комментирует Милена Орлова
Несколько лет назад моя хорошая знакомая выпустила альбом современной западной живописи. Ее матушка, интеллигентнейшая женщина, детский врач, сначала очень радовалась солидной книжке дочери, но потом, обнаружив среди иллюстраций работу Люсьена Фрейда, страшно расстроилась — ну как такой порнографией хвастать перед друзьями? — и убрала альбом подальше. Забавно, что ее не смутили никакие авангардисты, концептуалисты, поп-артисты, ни взрезанные холсты, ни тексты вместо изображения, ни переведенные в живопись фотографии. А вот обыкновеннейший вроде бы этюд обнаженного натурщика, написанный Люсьеном Фрейдом в честной реалистической манере, которая по идее должна быть близка любому бывшему советскому человеку, эта милая женщина-врач сочла непристойным.
Не знаю, переменила бы она свое мнение, узнав, что некто (по информации The Sun, Роман Абрамович, таким образом пополнивший коллекцию для своего будущего музея современного искусства) заплатил тридцать с гаком миллионов долларов на аукционе Christie`s в Нью-Йорке за почти такую же картину, изображающую, правда, не бесстыжего дядьку, а весьма корпулентную даму, прилегшую своим богатым телом на диванчик ("Спящая социальный инспектор"), и что теперь 86-летний британец Фрейд — самый дорогой в мире художник из ныне живущих.
Но интересно, что вообще добавляют к восприятию искусства эти сумасшедшие цифры? Вот сейчас, после этих тридцати миллионов, повернется ли у кого-нибудь язык сказать, что Люсьен Фрейд с его безжалостностью к моделям — а как еще прикажете понимать его почти патологическое стремление непременно их раздеть, чтобы потом живописать с какой-то чрезмерной правдивостью,— способный и из почти идеальной Кейт Мосс сделать жалкий кусок мяса, а королеву Елизавету превратить в мрачную старуху, еще и один из самых, попросту говоря, неприятных художников современности. Или в новом контексте его безусловное живописное мастерство должно интерпретироваться как-то по-другому? Не удивлюсь, если рекорд на Christie`s заставит кого-то заговорить о том, что мир наконец-то вновь осознал гуманистические ценности реалистического искусства.
И в самом деле, в топ-десятке самых дорогих здравствующих художников Люсьен Фрейд, по старинке пишущий картины с натуры, выглядит белой вороной, хоть и занимает сразу три места (его нынешний статус отнюдь не случайность — он бывал уже в ранге самых дорогих несколько раз, но титул этот переходящий). Остальные места в почетном списке занимают такие художники, как Джефф Кунс, Герхард Рихтер, Джаспер Джонс, люди, своей "натурой" считающие неосязаемые медийные образы, что, конечно, гораздо более современно.
По стечению обстоятельств — или это тенденция? — спустя день после рекорда Фрейда мировой сенсацией стала продажа произведения его соотечественника и в некотором смысле даже единомышленника, по крайней мере человека из той же художественной тусовки, известной как "лондонская школа", Фрэнсиса Бэкона. $86 млн за его триптих 1976 года оказались рекордом для аукционного дома Sotheby`s, впервые за свою 350-летнюю историю продавшего на своих публичных торгах вещь за такую невообразимую сумму. А умерший в 1991 году живописец получил звание самого дорогого послевоенного художника и попал на третье место в десятке самых дорогих художников мира вообще, обойдя и Ван Гога, и Рубенса и уступив только Пикассо и Климту (впрочем, последний поставил рекорд, продавшись частным образом, а не на торгах).
Наверное, доживи Бэкон до этого момента, он был бы счастлив оказаться в такой компании, Пикассо и Ван Гог были его кумирами, не говоря уже о не попавшем в список "арт-форбсов" Веласкесе (его работ попросту нет на рынке). Бэкон наперекор своей экспериментальной эпохе мыслил себя скорее "старым мастером", чем ниспровергателем традиций. Современным классиком его считали уже в конце 70-х, а в 1988-м даже сделали его большую выставку в тогда еще довольно консервативной Москве — в ЦДХ, где был и пресловутый триптих. Конечно, классика его сугубо модернистская — с изломанными формами, нервическими мазками и будто вывернутым наизнанку пространством, но все же художника, который в 1976 году вдохновлялся бы мифом о Прометее, а именно этот античный сюжет лег в основу картины-рекордсменки, надо было еще поискать.
Обоих покорителей вершин арт-рынка — и Люсьена Фрейда, и Фрэнсиса Бэкона — отличает какая-то архаичная серьезность отношения к миссии художника, призванного запечатлеть крики души и страдания увядающей плоти, заставляющего зрителя рыдать и ужасаться. Все это идет вразрез с основной тенденцией современного искусства, где художник давно согласился быть одним из рабочих мировой индустрии развлечений и изготовителем предметов роскоши. И если пример старых британцев сегодня кого-то и вдохновляет, то, похоже, исключительно с рыночной стороны.
Образчики такого рода искусства, вместо ауры уникальности окруженного аурой товарности и вызывающего в лучшем случае уважение мастеровитой технологичностью (Микки-Маус, отлитый в бронзе, действительно внушает пиетет), в изобилии можно было видеть на стендах только что прошедшей ярмарки "Арт-Москва". Еще более впечатляющая картина всяческого художественного лоска ждет нас на открывающемся в Манеже салоне изящных искусств. Аукционные рекорды гипнотизируют всех участников процесса, что же до непредвзятого отношения к искусству, то им сегодня могут похвастать, пожалуй, только педиатры пенсионного возраста.