Про французского поэта Гийома Аполлинера в русскоязычных биографиях обязательно указывают, что он был поляком по матери, что его настоящее имя Вильям Аполлинарьевич Костровицкий и что его отец то ли был, то ли не был итальянским князем. Еще пишут, что Аполлинер очень любил женщин и что женщины его любили, что он даже публиковался иногда под женским именем и что, несмотря на всю любовь, умер он в раннем все-таки возрасте — в 38 лет. Все это так и есть. Вот только до сих пор в русскоязычном мире не существовало еще одной ипостаси поэта, критика, журналиста и гуляки Аполлинера — не было у нас Аполлинера-прозаика. Теперь есть. И еще какой! Впору дискуссию на вечную тему "что это — эротика или порнография?" открывать. Два его ранних романа (1907), только сейчас изданные на русском языке,— вещи чрезвычайной силы. Это отлично понимали и разные именитые современники-собутыльники поэта, все как один прочитавшие эти его романы и снабдившие их своими комментариями. Один из самых надменных и восторженных одновременно — от Луи Арагона: "Любопытнее всего ему были нравы. Ни о чем другом этот человек, поначалу столь нерешительный и заурядный, не умел говорить столь восхитительным образом. Все остальное в нем, возможно, было и подделкой, но в этом был сам Аполлинер". На всякий случай русское издание было снабжено этими и другими словами Арагона, да еще рекламой из современного автору каталога подпольной литературы. И правильно — потому что после такого предисловия идут тексты о таких же "поначалу столь нерешительных и заурядных" юношах, которые очень быстро становятся более чем решительными в деле задирания всех подряд юбок, а заурядность их исчезает как только заурядный юношеский секс сменяется утонченными, а потом и извращенными утехами, где кровь, сперма и говно славно перемешиваются друг с другом. Герои прозы Аполлинера антипоэтичны настолько, насколько это вообще возможно. А вот сама проза, вроде бы вчистую повторяющая обычную порнографию своего времени, несет в себе удивительные ритм и стиль. И прав оказывается все тот же Арагон, заметивший, что "сцены в поезде, например, когда дерьмо и кровь откладываются в сторону, уступая место созерцанию пролетающего мимо пейзажа, заставляют, собственно, задуматься о мотивировке стихотворений из 'Алкоголей' и 'Каллиграмм'". Добавлю только — и перечитать их.
Франсис Карко. Всего лишь женщина / Перевод с французского. СПб: Продолжение жизни, 2004
Мастер любовных романов, автор беллетризированной биографии Франсуа Вийона и бытописатель богемной жизни Монмартра Франсис Карко — почти ровесник Аполлинера, вот только жил дольше, а известен куда меньше. Что справедливо — не великий он был писатель. Хотя интересный. Роман, давший название этому изданию,— грустное сочинение о взрослении милого в общем-то юноши, к несчастью своему, довольно быстро обнаруживающего грубую бабскую сущность своей первой женщины — служанки, ставшей его страстью, наваждением и, естественно, разочарованием. А вот второй роман, включенный в сборник,— "Человек, которого выслеживают" — куда как занимательнее. Хотя и не оригинальнее — сюжет об убийце старухи, мечущимся в силках собственных страхов, заимствован у Достоевского. История взаимной ненависти и взаимного же влечения убийцы и свидетельницы красива и как-то замечательно старомодна. Вот ведь люди жили и знать не знали о стокгольмском синдроме и тому подобных болезнях нашего с вами века.