Десятки компаний и тысячи рабочих мест: с конца февраля российский ИТ-рынок лишился крупных западных игроков — мировых лидеров отрасли. Как происходящее сказывается на национальных компаниях? И способны ли они занять место ушедших брендов? Об этом ведущий “Ъ FM” Марат Кашин побеседовал с генеральным директором T1 Игорем Калгановым.
Фото: Пресс-служба T1
Фото: Пресс-служба T1
— Как изменился ландшафт российского ИТ-рынка в 2022 году?
— Он изменился до неузнаваемости и стал исключительно российским. Раньше на ИТ-рынке присутствовало огромное количество международных компаний, вендоров, производителей оборудования, софта, и они почти одномоментно ушли весной. Примерно 600 крупных американских, европейских, азиатских, в частности, китайских компаний остановили бизнес и сократили сотрудников. При этом по разным оценкам они занимали около 65-70% всего российского рынка.
С другой стороны, российские ИТ-компании, особенно крупные, получили пустой рынок, который тут же стали занимать. Рост ряда организаций, например, по ИТ-услугам, превысил 90%, по поставкам оборудования — 40%. Мы как крупнейшая российская ИТ-компания на текущий момент за первое полугодие выросли на 150%.
— Эти 60-70% рынка, которые занимали зарубежные компании, уже полностью заняты нашими разработчиками и российскими предприятиями? Или все-таки здесь еще есть какой-то люфт для роста?
— Активную роль пока играет параллельный импорт. Несмотря на то, что компании ушли, мы продолжаем использовать зарубежное оборудование или частично софт. Одномоментно локализовать все сборки и производства в России просто невозможно. Кроме того, не для всего спектра зарубежного софта, который раньше активно использовался, есть аналоги: их просто не создавали в отсутствие необходимости. При этом полгода спустя виден прогресс: огромное количество очень крутого софта уже есть, и он используется. Около 15 тыс. программных продуктов в едином реестре российского ПО, и многие из них мирового уровня. Российские программисты умеют творить чудеса.
Что касается железа, здесь ситуация будет сложнее. Мы видим активные действия целого ряда российских игроков, которые локализуют сборочные линии, производство отдельных компонентов. Самое важное — вопрос стоимости этого ИТ-оборудования. Оно получается дороже из-за того, что серия в основном достаточно маленькая по мировым масштабам и производятся какие-то локальные вещи. Но ни одна страна мира не имеет полную цепочку производства всей электроники. В этом плане Россия должна будет искать баланс: что мы производим сами, что продолжаем импортировать из дружественных стран, а таких достаточно много.
— Со стороны государства есть поддержка параллельного импорта, но с другой стороны есть давление внешних сил, связанных с вторичным санкциями. Здесь вы видите какие-то проблемы и риски?
— Безусловно, риски есть. Никто не хочет оказываться под санкциями. При этом когда есть спрос, всегда возникает предложение, различные формы взаимодействия. И те страны, которые сейчас поставляют что-либо, понимают, что точно так же в свое время могут оказаться под санкциями по совершенно другим причинам, и в целом к этому даже отчасти готовятся.
Надо отметить, что, с одной стороны, российское государство поддерживает и помогает, а с другой, на уровне Минпрома, Минцифры постоянно вводятся новые критерии по локализации, требования к железу, которое считается произведенным в России, меняется система оценки. Сейчас введена балльная система, чтобы предприниматели имели все больше мотивации для локализации сборок и производств.
При этом и государство, и крупные компании с государственным участием с пониманием относятся к росту стоимости локального ИТ-оборудования. И по всей ИТ-сфере мы видим, что прибыль полностью направляется на импортозамещение, локализацию производственных линий, дальнейшее сохранение здесь штата. В этом плане мы можем гордиться российской ИТ-отраслью — она очень хорошо справляется с вызовом.
— Насколько я понимаю, сейчас государство — один из главных заказчиков для российских компаний. Какие продукты его интересуют как покупателя?
— Мы не видим особого роста спроса. Идет перераспределение средств между разными статьями бюджета: к примеру, понижают расходы на национальную систему управления данными, но, с другой стороны, повышают на тот же самый госсектор. А вот компаниям с госучастием постоянно выдвигают новые требования и критерии с точки зрения закупок российского ПО и оборудования. При согласовании ведомственных программ трансформации или цифровизации тех или иных компаний с госучастием туда постоянно закладываются дополнительные средства на ИТ. И вот там мы видим основной спрос.
Сейчас нужно разрабатывать весть софт, начиная от базового, и железо. Нужны российские сервера, ноутбуки, лэптопы, моноблоки и планшеты, сетевая часть. Дальше – операционные системы, среды виртуализации, инженерный софт и, естественно, все прикладное ПО, Linux, Office и далее. Создано большое количество рабочих групп на уровне Минцифры. Мы как российские разработчики входим в эти группы: с одной стороны, подаемся на грантовую поддержку для своих разработок, с другой – рассказываем о продуктах, которые у нас появляются в рамках импортозамещения, добавляем их в Реестр. И госкомпании, компании с госучастием и просто коммерческие компании пользуются этими витринами данных, созданными для того, чтобы им было более комфортно выбирать нужные продукты.
Основное внимание еще с лета приковано к так называемому классу тяжелых программных продуктов — это PLM-системы, системы для проектирования CAD, CAE, системы автоматизации управления технологическими процессами, то есть все, что касается производства. Несмотря на уход зарубежных компаний, российская ИТ-отрасль смогла не допустить каких-либо сбоев у заказчиков, надежность и устойчивость системы даже выросла. Очень хорошо отработала информационная безопасность, не было супер-критичных сбоев.
Задача заказчиков — сохранить стабильность бизнеса. Но потихоньку они начинают задумываться над следующими проектами, созданием новых производств – у них же тоже освободились огромные ниши, которые надо занимать. И для реализации этих проектов им требуются уже российские программные продукты, в том числе тяжелого класса.
— Как в отрасли обстоят дела с сотрудниками? Мы очень много слышали в последние несколько месяцев об отъезде ИТ-специалистов из России. Сказывается ли это как-то на компаниях?
— Отрасль испытывала кадровый голод и раньше. Мы сами обучали и активно взаимодействовали с вузами, чтобы все больше талантливых людей приходило в ИТ-отрасль, потому что наш рынок рос, сильно опережая темпы остальных сегментов.
Конечно, на фоне стресса и геополитических событий есть отток специалистов из страны. По себе мы видим цифру около 3%, что составляет примерно треть добровольной текучести в течение года. Цифра достаточно большая, но абсолютно не та, которой нас пугали некоторые аналитики, говоря, что все уедут, все до единого.
При этом Минцифры делает очень многое для поддержки ИТ-специалистов, которые продолжают работать над импортонезависимостью и устойчивостью ИТ-сектора и экономики страны в целом. Я, честно говоря, не знаю ни одну страну мира, где бы был такой объем поддержки. У нас для айтишников реализовано множество всяких льгот: для компаний гранты, субсидии и налоговые льготы, для сотрудников отсрочки от мобилизации и от армии, льготная ипотека. Последней сейчас особенно выгодно пользоваться, потому что рынок недвижимости упал, а ставки весьма комфортные.
Мне кажется, в теме отъезда очень важна позиция руководителей ИТ-компаний: если они сами уезжают за рубеж, конечно, в офисе начинается паника. Мы всегда старались регулярно общаться со всей командой и объяснять, что надо отделять стресс от нашей повседневной жизни и рутинных задач, которые будут нужны и сегодня, и завтра, и послезавтра. И в этом плане, кажется, очень хорошо проходим все волны. У нас из всех 15 тыс. штатных сотрудников мобилизовано восемь человек, среди которых добровольцы. Поэтому мы считаем, что все меры поддержки Минцифры реально работают.