выборы в Италии
Завтра в Италии пройдут парламентские выборы. Накануне, в четверг и пятницу, большинство политических партий провели заключительные митинги. Forza Italia премьера Сильвио Берлускони — в Неаполе на площади Плебисцита. Оппозиционная Ulivo Романо Проди — в Риме на площади Пополо. Неофашистский "Национальный альянс" — в Риме же на площади Святых апостолов. Поспеть на все митинги было невозможно, и специальный корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН, накануне побывавший на собрании сторонников премьера Берлускони, выбрал заключительный митинг оппозиционной социалистической и антиклерикальной партии "Роза в руке". Потому что это был не столько митинг, сколько концерт — в Риме на площади Навона.
На плакатах, развешанных по городу, были изображены двое немолодых людей. Эти люди весело смеялись на плакатах. Один из них был фотограф Оливеро Тоскани, известный своим журналом Colors и рекламной кампанией United Colors of Benetton. Другой был музыкант Питер Габриэл. Надпись на плакате гласила: "В 17 часов на площади Навона партия 'Роза в руке' — социалисты, атеисты, либералы — вместе с Оливеро Тоскани и Питером Габриэлом. Приходи!"
Я позвонил Оливеро Тоскани, чтобы договориться, как мы с ним встретимся на площади Навона и как поговорим про выборы.
— Синьор Оливеро, не знаю, помните ли вы меня?
— А! Вы тот русский журналист, который прилично говорит по-итальянски и у которого есть мозг?
— Точно,— согласился я.
Дальше начались разочарования. Господин Тоскани сказал, что на площадь Навона он не приедет, чего бы там ни обещали развешанные по Риму плакаты, что у него очень много работы и он сидит на своей ферме в центральной Италии. Про Питера Габриэла тоже выяснилось, что тот не приедет, что бы там ни говорили плакаты. На площади Навона выступали только итальянские артисты, и ни одного с мировым именем.
Человек, занимавшийся аккредитацией журналистов, выдал мне ленточку, при помощи которой следовало вешать на шею аккредитацию, но самой аккредитации не выдал, потому что девушка, которая должна была привезти аккредитации на площадь, влюбилась и ничего не привезла.
— Что-то у вас организация хромает,— заметил я.— Тоскани не приехал, Габриэл не приехал, аккредитаций нет, девушка влюбилась.
— Ты читать умеешь? — обиделся пресс-секретарь.— Тут же черным по белому написано, что мы социалисты, атеисты и либералы. Одним словом, балбесы. Конечно, у нас организация хромает. Тоскани и Габриэл не приехали, потому что мы не платили им, как Forza Italia платит артистам, а просто попросили поддержать нас, и они сначала согласились. Девушка влюбилась, потому что ты и сам бы влюбился, если бы был такой же молодой девушкой. А то, что аккредитаций нету, так и хрен с ними, тебе надо за сцену пройти? Проходи.
На сцене пел широко известный в узких кругах итальянской интеллигенции бард Эудженио Беннато, похожий на нашего певца Алексея Паперного, если бы Паперному было шестьдесят лет. За сценой в наскоро сооруженной палатке сидела лидер партии "Роза в руке" и будущий сенатор от этой партии Эмма Бонино. Ее окружали журналисты, и госпожа Бонино растолковывала журналистам, что важно отправить в отставку правительство Сильвио Берлускони, поскольку Италия ничего такого плохого не сделала, чтобы два срока подряд иметь такое ужасное правительство. Еще, говорила госпожа Бонино, надо занять видное место в левоцентристской коалиции, чтобы коалиция эта думала не только об экономике, но и о гражданских свободах: об абортах и однополых браках, об эвтаназии и генетических исследованиях, о свободной миграции и легализации легких наркотиков, о светском характере школьного образования.
— По-моему,— заметил я,— Сильвио Берлускони обыгрывает вас, когда говорит о священном институте семьи и получает поддержку от католической церкви.
— П-ф-ф! — фыркнула госпожа Бонино.— Конечно, он набирает больше голосов, когда говорит о священном институте семьи, и выглядит святее папы римского. Неплохо только помнить, что за священный институт семьи, за церковный брак и против разводов выступает у нас именно Сильвио Берлускони, который разведен. А что касается католиков, то здесь на нашем концерте много католиков. Католики понимают, что их свобода вероисповедания гарантирована нашей свободой быть атеистами.
— Как это? — не понял я.
— Очень просто,— улыбнулась госпожа Бонино.— Если есть атеисты, то католики, значит, исповедуют свою религию свободно. А если атеистов нет, то, значит, нас запретили, и у католиков, стало быть, уже не свобода вероисповедания, а религиозная тирания и фанатизм.
С этими словами госпожа Бонино встала, пошла на сцену, обняла барда Эудженио Беннато, который в это время не переставал петь, и станцевала с девушкой из Мозамбика, которая была у барда Беннато на подпевках.
Публика на площади была соответствующая. Пожилые люди были все сплошь похожи либо на Мстислава Ростроповича, либо на Вуди Аллена. Молодые люди были все сплошь похожи на студентов творческих вузов. Люди размахивали красными флагами с изображением розы в руке, танцевали и целовались, не различая полов. Еще на площади было много людей в инвалидных колясках, потому, вероятно, что другие партии предпочитают здорового избирателя, а "Роза в руке" считает, что все люди равны.
Концерт был долгий и закончился после полуночи. Зрители приходили и уходили. Только небольшая группа молодежи в красных майках настойчиво дежурила у сцены. Это были фанаты певицы Дольченеры (псевдоним значит "сладкочерная"). У них на майках было написано: "Только тот, кто мечтает жить в лучшем из миров, имеет силы бороться, чтобы мир стал лучше".
Наконец на сцену вышла певица Дольченера. Она спела несколько песен, и после каждого номера поклонники просили ее спеть песню "Сволочь".
— Хорошо,— сказала Дольченера.— Я спою вам "Сволочь". Эту песню я написала, когда одна моя подруга, занимающаяся борьбой за права детей, рассказала мне, как итальянские секс-туристы едут в Камбоджу и там за триста евро насилуют маленьких детей до смерти. Мне вот интересно, те самые люди, которые едут в Камбоджу насиловать детей, они ведь, наверное, дома голосуют за святой институт семьи, против однополых браков и против абортов.
Дольченера запела песню "Сволочь". Люди на площади Навона кричали вместе с ней припев: "Мне больно, сволочь!" Площадь, надо признать, была заполнена едва ли наполовину.