не может не согласиться Сергей Николаевич
Якобы она первой надела брюки, обрезала волосы, первой отменила корсет и массу других дамских ненужностей, укорачивающих шаг и усложнявших жизнь. Впрочем, есть множество свидетельств, что все это неправда или, выразимся мягче, не совсем правда. Даже самые верноподданнически настроенные биографы Мадемуазель готовы признать: первой моду на короткую стрижку ввела известная феминистка, дама полусвета, а позднее знатная писательница Колетт, брюки — тоже не новость, их носила еще Жорж Санд и в них облачалась Сара Бернар, не только на сцене в "Орленке". Ну, а за отмену корсета надо благодарить не Шанель, а г-на Пуаре. Но кто же помнит все эти подробности, кроме историков моды!
В массовом сознании есть место для одного великого модельера всех времен и народов — Шанель, пережившей всех и успевшей несколько раз переписать не только собственную биографию, но и мировую историю моды. Она была великим мифотворцем и великим манипулятором. Из породы тех самых "железных женщин" начала ХХ века, неуязвимых и несгибаемых, прошедших через все войны, революции, кризисы, разорения, познавших и триумф, и несчастья. Она никогда не прогуливалась, кокетливо поигрывая зонтиком и стреляя глазами по сторонам,— она уверенно шагала c сердитым видом первопроходца. От цели к цели, от вершины к вершине. Наверное, в прошлой жизни она была мужчиной. Unisex — это ведь точно ее главное изобретение. Никто не умел так искусно пользоваться мужчинами и их гардеробом, как она. Но и никто не владел лучше искусством щедрых жестов.
В ней было то, чего так не хватало женщинам ее поколения: сила, презрение, собранность, воля. Даже непонятно, что сейчас нас больше всего в ней восхищает — ее мода или она сама как абсолютно современный тип, как олицетворение женской несокрушимости и свободы. О Шанель написаны романы, сняты фильмы, ей посвящают выставки и спектакли. Она объект поклонения и подражания, восторгов и пародий. Ее давно нет. Но она есть. Эффект ее присутствия особенно ощутим на рю Камбон, 31, где все сохранилось, как было при ее жизни: кармондельские китайские ширмы, которые она бестрепетно прибивала гвоздями к стенам, золоченые львы (ее знак!), хрустальные люстры, венецианские арапы в чалмах... И я там был. Поднимался по зеркальной лестнице. Слушал, как и все, мифы и легенды, которые она ловко плела, запутывая легковерных клиенток и будущих простофиль-биографов. Никто так и не узнал о ней всей правды. Никто не сумел повторить ее подвигов. Никому не доверила она своих главных секретов. Те, кто придут после, будут пользоваться ее именем, варьировать и развивать ее находки, перелицовывать ее стиль. Время от времени они будут обращаться к ней в тайной надежде на одобрение: "Вы нами довольны, Мадемуазель?" В ответ она только насмешливо улыбается со своих многочисленных черно-белых портретов: мол, давайте, давайте, ребята! Не расслабляйтесь, держите марку Chanel.
Она предвидела неизбежность перемен, когда в начале 50-х окончательно поселилась в отеле Ritz. В ее доме не должно пахнуть старостью и смертью. Там круглый год должны цвести белые камелии. А юные красотки — мелодично позвякивать золотыми цепочками и нитками с жемчугом. Так все и будет! И камелии, и красотки, и жемчуга... И не только в Париже, но в Токио и Сеуле, а с недавних пор и в Москве. Она живет и побеждает, эта строгая дама в буклированном пиджачке и неизменной шляпе с черным траурным кантом. И все, что нам остается,— это покупать у нее подарки для своих любимых, прислушиваться к ее мудрым советам, улыбаться язвительным шуткам. А заслышав тонкий и вкрадчивый запах ее духов, интересоваться с видом знатоков: "Это у вас Chanel?"