Странно, что "Отель 'Птичья клетка'" (Paran daemun, 1998, ****), едва ли не первый фильм Ким Ки-Дука, вышел на DVD только сейчас. Автор "Острова" и "Самаритянки" в России уже много лет популярен, насколько вообще может быть популярен южнокорейский интеллектуал, склонный то к садистскому членовредительству, то к буддистской медитации, в которой участие зрителей необязательно. Но я помню, как "Клетку" впервые показали в параллельной программе Берлинского МКФ: он ошарашивал минимализмом и абсолютной внеморальностью. По сравнению с ним все, что с тех пор снял Ким Ки-Дук, можно обозвать коммерческим кино, впечатляющим за счет дешевых эффектов. В 1950-х правительство прикрывает сеульский квартал красных фонарей, юная проститутка Йин-а перебирается в провинцию и продолжает работать в номере отеля "Птичья клетка". Впрочем, слова "номер" и "отель" звучат комично, когда видишь на экране приземистую развалюху, захиревший постоялый двор, гордо именующий себя семейным пансионом. Дочь хозяина каждым своим жестом, каждой интонацией дает понять героине, как она ее презирает. Сын-толстяк зато уважает на свой манер, готов услужить, но оборудует комнату гетеры подслушивающим устройством, которое позволяет ему наслаждаться каждым ее стоном и писком. Их мать стоически делает вид, что не замечает превращения дома в притон. Отец же берет свое там, где видит свое. Насилует постоялицу, словно взимая плату за жилье. Впрочем, все эти инциденты словно помещены Ким Ки-Дуком на "поля" фильма, лишь окаймляют главное, повторяющееся действие. Действие это — трапеза хозяев и проститутки, снятая статично, с ощущением какой-то, страшно сказать, вечности, которая обязывает людей, поколение за поколением, блудить, есть, спать. Именно это ощущение мешает относиться к фильму как к неореалистической драме о тяжелой судьбе падшей девушки. Тем более что в финале, преднамеренно размытом, оказывается: "что та девушка, что эта". Социальными ролями ничего не стоит поменяться, а в "падении" есть какое-то жертвенное величие. "Бобби" (Bobby, 2006, ***), чересчур аккуратный и правильный режиссерский дебют актера Эмилио Эстевеса, соблюдает классическое единство времени и места. Действие разворачивается в чикагском отеле "Амбассадор" 5 июня 1968 года, в день, когда некий Сирхан Сирхан, полоумный палестинец, безусловно кем-то натасканный, застрелил сенатора Роберта Кеннеди, фаворита президентской компании, надежду либеральной, антивоенной, молодой Америки. Самого Кеннеди мы видим только на экране телевизора, где он говорит правильные слова. Неплохой прием, но хроники слишком много: Эстевес боится: 1968 год — такая седая старина, что зритель и о войне во Вьетнаме не помнит. Героев, сыгранных топ-актерами Голливуда, очевидно, по зову гражданской совести, полно: тоже неплохо, но посочувствовать кому-либо не успеваешь. Все ждут Кеннеди. Старый швейцар не может не прибавить его в список титанов, с которыми он ручкался. Заполошная чешка-журналистка бомжует в холле, набиваясь к сенатору на интервью. Дилер, гуру-демагог, потчует волонтеров предвыборного штаба лютой кислотой: а они-то хотели лишь травки дунуть. Спивающаяся актриса, обязанная представлять сенатора публике, собачится с мужем. И так до бесконечности. Беда в том, что строить такие, многофигурные и увлекательные, композиции умел только старик Роберт Олтмен, а он года полтора как умер и уже не может дать Эстевесу пару уроков режиссуры.
ВИДЕО С МИХАИЛОМ ТРОФИМЕНКОВЫМ
Странно, что "Отель 'Птичья клетка'" (Paran daemun, 1998, ****), едва ли не первый фильм Ким Ки-Дука, вышел на DVD только сейчас. Автор "Острова" и "Самаритянки" в России уже много лет популярен, насколько вообще может быть популярен южнокорейский интеллектуал, склонный то к садистскому членовредительству, то к буддистской медитации, в которой участие зрителей необязательно. Но я помню, как "Клетку" впервые показали в параллельной программе Берлинского МКФ: он ошарашивал минимализмом и абсолютной внеморальностью. По сравнению с ним все, что с тех пор снял Ким Ки-Дук, можно обозвать коммерческим кино, впечатляющим за счет дешевых эффектов. В 1950-х правительство прикрывает сеульский квартал красных фонарей, юная проститутка Йин-а перебирается в провинцию и продолжает работать в номере отеля "Птичья клетка". Впрочем, слова "номер" и "отель" звучат комично, когда видишь на экране приземистую развалюху, захиревший постоялый двор, гордо именующий себя семейным пансионом. Дочь хозяина каждым своим жестом, каждой интонацией дает понять героине, как она ее презирает. Сын-толстяк зато уважает на свой манер, готов услужить, но оборудует комнату гетеры подслушивающим устройством, которое позволяет ему наслаждаться каждым ее стоном и писком. Их мать стоически делает вид, что не замечает превращения дома в притон. Отец же берет свое там, где видит свое. Насилует постоялицу, словно взимая плату за жилье. Впрочем, все эти инциденты словно помещены Ким Ки-Дуком на "поля" фильма, лишь окаймляют главное, повторяющееся действие. Действие это — трапеза хозяев и проститутки, снятая статично, с ощущением какой-то, страшно сказать, вечности, которая обязывает людей, поколение за поколением, блудить, есть, спать. Именно это ощущение мешает относиться к фильму как к неореалистической драме о тяжелой судьбе падшей девушки. Тем более что в финале, преднамеренно размытом, оказывается: "что та девушка, что эта". Социальными ролями ничего не стоит поменяться, а в "падении" есть какое-то жертвенное величие. "Бобби" (Bobby, 2006, ***), чересчур аккуратный и правильный режиссерский дебют актера Эмилио Эстевеса, соблюдает классическое единство времени и места. Действие разворачивается в чикагском отеле "Амбассадор" 5 июня 1968 года, в день, когда некий Сирхан Сирхан, полоумный палестинец, безусловно кем-то натасканный, застрелил сенатора Роберта Кеннеди, фаворита президентской компании, надежду либеральной, антивоенной, молодой Америки. Самого Кеннеди мы видим только на экране телевизора, где он говорит правильные слова. Неплохой прием, но хроники слишком много: Эстевес боится: 1968 год — такая седая старина, что зритель и о войне во Вьетнаме не помнит. Героев, сыгранных топ-актерами Голливуда, очевидно, по зову гражданской совести, полно: тоже неплохо, но посочувствовать кому-либо не успеваешь. Все ждут Кеннеди. Старый швейцар не может не прибавить его в список титанов, с которыми он ручкался. Заполошная чешка-журналистка бомжует в холле, набиваясь к сенатору на интервью. Дилер, гуру-демагог, потчует волонтеров предвыборного штаба лютой кислотой: а они-то хотели лишь травки дунуть. Спивающаяся актриса, обязанная представлять сенатора публике, собачится с мужем. И так до бесконечности. Беда в том, что строить такие, многофигурные и увлекательные, композиции умел только старик Роберт Олтмен, а он года полтора как умер и уже не может дать Эстевесу пару уроков режиссуры.