Как стало известно “Ъ”, ЕСПЧ впервые в своей практике принял к рассмотрению дело о родительских правах трансгендерного человека. Жалобу подала гражданка России, которая ранее по документам имела мужской пол и состояла в браке, в котором родились двое детей. После развода заявительница совершила трансгендерный переход: сделала операцию по изменению пола и стала по документам женщиной. Однако бывшая жена запретила ей контактировать с детьми, посчитав, что информация об этом нанесет вред их психологическому развитию. Российский суд поддержал эту позицию и ограничил заявительницу в родительских правах. При этом российский эксперт-психиатр заявил “Ъ”, что такое решение «нельзя признать научно аргументированным». Постановление ЕСПЧ по ситуации в России станет прецедентом для всех стран Совета Европы.
Фото: Сафрон Голиков, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Сафрон Голиков, Коммерсантъ / купить фото
Жалоба в ЕСПЧ была подана 4 сентября 2019 года и принята к рассмотрению уже в конце ноября, рассказала “Ъ” юрист Проекта правовой помощи трансгендерным людям Татьяна Глушкова. Жалоба подана гражданкой России А. М. от своего имени и от имени двоих ее несовершеннолетних детей (ЕСПЧ не раскрывает имен участников дела, в документах указаны только инициалы).
Заявительница родилась в 1972 году «генетически и фенотипически» мужчиной. В 2008 году А. М., чей пол на тот момент был зарегистрирован как мужской, женился на россиянке, указанной как Н. В 2009 году у них родился сын, в 2012 году — дочь. В 2015 году родители расстались, после этого А. М. совершила трансгендерный переход и по документам стала женщиной.
В 2017 году Н. обратилась в суд с требованием ограничить родительские права А. М.— в частности, запретить ей видеться с детьми. Согласно документам, Н. считала, что информация о трансгендерном переходе отца может «нанести непоправимый вред психическому здоровью и нравственности детей», а также спровоцировать издевательства в школе. Также Н. сослалась на закон о запрете так называемой гей-пропаганды.
В 2017 году Люблинский районный суд Москвы назначил судебно-психиатрическую, сексологическую и психологическую экспертизу А. М. и обоих детей. Экспертизу проводили специалисты института Сербского, которым суд направил вопросы. «Экспертиза была проведена безобразно,— рассказала “Ъ” сама А. М.— Два дня подряд меня мурыжили типовыми тестами и пространными интервью. Причем даже не затронули несколько тем, важных для суда. В частности, не спросили, как требовалось, о моем "воспитательном стиле" — в итоговом документе на этот вопрос суда просто не было ответа».
Экспертиза пришла в суд в марте 2018 года. В документе эксперты института Сербского заявили, что не знакомы с российскими научными исследованиями о воспитании детей в семьях, где один из родителей совершил трансгендерный переход. Но при этом подчеркнули, что не доверяют зарубежным исследованиями, где говорится, что такая информация не вредит детям. В итоге они пришли к выводу, что раскрытие ситуации трансгендерного перехода А. М. окажет негативное влияние на ее детей.
Ознакомившись с экспертизой, адвокат А. М. попросил суд дать время для подготовки рецензии на нее. «Нужно было найти специалиста, компетентного в данной узкой области, а таких в России по пальцам пересчитать,— пояснила А. М.— Требовалось время, чтобы он успел изучить материалы дела и подготовить качественную научную рецензию». На все это Люблинский суд выделил ровно два дня — субботу и воскресенье. Услышав, что рецензия не готова, судья заявил, что времени было достаточно. И на этом же заседании вынес решение об ограничении родительских прав.
При этом суд подчеркнул, что не ставит под сомнение родительские чувства А. М., но считает ее общение с детьми нецелесообразным. В то же время суд добавил, что «по мере взросления детей и изменения уровня их психического развития» вопрос о контактах А. М. с ними может быть пересмотрен.
Женщина подала апелляцию, которую через три месяца рассмотрел Мосгорсуд. К этому времени была готова рецензия на экспертизу от психиатра, завкафедрой медицинской психологии Казанского государственного медицинского университета Владимира Менделевича. «Я указал суду, что эксперты института Сербского не использовали в своей работе вообще никаких научных данных»,— рассказал “Ъ” господин Менделевич. Он уточнил, что во всей экспертизе есть ссылка только на одну научную работу 2012 года за авторством американского ученого Марка Регнеруса, причем в ней речь идет даже не о трансгендерных людях. В исследовании Регнеруса утверждается, что дети, чьи родители имели опыт однополых отношений, вырастают менее успешными. «Но эксперты умалчивают, что эта публикация вызвала в научном мире острую дискуссию. Многие известные ученые не согласны с методологией исследования Регнеруса и считают его выводы не аргументированными»,— сказал “Ъ” Владимир Менделевич. Он приложил в рецензии «ссылки на качественные исследования». «Нет никаких научных оснований утверждать, что воспитание родителем-трансегндером может привести к изменению половой идентификации и сексуальной ориентации детей»,— заявил российский психиатр. В его рецензии сообщалось, что выводы авторов экспертизы «носят беспредметный ненаучный характер», а само заключение «нельзя признать научно аргументированным». Однако Мосгорсуд отказался приобщить эту рецензию и отклонил апелляцию, аналогично поступил и Верховный суд. После этого женщина обратились в ЕСПЧ.
«С юридической точки зрения, решение российского суда основывалось на экспертизе, которая была проведена откровенно тенденциозно,— заявила “Ъ” Татьяна Глушкова.— Недопустимо лишать человека возможности общаться с собственными детьми только на основании гендерной идентичности. Это является дискриминацией и вредит в первую очередь самим детям, которые лишаются возможности контактировать с одним из родителей, его воспитания, любви, эмоционального контакта с ним». Она добавила, что дети рано или поздно узнают, что же в действительности произошло в их семье, и им в любом случае придется как-то воспринять эту информацию: «Но как бы они ни восприняли ее, став взрослыми или относительно взрослыми, изменить тот факт, что в их детстве один из родителей отсутствовал, будет уже нельзя». Она уточняет, что ЕСПЧ ранее не рассматривал дел с подобными обстоятельствами — а значит, решение станет прецедентом для всех европейских стран. Юрист надеется, что решение будет вынесено в течение года, «так как все понимают, что вопросы воссоединения детей и родителей необходимо решать как можно скорее».
«Вообще проблема "как рассказать детям" искусственно преувеличена. На самом деле это не так уж сложно,— считает А. М.— Ну, например, почему бы не сказать: "Знаешь, такое редко, но случается, родился мальчик с душой девочки. Ему было плохо, и когда появилась возможность, он пошел к докторам, и они помогли ему превратиться в девочку". Или: "Разве не все равно, как я выгляжу, ведь главное, что я вас очень-очень люблю". Уверена, мы быстро найдем общий язык, поймем друг друга и снова сможем быть вместе».
«Разумеется, детям следовало бы объяснить еще и правила безопасности в обществе: рассказать о том, что можно говорить, а о чем лучше не стоит», — добавила она. «Конечно, поначалу вся эта информация шокировала бы детей. Но разве любящие родители не смогли бы с этим справиться? Вред от разрушения семьи, от лишения детей и меня возможности общаться друг с другом представляется мне гораздо более страшным»,— сказала она. А. М. добавила, что не знает, как сейчас детям объясняют ее отсутствие, но обратила внимание, что во время беседы со специалистами института Сербского ее сын произнес фразу: «Папа нас бросил».
«Это дело в очередной раз обнажает острую проблему непросвещенности в нашем обществе и ее повсеместное влияние на выводы и рекомендации, формулируемые специалистами в разных областях — будь то медики или юристы»,— прокомментировала ситуацию партнер коллегии адвокатов Pen & Paper Екатерина Тягай. Она подчеркивает, что эксперты, к которым прислушался российский суд, сами признаются, что не знакомы с современными научными исследованиями по теме экспертизы. «Из этого, видимо, должен следовать вывод о том, что проще, а значит, лучше — ограничить родителя в его правах и лишить детей общения с одним из родителей, чем выстроить грамотную и корректную поддержку при таком общении»,— возмущена госпожа Тягай.
Также юрист указывает, что статья Семейного Кодекса об ограничении родительских прав требует отбирать ребенка у родителя лишь в тех случаях, когда оставление ребенка с ним опасно, «а в рассматриваемом случае заявительница с детьми не проживает и такие обстоятельства фактически отсутствуют».
У юриста вызывает недоумение и формулировка суда о том, что «по мере взросления детей и изменения уровня их психического развития» вопрос о контактах с А. М. «может быть пересмотрен». С юридической точки зрения понятия «взросление» и «изменение уровня психического развития» являются очень абстрактными, а значит, непонятно, в какой момент подавать прошение о «пересмотре вопроса». Кроме того, юрист указывает, что ограничение родительских прав — лишь первая ступень. В законе четко указано: если ограниченный в правах родитель не изменит своего опасного для ребенка поведения, то через шесть месяцев органы опеки обязаны предъявить иск о лишении родительских прав.
«Если говорить простыми словами, суд решил: детям опасно знать, что в жизни бывает такая ситуация, с которой столкнулся один из их родителей, и поэтому целесообразно изолировать их и от родителя, и от информации,— говорит Екатерина Тягай.— Чисто юридические условия, основания и последствия ограничения родителя в его правах будто бы не учитываются».