В ответ на погром в Манеже художественная общественность выступила с открытым письмом, в котором требует рассматривать действия «православных активистов» как уголовное преступление. Анна Толстова — о том, почему это единственно правильная реакция
Фото: Василий Хайкин / Коммерсантъ, Коммерсантъ / купить фото
13 августа в Манеже открылась выставка «Скульптуры, которых мы не видим», объединившая произведения советских скульпторов-нонконформистов 1950–1980-х годов и работы современных художников. 14 августа в Манеж явились члены молодежной группировки "Божья воля" под предводительством Дмитрия Цорионова (Энтео) и, выкрикивая, что выставленное богохульно и оскорбляет православие, начали громить экспозицию. В результате погрома были повреждены работы скульптора Вадима Сидура (1924–1986): речь идет о четырех линогравюрных досках, то есть об уникальных, существующих в единственном экземпляре линолеумных матрицах для печати гравюр; они относятся к циклу "101" и датируются 1971 годом. По словам куратора выставки Веры Трахтенберг, степень ущерба оценивают эксперты, но уже сейчас ясно, что одна из досок не подлежит восстановлению.
На первый взгляд, это происшествие — лишь очередной эпизод в истории погромов художественных выставок, регулярно случающихся в России с начала 2000-х годов. Нападениям подвергались и частные галереи (галерея Марата Гельмана, петербургская галерея "С.П.А.С."), и муниципальные учреждения культуры (Школа фотографии и мультимедиа имени Родченко); мотив у погромщиков, как правило, один и тот же: выставленные работы богохульны и оскорбляют их религиозные чувства. Ключевым событием в погромной эпопее до сих пор оставалась выставка "Осторожно, религия!", проходившая в Сахаровском центре в 2003 году. Несмотря на то, что многие экспонаты "Осторожно, религия!" были испорчены или уничтожены, уголовное дело возбудили не против хулиганов, ворвавшихся в выставочный зал под предлогом борьбы с кощунниками, а против организаторов выставки, Юрия Самодурова и Людмилы Василовской, в итоге обвиненных в разжигании национальной и религиозной розни. Тогда художественное сообщество упустило шанс выступить в защиту устроителей выставки и отстоять независимость и достоинство профессии. Но с тех пор любой куратор современного искусства в России знает, что его деятельность регулируется не Конституцией РФ, гарантирующей каждому россиянину свободу совести и свободу творчества, а Уголовным кодексом РФ со статьями об оскорблении, унижении, возбуждении ненависти и разжигании розни, которые обычно трактуются судом в пользу всегда готовых обидеться на художников граждан. То есть цензуры в России официально нет, а самоцензура почему-то есть — этой проблеме была посвящена другая остроактуальная выставка Сахаровского центра, "Запретное искусство — 2006". Инициативная группа униженных и оскорбленных, разумеется, не оставила ее без внимания: кураторов "Запретного искусства" Юрия Самодурова и Андрея Ерофеева судили и оштрафовали.
Вот и на этот раз манежных погромщиков, задержанных милицией, сразу же отпустили — через два дня они снова были у дверей Манежа и продолжили поносить выставку, раздавая интервью любознательным СМИ. Представители РПЦ, от имени которой выступают члены "Божьей воли", пожурив команду Цорионова, стали поговаривать, что и саму манежную выставку неплохо было бы проверить на предмет разжиганий и оскорблений. В том же духе высказались и депутаты профильного комитета Госдумы. Казалось бы, история повторяется, только теперь погромщики могут апеллировать еще и к весьма туманно сформулированной статье 148 УК РФ об оскорблении религиозных чувств верующих: новую редакцию закона утвердили два года назад. Однако тут есть одно принципиальное отличие: уничтоженные произведения искусства принадлежат входящему в музейно-выставочное объединение "Манеж" Музею Вадима Сидура и, соответственно, являются частью Музейного фонда РФ.
Чьи-то религиозные чувства заденут "Крестный ход" и "Чаепитие в Мытищах" Василия Перова, кому-то покажется недостаточно православным "Святое семейство" Рафаэля
Здесь можно было бы произнести множество прекрасных и возвышенных слов о Вадиме Сидуре. О его трагической непризнанности и нереализованности при жизни, о том, что антивоенные памятники по его эскизам ставились в Западной Германии, а в СССР он не мог выставляться. О том, что его обруганная за "формализм" пластика встает в один ряд если не с Фрицем Вотрубой, то с Альфредом Хрдличкой и другими послевоенными экзистенциалистами,— без всяких скидок на железный занавес. О том, что он был героем и инвалидом войны, и вандализм в отношении его работ — это оскорбление памяти ветерана Великой Отечественной. О том, что он был первым в России художником, посвятившим всего себя трагедии Холокоста, и в вандализме в отношении его работ, возможно, присутствует элемент антисемитизма. О том, наконец, что его евангельские циклы были актом диссидентского сопротивления атеизму советской власти и что в годы брежневского застоя линогравюры, ныне поруганные манежными вандалами, расценивались как религиозная пропаганда.
Но все эти слова в отношении классика, давно вошедшего в историю отечественного искусства и там упокоившегося, так что оценки и переоценки его искусства — не дело критиков, а дело академических историков, будут излишни. Потому что попорченные и уничтоженные работы Вадима Сидура входят в Музейный фонд РФ, то есть они — национальное культурное достояние России, и это не фигура речи, а их юридический статус. Это означает, что музеи ответственны за хранение и публикацию этих работ ("предполагающую все виды представления обществу музейных предметов и музейных коллекций путем публичного показа, воспроизведения в печатных изданиях, на электронных и других видах носителей",— говорится в тексте закона о Музейном фонде РФ), а органы государственной власти — за соблюдение законодательства в их отношении.
И тут юридическая практика во всем мире, что у нас, что на Западе, вполне однозначна: какими бы мотивами ни руководствовались люди, покусившиеся на памятники искусства, хранящиеся в музеях, их судят в соответствии с уголовным кодексом. В 1985 году в тогда еще ленинградском Эрмитаже литовец Бронюс Майгис порезал ножом и облил серной кислотой «Данаю» Рембрандта: его поступок объясняли политическим причинами — борьбой за независимость Литвы. Советское руководство было менее всего заинтересовано в том, чтобы информация о сепаратизме в союзных республиках стала публичной: Майгиса объявили душевнобольным и заключили в психиатрическую лечебницу. Можно спорить о способах наказания, но покарать вандала было необходимо, как бы мы ни относились к освободительному движению в Литве: рембрандтовская «Даная» принадлежит не Кремлю, не Москве, не советскому народу, это достояние всего человечества, и государство, в распоряжении которого волей истории оказалось это достояние, несет за него ответственность. В 1997 году в амстердамском Стедлейке художник Александр Бренер при помощи баллончика с зеленой краской нарисовал знак доллара на картине Казимира Малевича "Белый крест" — этим радикально-поэтическим жестом он говорил о том, что авангард утратил свою революционную силу, превратившись в дорогой товар. Профессиональное сообщество разошлось во мнениях по этому поводу: часть его прекрасно понимала, что вандализм Бренера — совершенная по форме художественная акция, которая войдет в историю институциональной критики и перформанса. Однако голландский суд приговорил акциониста к пяти месяцам заключения — и был прав, и юридически, и даже художественно придав акции логическую и трагическую законченность.
Попорченные и уничтоженные работы Вадима Сидура — национальное культурное достояние России, и это не фигура речи, а их юридический статус
Когда стало известно о погроме в Манеже, в социальных сетях начались бурные дискуссии о группировке Цорионова: противники уподобляли погромщиков боевикам "Исламского государства", сторонники называли мстителями за акцию Pussy Riot в храме Христа Спасителя. Сравнение с тем и другим делает "Божьей воле" много чести: записи погрома в Манеже, выложенные в интернет, демонстрируют безобразную хулиганскую выходку, показывающую, что никаких глубоких политических идей у группировки нет и в искусстве медиаактивизма она ничего не смыслит. Конечно, genius loci Манежа, главного выставочного зала страны в непосредственной близости от Кремля, работает на символизацию определенных событий, происходящих в этих стенах. В 1962 году генсек Хрущев устроил здесь образцово-показательный разнос "абстракцистам", положив начало разделению советского искусства на официальное и неофициальное, в 1998 году Авдей Тер-Оганьян провел акцию "Юный безбожник", положившую начало политическим преследованиям современных художников. Если профессиональное сообщество опять упустит шанс выступить за соблюдение конституционных прав и законности — на этот раз в сфере защиты музейных ценностей и права человека на доступ к культурному наследию,— манежный погром может катализировать чрезвычайно опасные процессы. Во-первых, музейная самоцензура распространится тогда не только на современное искусство, но и на всю художественную культуру — вплоть до "палеолитических мадонн". Во-вторых, будут развязаны руки экстремистам, желающим наводить свои порядки в публичном пространстве: чьи-то религиозные чувства заденут "Крестный ход" и "Чаепитие в Мытищах" Василия Перова, кому-то покажется недостаточно православным "Святое семейство" Рафаэля. И это только в ближайшей перспективе. Погром в Манеже выявляет всю несостоятельность новоизобретенного закона об оскорблении религиозных чувств верующих, который очевидно приходит в противоречие с Конституцией и Уголовным кодексом Российской Федерации, при этом ничего не добавляя к защите прав верующих. Статей о возбуждении ненависти, вандализме и хулиганстве, по которой, между прочим, и были осуждены участницы Pussy Riot, для этого вполне достаточно. И значит, программа максимум профессионального сообщества — добиваться отмены этого закона, побуждающего граждан к противоправным действиям.