Вчера президент России Владимир Путин встретился в своей сочинской резиденции "Бочаров ручей" с председателем правительства Сербии и Черногории Воиславом Коштуницей и, как сообщает специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, помог, чем мог, ему и всему сербскому народу пережить еще один трудный день в их истории.
Господа Путин и Коштуница, встретившись на крыльце резиденции, проговорили внутри около двух часов. Они обещали журналистам обсуждать экономические вопросы, но их пресс-конференция продемонстрировала, что в основном разговор шел о проблеме Косово.
От обсуждения этой важной темы их не должно было отвлекать ничто. Мир должен быть получить информацию о нем из первых рук, но в какой-то момент показалось, что это невозможно. Проблема была в том, что после утреннего дождика в ожидании хорошей погоды в пруду рядом с резиденцией и двумя микрофонами для президентов с наслаждением квакали лягушки.
Была реальная опасность того, что президентам будет трудно перекричать лягушек. Трудный разговор о Сербской Митровице, о ходе выполнения резолюции ООН #1244 под кваканье лягушек поставил под сомнение стремление двух лидеров к конструктивному диалогу о путях выхода из косовского кризиса. Шло время, а кваканье не прекращалось. Положение стало казаться абсолютно безвыходным, и тогда из рядов принимающей стороны выступил простой русский человек, пожелавший остаться неизвестным, и сказал, что ему по силам решить эту задачу. Его с недоверием проводили к пруду тревожными, полными надежды взглядами, в которых, впрочем, читалось откровенное неверие в успех этого отчаянного предприятия. Каково же было общее изумление, когда он только взошел на мостик через этот пруд — и лягушки замолчали все до единой! Это было похоже на сеанс массового гипноза лягушек. Лягушки просто онемели, увидев этого лучшего из россиян. И он, понимая, что стоит ему сделать шаг, и тишина в любую секунду может разорваться отчаянным кваканьем, так и стоял на мостике, сознавая свою громадную ответственность за то, чтобы планета услышала о новых конструктивных предложениях и мирных инициативах российского президента. И они последовали.
— Что касается ущерба, нанесенного Сербии натовскими бомбардировками,— сказал Владимир Путин,— то лично я считаю, что средства на восстановление Сербии должны выделить те, кто разрушал ее. Разрушить разрушили, а восстанавливать не хотят!
На меня эта инициатива, впрочем, не произвела впечатление мирной.
— До сих пор мосты в Дунае валяются! Международные транспортные компании несут убытки,— продолжил президент России.
Владимир Путин завил, что если бы у международного сообщества хватило смелости предотвратить бомбардировки Югославии в 1999 году, то у того же самого сообщества не было бы никаких проблем и в Ираке.
То есть имелось, похоже, в виду, что еще тогда была возможность выступить единым фронтом против американского агрессора, но не хватило пороху.
Воислав Коштуница, судя по всему, не ожидал от Владимира Путина таких теплых слов. Он ведь сам-то был, мягко говоря, не большим поклонником режима Слободана Милошевича, на волне свержения которого и пришел к власти. Но с другой стороны, в словах господина Путина была отчетливо слышна забота о народе Сербии, проблемы которого не чужды господину Коштунице.
— Мы что-то часто забываем о 99-м годе,— ответил он Владимиру Путину, немного подумав.— Об этом не надо забывать. Речь идет о вмешательстве, которое ничего хорошего не принесло, а только принесло большой ущерб. Чтобы долго не говорить, это привело и к тому, что случилось 17 марта 2004 года (массовые беспорядки и убийство нескольких десятков сербов в Косово.—А.К.).
Когда Владимира Путина спросили, готова ли Россия через международную рабочую контактную группу участвовать в урегулировании кризиса, президент России ответил:
— Это возможно лишь в том случае, если Россия убедится, что мы там нужны и что решения, принятые с нашим участием, способны привести к реальному урегулированию.
Хотя господин Путин выражался достаточно ясно, он, видимо, хотел, чтобы его поняли как можно точнее:
— Еще раз хочу сказать: мы вывели своих миротворцев из Сербии не потому, что там происходило. Просто мы ни на что не могли повлиять. Миротворческий контингент становился крышей для изменения ситуации в Косово в том направлении, которое не могло нас не беспокоить. Мы не могли бы помешать вспышке насилия, и мы бы тогда несли ответственность. Это для нас недопустимо.
Господин Коштуница слушал слова коллеги, словно окаменев. Он ловил каждое слово. Было такое впечатление, что он впервые слышит от господина Путина эти слова. Или для него было сверхважно, чтобы они прозвучали вчера так, чтобы их услышали все, кому надо?