Отец Андрей Колесников

Маша сказала, что в школе у нее все не очень хорошо. Я начал ее спрашивать, но она замолчала. Она, я видел, готова была вообще перестать разговаривать со мной. Она бы ничего не сказала больше.

Я спросил у Алены, не знает ли она, что с Машей. Алена не знала и сказала, что надо поговорить с учительницей. А мне не хотелось. Я чувствовал — тут что-то не то.

Я поговорил с Ваней. Они с Машей все-таки в одном здании (школа--детский сад), все там друг друга знают, и наверняка он может сообщить по этому поводу что-то важное. И он сообщил.

— Я думаю, она лжет,— сказал Ваня.— У нас все в порядке.

Через пару дней мы ехали с ней куда-то по делам (а! смотреть кино "Адмиралъ"), и она снова заговорила об этом. Все выяснилось. Ей мешает жить один мальчик — Валера, что ли. Он не дает ей прохода. Он толкает ее, обзывает ее.

— И, папа...— тихо сказала Маша.— Вчера он ущипнул меня за попу.

Ну и все. Тут-то в глазах у меня и потемнело.

— Я его убью! — сказал я.

Маша была полностью удовлетворена ответом.

— А когда? — уточнила она.

— Завтра утром,— я говорил совершенно серьезно.— Я отвезу вас в школу, и я убью его.

Все можно было простить ему, кроме того, что он сделал вчера с моей дочерью.

Фильм еще к тому же совершенно не стоил потраченного на него времени, я возвращался домой в отвратительном настроении и все время думал про Варю Сварцевич.

В детском саду у нас была Варя Сварцевич. Она очень хорошо рисовала. Все, что она делала, было очень хорошо. Она заправляла мою постель после тихого часа — я не знаю почему.

Когда мы нашей группой шли по улице, мы с ней всегда шли парой, держась за руки.

Я помню, как поджидал ее около подъезда после школы. Ждать приходилось подолгу, потому что я же не знал, когда она выйдет. И я стоял с тяжеленным красным кирпичом под нескользкой металлической горкой и ждал. Два раза я ее дождался. Один раз не докинул. Второй раз она успела отбежать. В глазах ее не было обиды. Мне кажется, она все понимала. Боже, как я любил ее!

Прошло еще несколько лет, прежде чем мы расстались. Повзрослев (я ходил в старшую группу детского сада и уже готовился к школе), я поцеловал ее в щеку на глазах у всей группы, когда мы все шли, взявшись за руки, парами мимо универсама.

Потом после восьмого класса она поступила в художественное училище, а я перешел в девятый. И вся моя остальная жизнь уже не так интересна. Таких масштабных событий и такого накала страстей в ней уже не было. Нет, хотя были же еще две или даже три истории. Ну да, были.

И вот на следующий день я повез Машу и Ваню в школу. Маша откровенно торжествовала. Она, кажется, до самого последнего момента не верила в свою удачу.

— Послушай, Маша,— сказал я.— Валера этот свое, конечно, получит. Но неужели тебе его даже ничуточки не жалко? Может, он хороший? Ну бывает, ошибся. Поправим...

— Нет, мне его не жалко,— сказала Маша.— Я ему даже списывать не даю.

— А кому даешь?

— Ну...— замялась она.— Одному мальчику даю.

Я не стал расспрашивать еще и про этого мальчика, чтобы, во-первых, не расстраиваться еще больше, а во-вторых, чтобы не пришлось разбираться еще и с ним.

Валеры еще не было. Но была учительница. Я спросил ее, кто это — Валера.

— А-а-а,— сказала она,— пойдемте поговорим.

Мы зашли в пустой полутемный кабинет, я сел на учительское место, и она рассказала, что Валера и правда очень сильно влюбился в Машу.

— Он ничего не скрывает от родителей,— сказала она.— У него хорошие родители. Они никогда, например, не настаивают, что их мальчик во всем прав. И он им рассказал, что он любит Машу. Он не знает, что ему делать.

— Он знает,— сказал я.— Он ущипнул Машу за попу.

Учительница приняла это известие очень близко к сердцу, так что я даже был ей сильно благодарен. Она сказала:

— Я поговорю с ним, обязательно.

— Да нет,— сказал я,— не надо, я сам с ним поговорю.

— Может, лучше я? — спросила она.

Я не согласился.

Как только мы вышли из кабинета, ко мне подбежал Ваня с известием о том, что он сию секунду прошел четвертый уровень новой версии "Пиратов Карибского моря". Он потребовал, чтобы я пошел с ним — он хотел показать, как это делается. А я хотел посмотреть.

Когда я вернулся к тому кабинету, все было кончено. Учительница выходила из него, там оставался мальчик в желтом свитере, в очках, коротко стриженный, немного лопоухий, мне показалось. Я все-таки собирался сказать ему все и даже еще чуть-чуть прибавить.

Он сидел, уткнувшись глазами в парту. Когда я вошел, он поднял глаза — и плечи его стали вздрагивать.

— Вы Машин папа, да? — спрашивал он сквозь слезы.— Я понял... Я понял все...

Он положил локти на стол, голова упала на руки.

— Держись, парень,— сказал я ему.

— Я держусь,— еле слышно ответил он.