Видимо, желание освежить старинные сюжеты совпало с некоторой писательской растерянностью: некоторых героев уже ни в какой жанр, кроме сказки, просто пригласить неприлично. Почему, к примеру, исчез с горизонта известный политик N? Ехал на дачу — напоролся на "Летучий голландец". А каков сегодня "Летучий голландец"? Конечно, это "фольксваген пассат" с бандой игривых скелетов внутри. Или почему погиб известный московский соблазнитель по прозвищу Ходок? Его покарал обманутый муж, покойный выдающийся деятель советской культуры товарищ Устин Балконский. Конечно, этот новоявленный Каменный гость позвонил сопернику по телефону. А ловкую Красную Шапочку, оттяпавшую жилплощадь у беззащитной бабушки, настиг неизвестный гражданин, подозрительно похожий на Серого Волка. И так далее. Все правильно: действовать в новых сказках должны известные клипмейкеры и пиарщики, председатели думских комитетов и светские девушки. Классическое гоголевское "Скучно на этом свете, господа" (кстати, в кабаковских историях подкупает именно слог: "Московские сказки" явно задействовали в своей постмодернистской игре гоголевские "Петербургские повести") теперь, получается, следует обращать к "браткам": "Да, грустно. А что поделаешь? Жизнь идет, не разбирая дороги. Как ломанулась она напрямик лет пятнадцать назад, так и шпарит, только трещат кости тех, кто зазевался, кто тормозит, кто скорость не держит".
Понять Москву, сделать ее не только местом действия, но и персонажем — давняя писательская задача. То, что это уже не совсем тот "звук", в котором так много "для сердца русского слилось", современные сочинители уловили давно. Не случайно, например, прозаик Андрей Волос переименовал Москву в "Маскавскую мекку". А новый роман Андрея Левкина называется и вовсе "Мозгва". Наверное, не случайно интеллигентский писатель (а именно такова репутация Андрея Левкина, когда-то главного редактора рижского журнала "Родник", а теперь еще и известного политического колумниста) чувствует себя здесь не совсем уютно. Каких персонажей сюда селить? Кажется, что этот город объявил всех мало-мальски приличных героев лимитой. По бульварам тут рыскают Фандорины, по переулкам ползают Виолетты Таракановы. Тем не менее Андрей Левкин решился провести по городу своего героя, обозначенного инициалом О, среднестатистического инженера. Причем тщательность разработанного автором маршрута вызывает ассоциации с джойсовским "Улиссом". И хотя вряд ли москвичи будут теперь отмечать "день О" подобно тому, как дублинцы чтут день Леопольда Блума (Bloomsday), знаменательно, что у столицы появился еще один оригинальный краевед.
Он начнет с Большой Якиманки, заедет в гости на Минскую улицу, вернется домой на Кутузовский, выпьет на Полянке, почитает на Балаклавском проспекте, поразмышляет о секретном метро на станции "Смоленская", вспомнит загадочно исчезнувшие из интерьера 150 сферических чаш на "Киевской". География очень важна, ведь "москвичи максимально зависят от обстоятельств": даже на развитие любовной интриги у нас может роковым образом повлиять место прописки. И если бы не присущий городу мистицизм, здесь уже давно вовсю торжествовал бы "мучительно наглядный быт". Заделавшись московским краеведом, Левкин позволил себе игру: то Гиляровским притворится, то искушенным ресторанным обозревателем (в Москве ведь можешь про музеи да галереи ни-ни, но без точек общепита — никуда).
Человек и город здесь — как два устройства. Город сравнивается с огромным мозгом, причем мозг находится в коматозном состоянии. Городской житель — своеобразное соединение приборов: "А если копнуть еще, то вот там, за какой-то пленкой-оболочкой, и обнаружатся амперметры, конденсаторы, катушки и масленка, чтобы иногда капать себе в темечко чуть-чуть безмятежности". В романе "Мозгва" писатель постарался настроить эти два механизма: подогнал друг к другу шестеренки — и пошло-поехало. В общем, не ждите комфортабельной экскурсии — в Москву придется "впасть", словно в кому.
Александр Кабаков. / Московские сказки. — М.: Вагриус, 2005
Андрей Левкин. / Мозгва. — М.: ОГИ, 2005
Лиза Новикова