В Западном крыле Новой Третьяковки на Крымском Валу открыта выставка «Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Берлин. Москва. Париж», сделанная Третьяковской галереей совместно с боннским Фондом искусства и культуры — в сотрудничестве с форумом «Петербургский диалог» и в рамках Года Германии в России 2020/2021. Большой культурно-дипломатический проект, составленный из первых имен общеевропейской художественной сцены, использует эти имена в политических целях, но москвичи, давно не видевшие таких роскошных международных выставок актуального искусства, уже прозвали «Многообразие. Единство» новой московской биеннале.
Яэль Бартана. «Кризис — крикзис — крайзис», 2020
Фото: © Yael Bartana Фото: Gunter Lepkowski
Яэль Бартана. «Кризис — крикзис — крайзис», 2020
Фото: © Yael Bartana Фото: Gunter Lepkowski
Испанцу Фернандо Санчесу Кастильо было пять лет, когда умер каудильо. Но ему, родившемуся, выросшему и по-прежнему живущему в одном и том же городе, Мадриде (а такая биография на этой выставке вообще-то редкость — большинство европейских художников живет на два-три города, страны или даже континента), хорошо известно, что травма диктатуры не проходит со смертью диктатора и франкизм не равняется Франко. Идея «Мемориала» Санчеса Кастильо связана с известной фотографией 1936 года, запечатлевшей массу рабочих одной гамбургской верфи, вскинувших руки в нацистском приветствии в момент спуска на воду судна «Хорст Вессель»: на снимке отчетливо видно, что один человек в толпе не салютует, а, напротив, демонстративно сложил руки на груди. Есть некоторые основания полагать, что это Август Ландмессер, немец, полюбивший еврейку, не успевший на ней жениться, потому что Нюрнбергские расовые законы приняли сразу после их обручения, но не отрекшийся от любимой женщины и отважившийся завести с ней семью и детей — преступление против расовой чистоты стоило жизни обоим, ее казнили в концлагере, он из заключения попал в штрафбат и погиб на фронте где-то в Хорватии. Если на снимке и правда Ландмессер, то ему здесь 26 лет, он еще не пытался бежать в Данию, не сидел в тюрьме, пока он просто отказывается понимать, почему не имеет права жениться на матери своего ребенка. Впрочем, известной фотография 1936 года стала лишь в 1991-м, после объединения Германии, когда покаяние сделалось общенациональной немецкой идеей и политической программой,— только тогда попытки идентифицировать безымянного противника гитлеровского режима и вернули в историю имя Августа Ландмессера.
Фото: Фото: Юлия Захарова / Третьяковская галерея
Фото: Courtesy of Maurizio Cattelan archive
Фото: Фото: Юлия Захарова / Третьяковская галерея
Фото: © Lucy + Jorge Orta and VG Bild-Kunst, Bonn 2021 Фото: Thierry Bal
Фото: Фото: Юлия Захарова / Третьяковская галерея
Фото: Фото: Юлия Захарова / Третьяковская галерея
Санчес Кастильо, однако, и не настаивает на том, что это именно Ландмессер: ему важны не столько мотивы, по каким человек сопротивляется узаконенной коллективной бесчеловечности, сколько сам факт сопротивления. По фотографии была отлита статуэтка этого с виду обыкновенного человека, сутуловатого, усталого, в мешковатой одежде, человека, в позе которого вроде бы нет ничего героического, если не знать, чего этот жест — руки на груди в то время, когда все тянут руку вверх,— может стоить. А по модели статуэтки, превращающейся в камерный, негероический памятник неизвестному герою, было сделано пять тысяч оловянных (на самом деле, конечно, пластмассовых) солдатиков. Зрители могут взять себе одного солдатика на память, но в обмен должны поделиться своими мыслями о свободе, праве выбора и цене, которую платят за то и другое,— бросить записку в импровизированную урну для голосования. Политика памяти, мемориальная культура, патриархальная концепция мужественности, транслирующаяся на разных идеологических уровнях, от монумента на центральной площади до оловянных солдатиков в детской, и новые представления о героизме, подвиге и повседневном сопротивлении «банальности зла» — Фернандо Санчес Кастильо работает в том тематическом поле, какое привлекает многих участников этой выставки. Во всяком случае она полна скептических наблюдений, тревожных рефлексий и иронических замечаний по поводу того, как можно (и можно ли вообще) адаптировать идеи старого западного гуманизма к реалиям нового глобального мира, того, что в официальной политической риторике бывшего Запада называется «европейскими ценностями».
Границы, языковые и культурные барьеры, войны, беженцы, трудовые мигранты, ксенофобия, неравенство, социальное расслоение, бедность, популизм, права женщин, климат, экология — современное искусство готово высказаться по этому кругу вопросов и без кураторских предложений помыслить Европу как проект, балансирующий на хрупком и противоречивом основании демократии. Над мегавыставкой «Многообразие. Единство» («Diversity United»), собравшей вместе около 90 художников из 34 стран, работал большой германо-франко-российский кураторский коллектив, но общая идея — предъявить коллективное европейское художественное лицо, озабоченное проблемами европейского единства, которое, как говорится, основано на принципах демократического плюрализма,— принадлежала Вальтеру Смерлингу, председателю Фонда искусства и культуры (Бонн). В его предисловии к каталогу много красивых слов об «искусстве, не знающем границ» и «фундаментальных задачах межкультурного диалога». И разумеется, искусство не упускает случая подпустить шпильку, причем практически буквально: «Коврик» Моны Хатум с надписью «Добро пожаловать», какой обычно кладут у двери, ощетинился стальными иголками, что, видимо, отражает и личный опыт интеграции знаменитой ливанской художницы, живущей в Лондоне, и опыт любого мигранта; буквы сияющего заманчиво, как вывеска, слова «Свобода» Шейлы Камерич покрыты шипами, как будто бы против голубей,— искусство знаменитой боснийской художницы выросло из опыта самого кровопролитного военного конфликта в Европе со времен Второй мировой войны, в очередной раз развенчавшего многие просветительские утопии. Впрочем, не все работы на выставке отличаются такой прямолинейной плакатностью — Ансельм Кифер, по обыкновению, рисует исторический путь Германии в XX веке при помощи сложных, многослойных метафор, и его инсталляция «Зимний путь», связанная с проектом сценографии для балета Джона Ноймайера, представляет собой забытый военный госпиталь в заснеженном лесу, где под неслышимые шубертовские напевы гибнет весь немецкий романтизм, от Гофмана до Ульрики Майнхоф.
Вообще же коллективное лицо европейского искусства получилось таким представительным, что сравнивать выставку «Многообразие. Единство» с биеннале неверно: трудно вообразить себе биеннале с таким концентрированным бульоном из звезд первой величины. Герхард Рихтер, Кристиан Болтански, Аннет Мессаже, Санья Ивекович, Гилберт и Джордж, Георг Базелиц, Илья и Эмилия Кабаковы, Борис Михайлов, Розмари Трокель, Татьяна Труве, Недко Солаков, Паула Рего, Тасита Дин, Айзек Джулиан, Петер Коглер, Грейсон Перри, Яэль Бартана, Вольфганг Тильманс, Эйя-Лииса Ахтила, Эрвин Вурм, Моника Бонвичини, Адриан Гение, Олафур Элиассон, Дан Пержовски, Алисия Кваде, Уго Рондиноне, Slavs And Tatars, Гошка Мацуга, Маурицио Каттелан, Агнешка Польска, Ева Котаткова, Хенрике Науман — далее можно перечислить и всех остальных участников. Культурно-дипломатический проект подобного масштаба был изначально рассчитан на поддержку больших игроков из мира политики и капитала: финансирование на 90% взял на себя частный бизнес вроде таких его акул, как Daimler AG, к тому же предполагалось, что патронами выставки, которая должна была стартовать в Москве, потом переместиться в Берлин и завершить свое европейское турне в Париже, выступят президенты трех стран. Иными словами, «Многообразие. Единство» выходила политической даже не столько по содержанию, сколько по институциональной форме, но тут начались формальные проблемы.
Открытие «Многообразия. Единства» в Третьяковской галерее было назначено на прошлую осень, этим парадным проектом должен был начинаться год Германии в России 2020/21, однако выставку внезапно отменили — согласно официальной версии, в связи с пандемией, но где-то за месяц до вернисажа телеграм-каналы консервативно-патриотической направленности пошли в массированную атаку на Третьяковку, обвиняя руководство музея в протаскивании чуждых нам ценностей в святилище русского духа, так что отмена выставки казалась реакцией на эту сетевую обструкцию. В итоге выставочные маршрут и график изменились: этим летом «Многообразие. Единство» показали в Берлине, теперь привезли в Москву, а из Москвы будущей весной отправят в Париж. О том, что выставка забуксовала по политическим причинам, писали многие западные СМИ, начиная с Deutsche Welle и заканчивая Artnet, и ее неприятности объяснялись некоторым охлаждением российско-германских отношений: буквально накануне берлинского вернисажа три германских НКО были внесены Генпрокуратурой РФ в список «нежелательных организаций», причем среди них были и участники форума «Петербургский диалог». Словом, «Многообразие. Единство» прошла свой трудный, «зимний» путь к российскому зрителю. Кстати, о сложностях российско-европейской коммуникации на выставке эзоповым языком говорит поэтико-политический видеофильм молдавского художника Павла Брайлы «Обувь для Европы»: в течение получаса вы можете наблюдать, как меняют колеса у поезда, готового пересечь молдавско-румынскую границу,— в реальности операция по смене колес, вызванная разницей в ширине железнодорожной колеи в Российской империи и странах Европы, занимает несколько часов.
Железнодорожное видео Павла Брайлы оставляет тоскливо-тревожное чувство, как и вся «Многообразие. Единство» в целом: непростая история этой парадно-биеннальной выставки, прославляющей снятие границ и преодоление барьеров, напоминает о том, как быстро задергиваются железные занавесы, как медленно меняются колеса поездов очень дальнего следования и как ненадежна судьба современного искусства в России, где оно неизменно связывается с определенной — либеральной или левой — политической повесткой. В Берлине, в здании бывшего аэропорта Темпельхоф, выставка, разумеется, была экспонирована иначе, чем в Западном крыле Новой Третьяковки: эти пространства сильно отличаются друг от друга. Самым удачным залом московской версии выставки представляется последний — в подвальном этаже здания на Крымском Валу, можно сказать, в андерграунде. Там собрались работы, сбежавшие из разных скучно-дидактических разделов «Многообразия. Единства», своего рода эстеты-диссиденты, отказывающиеся играть в политические игры: постмедиальная живопись Люка Тёйманса, кубофутуристические атланты-роботы Энтони Гормли и слепки пустоты Рейчел Уайтрид — конечно, в любой из этих вещей хватает политических подтекстов, но их невозможно просто так взять и вынуть из произведения без того, чтобы уничтожить его меланхолическую цельность. Зал оглашают печальные звуки — это альтист из видеофильма Анри Сала «Если, и только если» медленно водит смычком по струнам, тогда как по трости смычка упорно ползет вверх улитка. И вы завороженно смотрите на этот рассинхронизированный балет, боясь, что улитка сорвется, нежное тело будет разрезано волосом смычка или струной и ненадежная гармония закончится. И думаете, что мир искусства, пусть даже и самого отчаянно политического искусства, так же хрупок и беззащитен перед лицом настоящей, далекой от сантиментов политики.
«Многообразие. Единство. Современное европейское искусство. Берлин. Москва. Париж», Западное крыло Новой Третьяковки, до 13 марта