доказывает Михаил Трофименков
"Два в одном" — название-отписка, констатация: в фильме две истории. Кира Муратова уже сняла "Три истории", действительно состоявшие из трех новелл. Но они были хотя бы объединены темой обыденного убийства. А тут истории никак не связаны, вернее связаны с ленивой наглостью, дозволенной гению.
Действие первой происходит в театре: местная фауна, от монтировщиков до героя-любовника, по-своему реагирует на самоубийство актера, повесившегося на декорации. Ладно бы повесился — так ведь повесился в костюме герцога, а дублеру играть не в чем, а костюмерша недоглядела, а пока мусора не приедут, костюм с трупа не снять. А они все не едут, и покойник под ногами всем мешает и мешает шоу "go on". А приедут они слишком поздно, и поворотный круг вынесет к их ногам уже два трупа: в театре люди нервные, порывистые, замочат кого — сами не заметят.
Вторая новелла — о Дон Жуане, в терминологии Киры Муратовой — "мужчине с самым большим членом" (Богдан Ступка), которому уже давно никто не дает. Поэтому инфернальный дальтоник то стягивает джинсы с дочери-брюнетки (Наталья Бузько), то грозит вечным сексом вагоновожатой-блондинке (Рената Литвинова), то, уже умерев, но еще не воскреснув, гоняется с ножом, в одной простыне и шляпе за девчонками по Одесской лестнице.
Название "Два в одном" — возможно, формула творчества самого молодого душой из всех режиссеров мира, неуловимого, непредсказуемого, неописуемого, заживо похороненного цензорами 1970-х, отлучившими ее от профессии, но пережившего своих палачей. "Два в одном" — это две реальности, которые она совмещает произвольно и органично. Грубо говоря, "мир" и "театр".
Общее место теории кино: существует "линия Люмьера" и "линия Мельеса", названные так в честь пионеров мирового кино. Для адептов первой линии кино — та же реальность. Для адептов второй — фабрика грез. Перебежчиков из одного лагеря в другой вспомнить в истории можно, но трудно. Кира Муратова — ни из какого лагеря. Казалось бы, жизнеподобные "Короткие встречи" и "Долгие проводы" были отмечены бытовой сюрреальностью, взбесившей советскую цензуру. А кукольные, сюрреальные "Перемена участи" и "Настройщик" благодаря эксцентричности жеста и речи обнажали "правду жизни", недоступную жизнеподобному кино.
Если мир — это театр, то и разницы между человеком и актером нет никакой, и любой человек может сыграть любую роль. Когда монтировщик Витя Уткин, которого работники театра очень точно именуют "троглодитом", думая, что он один в пустом утреннем зале, читает со сцены "Быть или не быть", думаешь: а ведь сыгравший Витю Александр Баширов мог бы и впрямь сыграть Гамлета. Когда "Дон Жуан" писает, вслед за собакой, на дверь не согласной на инцест дочери, в этом клоунском жесте — неподдельная трагедия старческого одиночества.
Кира Муратова подвергает мудрому сомнению предопределенность той роли, которую человек играет в жизни. Она предлагает поиграть не по правилам. Поэтому в ее фильмах снимаются лифтерши, сантехники и еще черт знает кто, но они столь выразительны, словно прошли театральную школу Всеволода Мейерхольда. Поэтому, вылепив из Ренаты Литвиновой жеманную куклу, она теперь превращает ее в вагоновожатую, жадно пожирающую бутерброды с колбасой на рабочем месте. Поэтому предлагает вчерашнему министру культуры Украины Богдану Ступке расслабиться и получить удовольствие от амплуа хорохорящегося, комического соблазнителя.
"Два в одном" я впервые смотрел в университете Питтсбурга (штат Пенсильвания), на семинаре по русскому кино. Аспиранты в кровь стирали мозг, пытаясь вылущить из вселенной Киры Муратовой хоть какую-то связь с политической реальностью "постсоветского пространства": тема семинара обязывала. И вот, о чудо, эта реальность явилась на экране. Блондинка включала телевизор в доме "человека с самым большим членом", и к согражданам с экрана обращался с новогодним поздравлением "батька" Лукашенко.
Аспиранты тут же приписали режиссеру страх перед авторитаризмом. А по-моему, господин Лукашенко попал в объектив Киры Муратовой просто потому, что он, со своими залысинами, своим говорком, своей демагогией,— идеальный персонаж муратовского кинематографа. И когда его правление закончится, Кира Муратова будет счастлива. Не потому, что белорусский народ обретет свободу слова. А потому, что безработный вождь, возможно, согласится сыграть в ее новом фильме, где, честно говоря, ему и место.