Фото: АЛЕКСЕЙ КУДЕНКО
|
Необъективный объектив |
— Вы с 70-х годов работаете модным фотографом. Как вам удалось войти в эту элитную касту? Кто вас учил фотографии?
— Тогда было негде учиться, все на личном опыте. По чистой случайности взял в руки камеру в 20 лет. Сначала был газетным фоторепортером, работал на фрилансе для разных газет. Вскоре меня перестали посылать на митинги и футбольные матчи и стали заказывать мне портретные съемки.
В моду я пришел тоже случайно, переехав в 1973 году из Италии в Париж и познакомившись с журнальной и артистической тусовкой. Все случилось само собой. Когда я начинал, модных фотографов было очень мало, мне не стоило большого труда стать одним из них. Тем, кто начинает сейчас, сложнее прорваться в касту.
— Как возникает идея модной съемки?
— Мода — это не сумма вещей, составляющих коллекцию. Мода — она о женщине как об идее. Дизайнер, работая над очередным платьем, видит перед собой эту идею. Часто ее трудно объяснить словами. Задача фотографа — считать этот код и передать посредством изображения. Лучше всего, когда я дружу с дизайнером, как это было с Нино Черрути, с которым мы сотрудничали на протяжении 18 лет. Задумывая съемку, мы с дизайнером, редактором журнала или креативным директором рекламного агентства вступаем в довольно интимные отношения — много раз встречаемся за ужином, обсуждаем ощущения, которые хотели бы передать. Когда внутренние батарейки садятся, я прошу своего агента перекроить мое расписание и отпустить меня на недельку. Последние годы часто езжу в Китай, Индию. Там очень плотный, живой и насыщенный воздух, он наполняет.
— Как выглядит сам процесс съемки? Близок ли к правде жизни фильм "Фотоувеличение" Бертолуччи?
— По атмосфере в этом кино все довольно точно. Только в съемке обычно задействовано гораздо больше людей. Кроме модели и фотографа, там есть еще визажист, парикмахер, стилист, ассистент фотографа, ассистент стилиста. До съемочной бригады голливудского блокбастера этой команде, конечно, далеко, но тем не менее ничто не располагает к тому, чтобы в финале соблазнить модель, как в фильме. Я никогда не пользовался служебным положением. Хотя вот моя жена Летиция долгое время была моей моделью, ха-ха!
— А в России съемка моды происходит примерно так. Все опаздывают на час, потом три часа пьют чай и сплетничают. Вскоре парикмахера просят покинуть помещение — выясняется, что он понятия не имеет, как делается прическа "холодная волна". Еще час все ждут нового парикмахера. В итоге в час ночи все злые и голодные, и последние три кадра доснимаются в аврале. У вас такое случается?
— Я никогда не выгонял стилистов, не спускал с лестницы визажиста за неудачный мейк-ап. Модная съемка — это командная история, и, пригласив не очень компетентного парикмахера, можно все испортить. Я приглашаю на съемку только проверенных людей, тогда не будет никаких оплошностей. Сейчас сбором команды для моих съемок занимается продюсер.
А съемочный день проходит очень мирно — со стороны кажется, будто я пригласил к себе в загородный дом гостей, и мы весь день пьем чай, слушаем классическую музыку и приятно проводим время. Иногда стилист переодевает модель, а я фотографирую. Начинаем в 8-9 утра, но и заканчиваем не поздно. Я с уважением отношусь к людям, с которыми работаю, и считаю, что вечер должен быть в их распоряжении.
— Принято считать полароидные снимки фотографическим фаст-фудом родом из 80-х. Почему вы, фотограф мирового класса, уже 20 лет используете только моментальную фотографию?
— Я снимаю на редкие камеры Deardoff, Rollei и Leica. Исходник, с которого сканируется изображение,— это не негативы и не слайды, а снимок размером 8 на 10 дюймов, причем с великолепной проработкой деталей — разрешения хватает, чтобы получить прекрасного качества плакат величиной с дом.
— В чем преимущество этой техники? Почему мало кто так снимает — по большому счету только Сара Мун да вы?
— Преимущество простое: чтобы увидеть результат, не нужно ждать проявки. Результат видно сразу, и можно на месте скорректировать композицию кадра, переодеть модель, довести до совершенства прическу и макияж. Разложить кадры и представить себе всю съемку еще в процессе, понять ее ритм и цельность. Так уменьшается риск, что придется что-то переснимать.
На вторую часть вопроса отвечу так: к пленке многие фотографы относятся как к живому существу. А полароид не только живой, но и очень хрупкий организм. Его сразу нужно помещать в специальную бумагу, и, пока не произведено сканирование, снимок можно лишь на несколько секунд разворачивать и лучше на него не дышать.
Сам же процесс съемки — настоящее шоу. Как правило, каждый кадр снимается на очень длинной выдержке, иногда объектив остается открытым целую минуту. Модель сохраняет все это время статичную позу. Когда открывается объектив, срабатывает вспышка. Потом студия погружается в темноту, и я начинаю вручную рисовать свет в кадре. Это целый обряд. Танцую вокруг модели, рисуя цветовые и световые пятна с помощью специальных цветных фонарей, похожих на реквизит к спектаклю по детской сказке. Фототанец длится, пока открыт объектив, от 15 до 40 секунд.
— То есть эфемерные нимфы, напоминающие образцы фотоискусства 30-х годов или даже итальянский Ренессанс, получаются благодаря особой технике работы?
— Вы правы, я люблю 30-е и итальянский Ренессанс, особенно работы художников до эпохи Рафаэля. Да, на полароид можно поймать очень тонкие эмоции. Но все же главная магия не в технике, а в объекте фотографирования.
— Многие нынешние звезды подиума за взлет своей карьеры могут быть благодарны вам. Вот Джемма Ворд. Ее вы еще семь лет назад сняли в рекламной кампании для Comme des Garcons, из которой получилась выставочная серия Libretto. Каковы ваши критерии отбора во время кастинга?
— Главное, чтобы глаза не были пустые, что, к несчастью, довольно часто встречается сейчас среди моделей. Бывает, на кастинг приходит 300 человек из агентства, и мне не подходит никто. Все волшебство, о котором я вам сейчас рассказывал, не может состояться без главного героя. Это миф, что классный фотограф способен создать гениальный портрет из любого материала, сделать из бесцветной, некрасивой девушки нимфу эпохи Возрождения. Серая мышь и на снимке останется серой мышью.
— Вы снимаете моду много десятков лет. Как изменился характер фэшн-съемок?
— Они стали штампованными. Теперь одежда стоит на первом месте — нужно, чтобы было видно мельчайшие детали кроя и цвета, а уж что там происходит с моделью в кадре, что говорят ее глаза, не так важно. Я, слава богу, могу себе позволить заниматься искусством. Ко мне обращаются не для того, чтобы получить типовой журнальный или рекламный продукт, а чтобы получить характерный почерк Паоло Роверси.
— Конечно, легендарный фотограф имеет право на капризы.
— Я, конечно, фигура, но не восковая. В конце концов, пока я еще снимал репортажи для парижских газет, Сара Мун была уже звездой фотографии. Кстати, мы с ней были вместе в Шанхае месяц назад, где нам вручали премии за вклад в искусство. Ее на церемонии назвали легендой фотографии, а меня — фотографом года. Мы с ней в шутку уже начали придумывать ей памятник.
— В вашем портфолио масса знаменитых рекламных кампаний — для Christian Dior, Cerruti 1881, Georgio Armani, Comme des Garcons, Alberta Ferretti, Romeo Gigli, Givenchy, Krizia, Valentino, Yves Saint Laurent, Yohji Yamamoto. Какая рекламная работа — ваша любимая?
— Кампания для минеральной воды Evian, я снимал ее в 1996 году. Получился честный арт-проект. Причем мне дали за него премию Effie.
— Некоторые ваши коллеги уже начали работать с высокобюджетными русскими клиентами. Большие компании считают за честь заказать свой годовой отчет фотографу с мировым именем. Ваш приезд в Москву означает, что вы открыты для работы с русскими заказчиками?
— Непосредственная цель была скромнее — я привез в Москву, в "Галерею мастеров", часть своих работ из серии Libretto. А что касается заказов из России — почему бы и нет?
— Что происходит с лондонским проектом, который широко обсуждался пару лет назад? Кажется, несколько фотографов, в том числе и вы, собирались работать над новым изданием Библии...
— Суть этого проекта в том, чтобы переснять все библейские сюжеты в жанре модной фотографии и таким образом повысить популярность Писания среди молодежи. До реализации пока дело не дошло, но вроде в течение этого года должны начаться съемки. Я буду снимать сотворение мира и грехопадение Адама и Евы.
— А про что ваша новая книга "Studio"?
— Это около сотни работ за последние 25 лет, они дневник моей жизни. В основном все снято для души в моей парижской студии на улице Мучеников на Монмартре. Кстати, это намоленное место — в этом же доме в конце XIX века работал известный художник-романтик Жерико. В книге же студия — более широкое понятие. Студия везде, где я ставлю камеру на штатив и вижу через объектив красоту и любовь. В течение ближайших двух месяцев "Studio" будет продаваться через www.amazon.com и в избранных книжных магазинах Европы. Тираж — 1000 экземпляров, а стоить каждый будет около €400.
— Когда вы впервые почувствовали себя богатым человеком?
— Когда я чувствую вокруг себя много любви, я чувствую себя мультимиллиардером. С количеством денег это ощущение никогда не было связано. Деньги ненавижу и имею счастливую возможность не думать о них. Хотите узнать, сколько стоит мой съемочный день, обращайтесь к моему агенту. Я не очень в теме.