не может ее иметь; у нее нет оружия, и она его не получит". Проект создания Европейского оборонительного сообщества с наднациональным командованием был провален в 1954 году Национальным Собранием, причем в ходе дебатов премьер Мендес-Франс не высказывался в пользу проекта, а при голосовании воздержался. Можно считать все это покорным раболепством перед Дядей Сэмом, а можно — и откровенной фрондой. Если Шуман и Мендес-Франс — отъявленные американские холуи, то Козырев, конечно, тоже; если они — упрямые фрондеры, то и Козырева негоже лишать этого титула.
Критерий верности "атлантизму" — отсутствие прямого сотрудничества с враждебными державами
Если при обращении к реальной истории западного союза можно говорить об атлантизме, то смысл термина заключается в том, что когда робкая, а когда и упорная оппозиция американской гегемонии имела четкий предел — можно ссориться chez soi, но нельзя прямо и открыто, закрепляя это в надлежащих соглашениях, выступать на стороне коммунистического блока. В применении к нынешним реалиям данный принцип означал бы, что, ограничиваясь словесной фрондой, Россия остается в рамках — весьма широких, как видим, — атлантической политики. Истинная смена вех начнется тогда, когда РФ либо произведет смену партнеров, выступив на стороне враждебной Западу коалиции, либо в одиночку вступит на путь прямой конфронтации.
Россия как форпост Юга против Севера
В соответствии с принципом "война с одной сильной державой обыкновенно порождает союз с другой" российские сторонники войны (по крайней мере, холодной) с Западом предлагают переориентироваться на Азию, ища союзников прежде всего среди наиболее антизападно настроенных "изгоев мирового сообщества" (они же "борцы против американского гегемонизма") — Ирака, Ливии, Северной Кореи, Кубы. В перспективе к глобальной антизападной коалиции может быть подключен весь исламский мир и даже Китай. Россия в этом случае выступает как гегемон стран "третьего мира", строя свою политику на упорном противостоянии с Западом в наиболее важных стратегических районах мира.
Признаком того, что Рубикон перейден, была бы серия соглашений с новыми союзниками или, по крайней мере, складывающаяся в систему серия демаршей в их защиту. Попытка вернуться к политике глобального противостояния естественно вытекает из принципа полной смены внешнеполитических вех, однако трудность может здесь заключаться в том, что не только отдаленные (см. гибель советской экономики, надломившейся в гонке вооружений), но и непосредственные последствия такого решения чреваты не отсроченным, но немедленным экономическим крахом. Известный способ преодоления хозяйственного краха по принципу "война все спишет" может быть неудобоисполним по причине недостаточной готовности российской элиты к немедленному развязыванию третьей мировой войны — все же эта элита состоит не из одних военных обозревателей.
Потенциальные новые союзники довольно ненадежны
Препятствием к созданию нового глобального военно-политического блока с Россией во главе может служить и ненадежность новых союзников. Для сколь-нибудь упорного противостояния Западу необходима слаженность действий. В прежние времена она достигалась непосредственным военным присутствием СССР в интересующих его узловых точках, ибо опыт холодной войны показал железную закономерность: более или менее способны играть по советским нотам лишь чисто марионеточные правительства. Совершенно антиимпериалистические, но не полностью марионеточные режимы при любом удобном случае норовят продать гегемона по сходной цене. Наглядный и недавний тому пример — Слободан Милошевич, успешно торгующийся с НАТО и США о более выгодных условиях продажи священного славянского братства. Нет особых оснований полагать, что Саддам Хусейн или Ким Чен Ир будут более щепетильны.
Выражением российских национальных интересов может быть объявлена глухая изоляция страны
Альтернативой мощной антизападной коалиции, создание которой нереально по причине отсутствия надлежащего количества дисциплинированных союзников, может стать обыкновенный международный обструкционизм. Осознавшая, наконец, свои национальные интересы РФ вспомнит времена Молотова и Вышинского, т. е. будет неуклонно блокировать все решения Совета Безопасности ООН, занимать особую позицию во всех международных организациях и периодически ввязываться в не грозящие большой войной периферийные военные конфликты. В особенности по внешнему периметру российских границ — периодические военные провокации эстонской или латвийской военщины против миролюбивой России могут стать бытом. При этом наиболее вероятном варианте осознание Россией своих национальных интересов заключается в том, чтобы в значительно более убогом виде воспроизвести политику СССР времен позднего Брежнева или краткосрочного Андропова — внешнеполитическая изоляция по всем направлениям, очередные новые мирные инициативы и периодическое выпрашивание западных подачек. Главное — избежать постыдного атлантизма.
МАКСИМ СОКОЛОВ