Вот уже полтора месяца в Чечне действует приказ о так называемых вежливых зачистках, который должен помирить военных и мирное население. Проверить, как он выполняется, в Грозный отправилась корреспондент "Власти" Елена Самойлова. И неожиданно сама оказалась зачищена.
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев / купить фото
"Я написала, что дарю солдатам две овцы"
По дороге в Грозный я заехала к своим знакомым в лагерь чеченских беженцев, расположенный на заброшенной животноводческой ферме в Ингушетии. Я увидела много новых лиц.
— Откуда вы?
— Из Курчалоя. Вышли после зачистки. Заходите к нам в гости.
Вместе с ними я вошла в плохо освещенный барак. По периметру стояли двухэтажные нары со старыми матрасами, застеленными несвежим бельем, в середине — деревянный стол с остатками еды. Молодая женщина в голубой косынке сразу бросилась его вытирать.
— Мы сами из Цацан-Юрта,— представилась мне женщина в цветастом халате.— Под Новый год нам хорошо досталось, особенно ей. (Она кивнула на женщину в косынке.) Это Айзан. Она по-русски почти не говорит. Я переводить буду. Меня Малика зовут.
Она повернулась к Айзан и продолжила по-чеченски:
— Это журналистка из Москвы. Расскажи, как все было.
Айзан покраснела, замахала руками и заговорила.
— Федералы в масках, с автоматами ворвались к ней домой посреди ночи,— переводила Малика.— Вытащили из постели в ночной рубашке: "Говори, где боевики?!" Она ответила, что не знает. Тогда ее несколько раз ударили прикладом и посадили в "уазик". Там она просидела почти двое суток. Ее избивали и говорили: будешь у нас на Новый год Снегурочкой, будешь со всеми ночевать. Она плакала, просилась к детям. Очень долго плакала. В конце концов отпустили. Потом с детьми убежала к родственникам. Все военные были в масках, и ни одного имени она не знает.
Истории посыпались одна за другой. Женщины наперебой рассказывали, как их оскорбляли и грабили.
— Многих заставили расписки писать,— грустно заметила пожилая чеченка, до этого молча сидевшая в углу.— Я написала, что дарю в подарок на Новый год солдатам две овцы, ковер и золотую цепочку. Ничего у меня не осталось.
Все возмущенно загалдели.
— Недавно вышел особый приказ,— сказала я.— Военные теперь должны представляться и заходить в дом без масок. Может, теперь будет лучше.
Женщины стихли.
— Хорошо, если правда,— вздохнула Малика.— Пусть Аллах благословит того человека, который этот приказ написал. Может, мы вернемся домой.
Приказ о "вежливых" зачистках подписал командующий Объединенной группировкой войск на Северном Кавказе Владимир Молтенской. Его я нашла в Грозном.
"Увидел, убил, закопал"
Раннее утро. У Дома правительства Чечни в ожидании приема у премьера Станислава Ильясова толпятся главы районных администраций. К зданию шествует глава Чечни Ахмад Кадыров в окружении многочисленной охраны. Неподалеку приземляется вертолет командующего объединенной группировкой.
Через несколько минут появляется Владимир Молтенской. Несколько рукопожатий, и Молтенской быстро направляется вверх по лестнице в кабинет Ахмада Кадырова. Следом за ним поднимается Ильясов. Двери кабинета закрываются, начинается совещание.
— Опять по зачисткам,— слышу я знакомый голос за спиной.— Ни один день без них не обходится.
Обернувшись, вижу главу администрации Шатойского района Сайдасана Дузаева.
— Как у вас обстановка? Военные не беспредельничают?
— В нашем районе находится Аргунское ущелье, где, говорят, скрываются боевики. Однако проблем практически нет. В нашем районе ни один человек не пропал, ни одна шальная пуля не пролетела. Единственный случай был — пару месяцев назад федералы убили учительниц. Это действительно был беспредел. Я даже не знал, что на окраине села приземлилась "вертушка" из Ханкалы. Женщины возвращались домой. Их машину остановили и всех расстреляли. Впрочем, все виновные уже наказаны.
— Впрочем, женщины это уже не оценят,— думаю я и спрашиваю:
— Что вы думаете о последнем приказе Молтенского?
— Идея правильная. Все должно быть по закону. Надо, чтобы зачистки проходили с участием ФСБ и прокуратуры. Они подготовленные люди, среди них меньше дурачков, меньше преступников, чем среди контрактников. Ведь контрактники как действуют: увидел, убил, закопал. Но это же 37-й год!
Совещание закончилось. Я подхожу к командующему:
— Владимир Ильич, разрешите поучаствовать в зачистке.
— У нас нет зачисток, у нас есть оперативно-разыскные мероприятия,— строго поправляет Молтенской и подводит меня к исполняющему обязанности коменданта Грозного:
— Надо помочь.
Комендант берет под козырек:
— Есть!
Он подносит к губам рацию:
— "Лена", "Лена"...
— Что? — откликаюсь я.
— Это бронированный "уазик" так называется,— смеется комендант.— Позывной у него — "Лена-51".
Тремя группами за два часа
Приказ Молтенского выполняется молниеносно. Уже через несколько минут к комендантскому вагончику подгоняют бронированный "уазик". В нем два вооруженных спецназовца — моя охрана. Я забираюсь на заднее сиденье и сразу спрашиваю:
— Кто обычно участвует в операции?
— Три группы. Группа захвата-досмотра; в нее входят бойцы ОМОНа, СОБРа и представители временных отделов милиции,— заученно чеканят они.— Группа прикрытия из сотрудников войсковой разведки, комендатуры и ФСБ. И еще группа внешнего блокирования, которую составляют милиционеры, саперы и представители комендантских взводов.
— Они все выедут с нами на операцию?
— Конечно. Вместе с представителями прокуратуры. Сегодня в городе заканчивается крупномасштабная операция.
Через десять минут выезжаем. Впереди две БРДМ (бронированные разведывательно-дозорные машины) — разведка и саперы. За ними два грузовика — милиционеры и комендантский взвод. Мы замыкаем колонну на "уазике".
Первая остановка — на Малгобекской улице в Ленинском районе. Несколько уцелевших пятиэтажек. Маленький базарчик, за прилавками несколько женщин.
Милиционеры вместе с солдатами комендантского взвода оцепляют второй корпус дома #3. Поднимаемся по лестнице. На первой двери надпись мелом: "Здесь живут мирные люди с маленькими детьми. Просьба не беспокоить". Один спецназовец располагается на лестнице, ведущей от квартиры вверх, другой — вниз. Автоматы наготове. Стучимся. Дверь открывает худенькая женщина с испуганным лицом.
— Майор милиции Ленинского РОВД Лавренюк,— представляется один из милиционеров и отдает честь.— Проверка паспортного режима. Ваши документы, пожалуйста.
Женщина стремглав бросается в комнату. Мы входим в прихожую.
— Вот,— она показывает потрепанный паспорт. Ее руки дрожат.
— Посторонние в доме есть?
— Нет, только я и мои маленькие дети.
Из комнаты выглядывает мальчик лет пяти.
— Домовая книга есть?
Женщина кидается за книгой. Майор Лавренюк внимательно изучает пожелтевшие страницы.
— Оружие, боеприпасы, наркотики в доме есть?
— Нет, что вы! — пугается женщина.
Поднимаемся на этаж выше. Милиционеры стучатся в дверь. Никто не открывает, однако за ней слышатся шаги. Лица военных становятся серьезными.
— Открывайте, милиция! — барабанят они.
— Да там глухой живет,— поясняет снизу соседка.
Наконец дверь открывается. Мы попадаем в квартиру, наполовину заваленную кирпичными обломками.
— Балкон обвалился,— с ходу объясняет нам хозяин лет 60, в очках с толстыми стеклами.— Показать паспорт?
— Да,— кивают милиционеры.— Один живете?
— Меня зовут Шарпутдин Хумидов,— отвечает чеченец.
— Вы один живете? — кричит ему в ухо милиционер.
— Нет, с женой. Она в Новые Атаги поехала.
— Военные когда-нибудь оскорбляли вас при проверке документов? — спрашиваю я.
— Я 30 лет проработал на заводе "Красный молот". У меня есть трудовая книжка.
— Военные когда-нибудь оскорбляли вас при проверке документов?
— Меня проверяли три-четыре раза, все было вежливо.
Военные возражать не стали.
Дверь следующей квартиры открывает паренек лет 16, а из комнаты выбегает взволнованная женщина:
— Это мой сын! У него есть все документы: паспорт, свидетельство о рождении. У меня тоже есть все документы, и у бабушки нашей есть,— тараторит она.
— Проблемы с милицией бывают? — спрашиваю я паренька.— Документы часто проверяют?
— Часто. У нас многих ребят задерживают. Прямо в школу приходят и забирают, особенно в старших классах. Спрашивают про родственников, есть ли друзья среди ваххабитов...
Тут мать дергает сына за рукав:
— Не болтай!
Рядом пожилая пара.
— Оружие есть? — спрашивает милиционер.
— Есть,— неожиданно отвечает мужчина,— молоток, лопата, сварочный инструмент.
— Да он в 9-й горбольнице работает,— торопливо поясняет его жена,— на обед пришел.
— Ладно, извините за беспокойство, всего доброго.
Мы едем проверять частные дома, как говорят здесь — частный сектор. Ворота большинства дворов изрешечены пулями, но почти везде живут люди. Они послушно открывают двери, ведут в комнаты, показывают подвалы, несут паспорта и даже предлагают чай.
— Да ничего мы здесь не найдем,— уныло говорит собровец с загорелым лицом.— Надо ночью зачищать.
— Обязательно ночью?
— Ночью все дома сидят. Вот буквально на днях мы наткнулись на одного боевика из банды Ислама Чилаева. С автоматом и пистолетом ТТ. Пытался отстреляться, пришлось убить. Адресно надо работать. У нас сейчас как? Сначала ФСБ дает нам оперативную информацию, где, например, могут храниться боеприпасы, оружие или представители бандформирований отсиживаться. Мы потом зачищаем. А вообще, в Грозном зачищать скучно.
Когда я сама попала под проверку документов, мне так вовсе не показалось.
"Ну что? Где ее вешать будем?"
Мы возвращались с открытия Сунженского водозабора вместе с сотрудницей республиканского отдела строительства Мадиной. Нашу машину остановили на блокпосту #28, почти в центре Грозного. Мадина вытащила удостоверение:
— Торопимся, ребята!
— Подождете! — отрезал военный.— Выходите из машины! Документы!
Я с ужасом вспомнила, что паспорт у меня в сумке, которую я оставила в кабинете Мадины. Протянула военному пресс-карту.
— Это наша гостья. Мы ездили на открытие водозабора,— стала объяснять Мадина.— Мы хотим показать, что в республике все потихоньку восстанавливается.
— Да что здесь восстанавливается?! Мы уже тут два года сидим,— он махнул рукой на разрушенные дома и горы мусора.
— Нам денег не давали, чтобы их убрать. Скоро дадут, и мы уберем.
— Вам сколько ни дай, вы все сожрете.
— Но мы хотим, чтобы в журнале написали, что в Чечне налаживается мирная жизнь, что войны нет.
— Ничего здесь не налаживается и никогда не наладится. А война завтра будет.
Мадина огорченно села обратно в машину.
— Вы задержаны,— объявил мне военный.— Ждите. За вами милиция приедет.
Через полтора часа появились два "уазика". Меня повезли в Октябрьский временный отдел милиции. Мадина на машине последовала за нами.
С меня снимали показания два молодых милиционера.
— Русская? — Русская. — Точно? — нарочито сурово спросил меня один из них.— Не чеченка? А то надоели эти чеченские морды.
Претензий ко мне Октябрьский ВОВД не имел. Пока обыскивали нашу машину, мне разрешили выйти во внутренний двор. Там было много военных — они развешивали свежевыстиранное белье и одежду, чистили обувь. Меня сторожил улыбчивый автоматчик.
— Ну что? Где ее вешать будем? — крикнули за моей спиной.
Все расхохотались.
— Ты не обижайся,— успокоил меня автоматчик.— Тут все свои.
Наконец меня отпустили. Два "уазика" проводили нашу машину обратно на пост #28. На прощание милиционеры махали нам руками.
Вечером чеченцы, у которых я остановилась, объяснили, что в Грозном военные вообще ведут себя аккуратно. Иное дело — отдаленные районы Чечни и даже окраины самого Грозного.
Морда кавказской национальности
На выходные мой знакомый Ваха — он сотрудник миграционной службы — повез меня в поселок Черноречье. Это на окраине Грозного. Там живут сестра Вахи Хава и ее 17-летний сын Иса. Правда, Иса уже несколько дней лежал с высокой температурой. Хава хлопотала на кухне.
— Вы галушки любите? — спросила она меня.
— Украинские?
— Почему украинские? Наши.
— Я не знала, что чеченцы тоже галушки едят.
— А как же? Это наше национальное блюдо. Попробуешь.
Как только галушки были закинуты в кипящий бульон, мы отчетливо услышали несколько автоматных очередей и шум бронетранспортеров. Хозяйка метнулась к окну.
— Газки (русские.— Ъ)! Зачистка, наверное. Сюда идут!
— Все будет нормально,— сказал Ваха и побледнел.
Через минуту раздались мощные удары в ворота. Мы выбежали во двор. Полуторагодовалый кавказец Бандит рвался с цепи, захлебываясь лаем.
— Открывай! Не то сами откроем!
Посыпались матерные ругательства.
— Иду, иду! — Хава бросилась к калитке.
Однако калитка уже слетела с петель. В проеме показался рослый мужчина в камуфляже, с обгоревшим на солнце лицом. Собака рванулась в его сторону. Автоматная очередь — и Бандит, жалобно заскулив, рухнул на землю. Все оцепенели.
— Почему не открываете? — рявкнул военный.
За ним во двор вошли еще два солдата.
— Документы приготовьте.
— Кто такой? — спросил краснолицый Ваху, вплотную приблизившись к нему.
— Брат ее,— сказал Ваха, кивнув на Хаву.— Приехал проведать.
Он торопливо достал паспорт, удостоверение сотрудника миграционной службы, документы на машину и протянул военному.
— Ваши документы,— обратился ко мне краснолицый.— Вы кем приходитесь?
Я вытащила паспорт.
— Это жена моя,— соврал Ваха.— Она ждет ребенка, ей нельзя волноваться.
— Да никто ее волновать не собирается. Хотя и хочется,— ухмыльнулся краснолицый.
Солдаты загоготали.
— Кто еще в доме?
— Мой сын Иса. Он очень болен, у него температура. Он не встает с постели.
— Выводи сюда.
— Ему трудно вставать. Может, вы сами зайдете в дом?
— Сказали, выводи.
Хава нырнула в дом и через минуту вышла, держа под руку Ису.
— Пойдешь с нами, прогуляешься,— сказал Исе краснолицый.
— Нет-нет, прошу вас,— Хава заплакала,— не забирайте его. Он очень слабый. Вот его документы. Он еще учится в школе.
— Не реви, не люблю,— поморщился военный.— Ладно, пусть дома сидит.
Солдаты ушли. Мы вернулись в дом. Галушки были готовы, но никому не нужны.
Приказ о вежливых зачистках
До недавнего времени военные руководствовались приказом #277, который ограничивал их, по сути, только в одном: они были обязаны предварительно проинформировать о спецоперации главу местной администрации. 23 марта 2002 года командующий Объединенной группировкой войск на Северном Кавказе Владимир Молтенской подписал приказ #80. Суть его сводится к следующему.
Зачистки (оперативно-разыскные мероприятия, проверки паспортного режима и т. д.) должны проводиться только с личного разрешения командующего группировкой и в соответствии с утвержденным планом.
Военные обязаны сотрудничать с комендантами городов и районов, главами администраций, священнослужителями, старейшинами, начальниками поселковых отделений милиции и военными прокурорами.
В ходе зачистки военные обязаны представляться, называть номер своей части, иметь на машинах регистрационные знаки и хорошо различимые бортовые номера. Пользоваться масками они могут только при оперативной необходимости и при условии, что входят в досмотровую группу.
