О том, как пандемия, резкое снижение ключевой ставки ЦБ и ставок по банковским вкладам отразились на поведении вкладчиков, а также о том, отчего не сбылись мрачные прогнозы и стоит ли ожидать роста потребительского спроса на 3 трлн руб. в 2021 году, рассказал главный аналитик Сбербанка Михаил Матовников.
Главный аналитик Сбербанка Михаил Матовников
Фото: Предоставлено пресс-службой Сбербанка
Главный аналитик Сбербанка Михаил Матовников
Фото: Предоставлено пресс-службой Сбербанка
Отсутствие реакции на динамику ставок
— Что изменилось за год с небольшим в поведении клиентов банков?
— Главное, что произошло в 2020 году для потребителей финансовых услуг,— это то, что рынки протестировали рекордно низкий уровень ставок, как депозитных, так и кредитных. Депозитные ставки снизились настолько, что это привело к серьезным изменениям в сберегательном поведении значительной части клиентов банков: их внимание переключилось на фондовый рынок. Этого многие ожидали, похожее наблюдалось во многих странах.
Правда, не стоит это движение переоценивать, поскольку оно произошло в условиях, когда банкам не особенно были нужны вклады частных лиц. В прошлом году возник серьезный дефицит бюджета, государство тратило гораздо больше, чем изымало в виде налогов, что привело к значительному росту средств клиентов в банковских пассивах, прежде всего клиентов-юрлиц.
Приток средств юрлиц был настолько велик в масштабах банковской системы, что его одного было в принципе достаточно, чтобы обеспечить фондирование роста кредитного портфеля — как розничного, так и корпоративного. И многим банкам, откровенно говоря, даже эти средства некуда было девать — они вкладывались в ликвидные госбумаги, но не в кредитование. В этих условиях для банков было логично пойти следующим путем: не отказываться от потока вкладчиков, роняя ставки еще ниже — этого на самом деле практически никто не сделал, а перенаправить часть вкладчиков на фондовый рынок. Банки практически перестали рекламировать вклады, если не считать накопительных счетов, переключившись на рекламу брокерского обслуживания и услуг по управлению активами. Этого оказалось достаточно, чтобы повлиять на поведение вкладчиков, их внимание к тем или иным продуктам.
— Насколько устойчива эта тенденция?
— Я думаю, что в дальнейшем картина изменится. Уже сейчас мы видим признаки ужесточения ситуации с банковской ликвидностью. И это довольно скоро простимулирует банки к тому, чтобы улучшить условия привлечения средств вкладчиков или по крайней мере менее активно перенаправлять клиентов на инвестиционные продукты в рамках брокерского обслуживания. Хотя, безусловно, плотина уже прорвана — обратно джинна в бутылку не загнать. Но есть достаточно гибкий инструментарий для того, чтобы простимулировать то или иное поведение вкладчиков, в частности предлагать совершенно другие уровни ставок по вкладам. Это сработает.
— Но сейчас инвестиционные продукты составляют серьезную конкуренцию банковским вкладам?
— Я не стал бы рассматривать их в качестве конкурентов, поскольку и депозиты, и инвестиционные продукты по большей части предлагают одни и те же участники рынка. То есть это скорее их стратегии — какие решения являются приоритетными и наиболее выгодными в определенный момент. В том числе в долгосрочной перспективе, для того чтобы удержать клиентов, предлагая лучшие услуги.
Еще в 2019 году мы проводили исследование, пытались понять, насколько серьезную угрозу для банковской системы несет риск оттока средств физических лиц на фондовый рынок в условиях снижения инфляции. В частности, мы посмотрели, что случилось в странах, которые переживали аналогичный период резкого снижения доходности вкладов — такое было, например, в Польше лет 20 назад. И там ничего экстраординарного не произошло: средства в банках продолжили расти, несмотря на параллельный бурный рост небанковских сбережений. При этом юридические лица начинают меньше занимать в банках, выходят на фондовый рынок. И там сбережения встречаются с облигационными займами — только уже через брокерские подразделения тех же самых банков. То есть не происходит такого, что банки лишаются сбережений граждан и им нужно думать, что противопоставить фондовому рынку. Изменения наблюдаются не только на пассивной, но и на активной стороне баланса банка, прежде всего в обслуживании крупнейших заемщиков, у которых объемы облигационных займов растут намного быстрее, чем объемы банковских кредитов, в России это устойчивый тренд последних трех лет.
— Насколько чувствительны сейчас клиенты банков к небольшим, условно на 0,5% годовых, изменениям ставок, учитывая, что реальные, с учетом инфляции ставки все равно остаются отрицательными?
— Действительно, люди не особенно реагируют на небольшие дифференциалы процентных ставок. В масштабах всей системы это уже привело к тому, что резко упала популярность срочных вкладов, средства перераспределились в направлении вкладов до востребования. При этом неправильно считать, что вклады до востребования бесплатные. Среди них доминируют накопительные счета и карточные продукты, по которым начисляются проценты. И люди вполне готовы пожертвовать 0,5 процентного пункта дохода для того, чтобы не замораживать средства. Мы даже специально изучали этот вопрос. Есть прямая зависимость между дифференциалом процентных ставок по разным типам вкладов и долей средств на срочных вкладах. Она нелинейная, но связь на уровне 96%, что, конечно, впечатляет.
— Что это означает с точки зрения мобильности клиентов, их готовности менять банки? Не приводят ли околонулевые или отрицательные ставки к тому, что клиенты легче меняют банки?
— Наоборот, вкладчики стали более лояльными. Логика здесь такая: если ставки все равно низкие, зачем, условно говоря, вставать с дивана? Эту зависимость мы, кстати, тоже исследовали. Поскольку была такая теория: если внутри банка клиенты легко переходят с одного продукта на другой — скажем, со вкладов на накопительные счета, можно предположить, что они так же легко переходят из банка в банк. Но нет, это не подтвердилось — возможно, потому, что в прошлом году дифференциал ставок между банками практически не изменился.
— Почему же тогда Сбер нарастил долю на рынке вкладов физлиц?
— Да, нарастил, и достаточно серьезно, причем не прилагая к этому особых усилий. Но здесь иной механизм. Просто другие банки предприняли значительные усилия для перенаправления вкладчиков на инвестиционные продукты. Очевидно, что в этом случае у них замедляются темпы роста объема вкладов.
— Почему вкладчики предпочитают в условиях низких ставок более ликвидные накопительные счета — понятно. А какая выгода для банков переориентировать клиентов на эти продукты?
— В отличие от срочных вкладов, по накопительным счетам можно менять ставку в одностороннем порядке. Соответственно, для банка это возможность управления своим процентным риском. При этом с точки зрения управления ликвидностью, соблюдения соответствующих нормативов для банка данный инструмент не хуже срочного вклада.
— А на рынок коллективных инвестиций вкладчики насколько активно переходят?
— ПИФы и даже НПФ растут. Но, конечно, гораздо меньшими темпами, чем объемы средств на брокерском обслуживании. Прежде всего потому, что они не обещают высокой доходности. А люди идут на рынок за доходностью. Причем не за долгосрочными продуктами, а в основном пытаются накоротке заработать.
Коронавирусный эффект сбережений
— ЦБ вошел в цикл повышения ставок, перехода к нейтральной денежно-кредитной политике. Как это отразится на рынке депозитов?
— Можно ожидать, что ставки постепенно начнут расти. Я не думаю, что они быстро пойдут вверх — для этого требуется соответствующая активизация кредитования.
То есть реально стимулом для усиления конкуренции банков за средства граждан является не столько процентная политика ЦБ, сколько потребность в ресурсах для наращивания кредитного портфеля.
Сейчас мы не перешли еще в ту стадию, когда активизация кредитования заставляет банки агрессивно конкурировать за средства вкладчиков.
— Для расширения спроса на кредиты нужен экономический рост. Откуда он возьмется в условиях роста ставки ЦБ и роста стоимости фондирования?
— Ну, все-таки ставка выросла на росте инфляции, значит, дополнительный спрос пока не дал роста производства, а ушел в рост цен. Это не только российский феномен — многие страны сталкиваются с похожими вызовами. Российский ЦБ, похоже, был одним из первых, кто повысил ставку, и наша ставка выросла достаточно заметно, и это, похоже, не последнее повышение. Более того, повышение ставки дополняется мерами по сдерживанию кредитования. Возвращаются ограничения не только на потребительские кредиты, но и на ипотечные. Сохранены все ограничительные меры на кредитование юридических лиц, прежде всего на валютное кредитование, но есть такие же меры для сделок M&A, где действуют повышенные нормы резервирования — а они очень важны для работы с проблемной задолженностью.
И все же низкие темпы роста экономики имеют немонетарные причины, в таких условиях действительно очень сложно ждать высоких темпов кредитования юридических лиц.
— Какова сейчас, по вашим наблюдениям, макроэкономическая ситуация в целом?
— Она намного лучше, чем можно было ожидать в начале 2020 года. Апокалиптические сценарии, которые рисовались в прошлом марте—апреле, не реализовались. Что касается текущей динамики, то потребительский спрос в мае вышел в плюс относительно 2019 года, причем даже в сфере услуг. Относительно 2020-го спрос в огромном плюсе.
— Как такое в принципе возможно, что потребительский спрос в большом плюсе, а с доходами населения ничего такого не происходит?
— В основном благодаря тому, что внешние поездки очень ограничены, люди меньше тратят за рубежом. А отечественная онлайн-розница составила серьезную конкуренцию иностранным интернет-магазинам, тем более что ей помогли соответствующие налоговые меры правительства. По нашим оценкам, в прошлом году из-за пандемии россияне потратили за границей примерно на 2,5 трлн руб. меньше, чем могли бы потратить в отсутствие карантинных мер. В этом году мы думаем, что эти траты будут больше, но все равно из-за ограничений не будет потрачено за границей около 1,5 трлн руб.
Эти средства будут потрачены внутри страны, и это достаточно большие деньги. Совокупное потребление физических лиц — примерно 55 трлн руб., это 3% дополнительного спроса, который с внешнего сектора переключается на внутренний.
Второй фактор: больше года, с марта 2020-го до этого мая, мы видели существенное падение в секторе услуг, это 20–22% всех расходов, оно достигало 60% в апреле прошлого года, а в первом квартале этого — примерно 15%. Не потраченные на услуги средства частично стали сбережениями, а частично переключились на товарный рынок, также способствуя инфляционному давлению. Получается, даже в первом квартале 2021 года этот эффект можно оценить в 3% от расходов граждан.
Третье обстоятельство: у нас все-таки есть коронавирусный навес сбережений. В прошлом году вклады выросли рекордно. Обычно вклады растут только у богатых, но прошлый год был особенным: сбережения росли у всех. Частично этому способствовала господдержка. Например, из пособий на детей примерно половина средств была потрачена, а половина ушла в сбережения. И те сбережения, которые выросли у богатых, пошли на сбережения и рынок недвижимости, а сбережения самых бедных, скорее всего, будут потрачены в этом году — превратятся в какие-то долгосрочные покупки: бытовая техника, ремонт.
Если оценивать совокупный результат этих факторов, это примерно 3 трлн руб. дополнительного потребительского спроса в этом году. Это три главных фактора, которые спровоцировали потребительскую инфляцию. Вместе они намного важнее влияния курса рубля и других разовых факторов.