АО «Российская венчурная компания» (РВК) в июне 2015 года определено президентским Советом по инновациям проектным офисом национальной технологической инициативы (НТИ). Глава РВК ИГОРЬ АГАМИРЗЯН в интервью “Ъ” рассказал о том, как в рамках НТИ предполагается координировать работу госструктур, частных инвесторов, образовательных учреждений и общества по развитию новых, еще не существующих рынков.
Фото: Максим Кваша, Коммерсантъ / купить фото
— РВК официально утверждена «проектным офисом» НТИ. Что это значит, чем вы теперь намерены заниматься в компании?
— НТИ, в сравнении с Национальной предпринимательской инициативой (НПИ), структурирована сложнее. В НПИ — единственный тип «дорожных карт». В НТИ мы в настоящий момент выявили три типа «дорожных карт», которые довольно сильно отличаются друг от друга. Это «дорожные карты» по развитию отдельных рынков, о которых шла речь на президиуме Совета по модернизации экономики и инновационному развитию. По трем наиболее продвинутым на данный момент рынкам уже есть проекты «дорожных карт». Должны быть также созданы технологические «дорожные карты» — заказ, «техническое задание» на технологии, которые нужны и важны для большинства рынков. В настоящий момент предварительная работа проведена по «дорожной карте» по новым производственным технологиям. Она в каком-то смысле оказалась наиболее простой в подготовке — в том числе потому, что в связи с поручением президиума совета еще с осени 2014 года этой темой активно занимались. Аналогичных технологических «дорожных карт» должно быть, наверное, еще с десяток — в разных областях, от робототехники до биотехнологий.
Третий тип «дорожных карт» — «дорожные карты» по развитию инфраструктуры технологических рынков. Так, в ходе майского «Форсайт-флота» мы проработали направления, связанные с кружками и сообществами, дополнительным образованием и университетскими территориями опережающего развития. Есть и необходимость иметь аналогичную инфраструктурную «дорожную карту» по популяризации и продвижению новых рынков и технологий. Наверняка нужен проект по расширению сети цифровых лабораторий, в том числе в учреждениях высшего и среднего образования.
НТИ через год должна выйти на проектную мощность — это значит, что у нас в к этому времени будет по крайней мере 25–30 «дорожных карт» и столько же рабочих групп со своими лидерами, которые будут заниматься при поддержке РВК и АСИ реализацией этих «дорожных карт». 30 групп по 30 участников — это под 1000 человек. Им всем надо помогать, обеспечивать условия для работы, стенографировать, выявлять из обсуждений важные результаты, оформлять их в виде документов.
Итоговый материал дальше будет выноситься на согласование и утверждение: идея в том, что межведомственная рабочая группа во главе с помощником президента Андреем Белоусовым и вице-премьером Аркадием Дворковичем должна рассматривать подготовленную «дорожную карту», предлагать по ней курирующий орган исполнительной власти и выносить на заседание президиума Совета по модернизации. Затем «карта» будет отправляться на согласование с другими ведомствами (возможно, после доработок). Согласованная «карта» выносится на утверждение президиума и после этого оформляется поручениями председателя правительства.
— То есть как минимум несколько лет вы будете во многом заниматься подготовкой материалов для решений правительства в сфере НТИ и разработкой схем координации госорганов в этой области?
— Это общая схема работы, по крайней мере видимая ее часть. Есть и другие составляющие. Так, у нас есть согласованное с экспертами и поддержанное председателем правительства предложение реализацию НТИ дополнить проведением технологических конкурсов с призовым фондом — кто-то этим тоже должен заниматься. Если в рамках «дорожной карты» возникает работа по подготовке нормативного правового акта — это, конечно, ответственность соответствующего ведомства, но если предполагается конкурс на технологическую разработку — кто-то должен обеспечить подготовку технического задания на такой конкурс, кто-то должен обеспечить экспертную базу, собрать жюри конкурса. Это тоже будет погружено в функционал проектного офиса.
На самом деле РВК сама работает в режиме проектного офиса уже лет пять, и у нас это отстроено довольно хорошо и эффективно, просто теперь мы, можно сказать, будем переходить от управления внутренними проектами к управлению проектами внешними.
— Понятно, что такое «проект» в понимании РВК как фонда фондов: вы входите в капитал компании, выходите из нее, это границы проекта. Но что такое проект НТИ? Где вход и где выход?
— Существует заблуждение, что РВК является просто фондом фондов и финансовой организацией. РВК действительно является фондом фондов — но это процентов десять всей деятельности компании. Основная же деятельность РВК — это развитие экосистемы венчурного бизнеса. Проведение конкурсов и рейтингов, разработка обучающих программ, проведение конференций, поддержка аналитических ресурсов, которые занимаются анализом венчурного рынка,— это то, что мы делаем ежедневно как сами, так и через партнеров и подрядчиков. За шесть лет активной деятельности РВК сформировала самую большую партнерскую сеть из российских организаций в этой сфере, и по размеру эта сеть сравнима, например, с коммерческой сетью фирмы «1С».
Я полагаю, что для институтов развития наша технология уникальна и никто из наших партнеров в других институтах развития такими методами не работает — видимо, это и было основанием назначить нас на роль проектного офиса НТИ. У нас есть возможности расширить сообщество тех, кто будет вовлечен в НТИ, но для нас это увеличение размера партнерской сети еще на порядок, новые проекты, с которыми мы раньше не работали, новые задачи, согласования и координация с большим количеством вовлеченных участников, в том числе и на уровне государственного принятия решения.
— Возможно ли участие «Ростеха», который ранее интересовался НТИ больше других госкорпораций, и какова может быть его роль в инициативе?
— Соучастие в НТИ возможно, но это их решение. Конкуренции в принципе быть не должно: «Ростех» занимается существующими традиционными рынками, и чрезвычайно консервативно, что правильно для организации, работающей на существующие рынки. Проблема в том, что у нас нет и не было стратегии по новым, не сформировавшимся еще рынкам или рынкам на фазе быстрого роста. Лет 15 лет назад я в одной из аналитических записок отмечал: в 2000 году объем мирового рынка программного обеспечения превысил объем рынка вооружений. Прошло 15 лет, за это время мировой рынок вооружений принципиально не изменился по размеру: как он был примерно $50–60 млрд в год, таким и остался, РФ на этом рынке имеет значимую долю, условно 30%. Но за это же время рынок программного обеспечения вырос раз в двадцать. Сегодня это около $1 трлн в год, и на этом рынке мы имеем долю около половины процента. И несмотря на относительную малость этой доли, на самом деле это огромное достижение, с точки зрения экспорта у нас программное обеспечение сегодня для страны — второе по размеру в сегменте высокотехнологичного экспорта после экспорта вооружений.
— Где вы проводите границу между несуществующим новым рынком и старым рынком, который с теми же игроками отлично модифицируется и акцептирует новые технологии?
— Есть классическая формулировка «спрос рождает предложение», но в экономике знаний предложение порождает спрос. И когда появляется новое предложение — появляется новый спрос и, значит, новый рынок. До появления технологий мобильной связи никто не знал, что у него может быть мобильный телефон, в силу этого спроса на них не существовало. После появления предложения за 20 лет рынок вырос с нуля до размера, сопоставимого с мировым рынком энергетики.
— Где, в общих чертах разумеется, предполагается искать несуществующие новые рынки?
— В нашем понимании крайне важна роль информационных технологий и интеллектуальность, сетецентричность новых рынков. Все интересные, перспективные вещи сегодня лежат на стыке информационных технологий и физического мира. Все, что укладывается сейчас в самую обсуждаемую концепцию, Industry 4.0,— это, по сути, программное обеспечение и индустриальный интернет. Все, что связано с новыми транспортными рынками,— не только новые источники энергии и новые технологии трансмиссии, но и интеллектуальная транспортная система. Роботизированный автомобиль — это не автомобиль, это компьютер, к которому приделаны колеса. Все современное материаловедение — это компьютерное конструирование новых материалов с заданными свойствами.
Мы предполагаем, что рынки НТИ — это вот здесь, на стыке, условно говоря, «математики и физики».
— Зачем в НТИ «национальные» акценты? Снаружи это выглядит как очередной вызов всему миру, тогда как мир прекрасно умеет работать в кооперации, игнорируя национальные границы.
— Все рынки работают как глобальные, неглобальными остаются только рынки, связанные с логистикой и доставкой, когда проще сделать на месте, чем транспортировать. Рынок строительных материалов, видимо, глобальным никогда не будет: кирпич дешевле произвести на месте, чем везти через весь мир.
Обратите внимание: НТИ называется национальной, это — не госпрограмма. Говоря о НТИ как о «национальной» инициативе, мы, по сути, говорим о том, что она должна получить поддержку нации и дать ей конкурентоспособность на глобальном рынке. НТИ изначально ориентирована на глобализацию и на конкурентоспособное присутствие России на глобальном рынке.
Российская индустрия программного обеспечения, как ни странно, также была результатом такой национальной технологической инициативы в СССР в 80-е годы. В начале 80-х академик Андрей Ершов говорил непонятные тогда слова: «Программирование — вторая грамотность». Тогда ведь в СССР еще никто ни сном ни духом не догадывался о масштабах изменений, которые произойдут в ближайшие 10–15 лет, персональные компьютеры в стране видели от силы сотни или тысячи людей. И в 1984–1985 годах всех школьников стали учить какому-то там программированию, мало кто понимал — зачем. А через 15 лет у нас в результате сформировалась критическая масса людей, которые стали кадровой базой российских программистских компаний, которые сегодня определяют существенную долю высокотехнологичного экспорта.
НТИ — такая же идея. Надо определяться, что нам нужно сделать сегодня, чему учить подростков и к чему готовить учителей и преподавателей вузов — чтобы через пять лет уже они начали учить студентов, которые еще через 10 лет обеспечат конкурентоспособность нации.
— Всякий проект технологического развития в России рано или поздно становится заметным для ВПК, который имеет достаточно ресурсов для подгребания под себя всех доступных ресурсов. Ждет ли НТИ эта же судьба?
— В современной экономике знаний ВПК, на мой взгляд, уже перестал быть драйвером инноваций — сейчас военные скорее потребители технологий, из гражданского сектора технологии переходят в ВПК, и основной спрос на технологии определяется горизонтальным рынком потребителей. Новые рынки ориентированы на обслуживание потребностей человека, а не промышленности. Хотя мы в РВК понимаем, что на каком-то этапе неизбежен и разговор с военными на эти темы, и мы знаем, как и о чем с ними говорить. Один из наших фондов так и называется — «Гражданские технологии ОПК», мы его делали совместно с Раменским приборостроительным конструкторским бюро: этот фонд как раз занимается поддержкой трансфера гражданских технологий для разработок в области специализированого приборостроения.
— Придется ли трансформировать РВК под новые задачи?
— Придется. Основная структура сохранится, но в РВК явно должны появиться новые подразделения, связанные с рыночной и технологической экспертизой. Люди, работающие на рынок, должны быть экспертами в соответствующих рынках — я не верю в «просто менеджера», выпускника университетского факультета менеджмента, я ни разу не видел этих выпускников успешно работающими в технологических компаниях. Есть примеры миграции с одного рынка на другой (как правило, это были люди с очень широким кругозором), но я ни разу не видел успешного человека без отраслевой «заточенности». В РВК на сегодня нет технологической экспертизы, есть узкоспециальная финансовая экспертиза в сегменте финансов, связанном с коллективными инвестициями, партнерствами и т. д. У нас есть маркетинговая экспертиза, я вообще всегда рассматривал РВК как маркетинговое агентство по продвижению технологических инноваций, работающих в интересах государства.
— Очевидно, что уже сейчас есть люди, которые скажут: «РВК успешно провалило все и теперь в НТИ желает выйти на новый уровень игры, чтобы не давать ответа за проигранный предыдущий». Ответ на эту реплику есть?
— А что, собственно, не получилось, что РВК провалила? Мы создали экосистему: венчурный рынок в России не просто появился, он вошел в пятерку крупнейших рынков в Европе, на пике, в 2012 году, мы были на втором-третьем месте, уступая фактически только Великобритании и Германии. Сейчас мы пропустили вперед Францию и Швецию.
Надо, конечно, честно сказать, что венчурный рынок РФ совершенно несопоставим по объему ни с американским, ни с китайским. Но в десятку крупнейших рынков в мире мы уверенно входим.
Наконец, мы выполнили задачу быть безубыточными и при этом способствовать развитию рынка. Вот эту задачу мы совершенно точно решили. Мы, кстати говоря, единственный из российских институтов развития, который обладает устойчивостью в финансовом смысле. РВК один раз получила имущественный взнос от РФ, по нашей финансовой модели до момента возврата средств из фонда первой волны мы вполне обеспечиваем финансовую устойчивость.
Так что нужно понимать, в чем нас можно обвинить. Есть любители обвинять нас в том, что мы не даем денег всем подряд. Да, не даем. Но раздача денег никогда и не ставилась нам целью, нашей целью было развитие венчурного рынка.
— Так или иначе, НТИ — это проект расходный. Сколько денег все это будет стоить?
— Мы работаем над нашей новой финансовой моделью — расходы РВК явно повышаются, и в отличие от того, что до сих пор делалось, в значительной мере — неинвестиционные и невозвратные. Скорее всего, потребуется докапитализация РВК, но это не тот вопрос, который нужно решать прямо сейчас.
— А в масштабах экономики, вне вашей работы?
— С точки зрения расходов бюджета — я сейчас даже не могу гарантировать, что они увеличатся. Это очень сильно зависит от массы внешних факторов, в том числе и позиции различных ведомств, да и от возможностей бюджета. Моя точка зрения в том, что НТИ — это реальный шанс заставить частный бизнес думать о более долгосрочной перспективе, чем пара лет. К сожалению, у нас очень много факторов, стимулирующих частный бизнес жить сегодняшним днем, и один из них — то, что госаппарат работает сегодняшним днем. В каком-то смысле НТИ — это попытка удлинить горизонт планирования. Возможно, со мной не согласятся наши партнеры в АСИ, но, с моей точки зрения, «дорожная карта» — это в первую очередь механизм трансляции долгосрочных приоритетов в краткосрочные действия.
— Вашим партнером по НТИ выступает АСИ — каково его исключительное место в этой схеме, а где вы, условно — конкуренты за внимание власти, за ресурсы?
— Мы полностью синхронны в понимании приоритетов, технологий, перспективных рынков, здесь у нас в принципе нет каких-либо расхождений. Время от времени бывают дискуссии по механизмам реализации НТИ, но это скорее вопросы тактики. На самом деле многое из того, что мы собираемся реализовать, было прописано в «Стратегии-2020» в разделе, посвященном инновационному развитию.
Текущее распределение обязанностей, договоренностей — АСИ отвечает за содержательную часть НТИ и занимается содержанием «дорожных карт» и кадровой частью, выявлением и привлечением участников рабочих групп. РВК в большей степени отвечает за организационно-техническую часть исполнения этой работы — поддержку рабочих групп, оформление «дорожных карт», преобразование презентаций в документы, которые дальше пойдут на согласование, взаимодействие с кругом органов государственной власти, которым реализация этих карт будет поручаться.
Но при этом у нас в этом смысле очень четкий контакт: так, представитель АСИ Дмитрий Песков просто введен в совет директоров РВК и стал председателем комитета по стратегическому планированию.
— В России обычно принято ориентироваться в таких проектах, как НТИ, только на мировые истории успеха. У РВК есть типовые схемы неудачи, которых в рамках НТИ предлагается избегать в первую очередь?
— Есть масса вещей, мешающих в России делать что-то эффективно. Например, хорошо известно, что эффективные модернизации в мире проходили в экспорториентированных экономиках: примеров действительно успешной модернизации без экспортной ориентации в природе не было. Но у нас про значимость высокотехнологичного несырьевого экспорта стали задумываться и говорить только совсем в последнее время, на протяжении очень длительного периода времени в стране эта тема вообще не поднималась. Все разговоры об инновациях были ориентированы на внутреннее потребление — а такого в глобальном мире не бывает.
Чего точно не нужно — не нужно изоляционизма. Мне приходилось прилагать много усилий к тому, чтобы «пробить» понимание в органах власти: импортозамещение может быть эффективным только в том случае, если оно экспортоориентировано. Честное слово, на первых порах это встречало сильное сопротивление, в том числе и от представителей бизнеса. Как же, я работаю на национальном рынке, а вы меня не будете поддерживать как импортозаместителя только потому, что я не настроен экспортировать свою продукцию?
— Тем не менее сейчас основная масса имеющегося импортозамещения — это проекты только для внутреннего рынка.
— Если компания неконкурентоспособна на глобальном рынке, то замещать ее продукцией импорт — это безумие всегда, кроме специальных случаев, военных применений, например, когда цена не является определяющим фактором. Сейчас, конечно, термин «экспортоориентированное импортозамещение» стал если не общепринятым, то по крайней мере приемлемым в приличном обществе.
— Как предполагается сотрудничать в рамках НТИ с университетами?
— По крайней мере, разговор на эту тему начат. Пожалуй, наиболее продвинутый сейчас концептуально проект в этой сфере — проект Физтеха, то, что делает сейчас Физтехсоюз — сообщество выпускников МФТИ. Их модель пока не доказала работоспособности в наших условиях, но она абсолютно точно лежит в тренде, который мы видим. Современный университет является системным интегратором элементов экосистемы вокруг себя, включая как инфраструктуру, так и стартапы и крупный бизнес. Скажу лишь, что на пустом месте крупные технологические корпорации заводить свои лаборатории в MIT и Стэнфорде не стали бы.
Будем смотреть на то, что из этого получается у нас в России. Исторически ведущие вузы в СССР были сильно связаны с наукой и промышленностью, но это была промышленность предыдущего технологического уклада. В современной структуре экономики эта связь порвалась, и ее необходимо восстанавливать.
— Есть ли какая-либо выделенная роль в НТИ для «Сколково» и «Роснано»?
— С «Роснано» у нас есть что-то вроде джентльменского соглашения о разделе поляны: «Роснано» взяло на себя инициативу по импортозамещению в технологической сфере, мы это готовы поддерживать, но к нашей деятельности это ортогонально. В любом случае мы готовы тут к любому взаимодействию.
С частью «Сколково» мы отлично ладим, с другими частями — есть определенные вопросы, и есть проблемы во взаимоотношениях, это нормально. Так, некоторые инициативы, которыми мы занимались достаточно долго, «Сколково» начало реплицировать. Мы бы с удовольствием отдали эти проекты — так, все «стартап-деревни» и конкурсы стартапов имеют гораздо более длинную историю, чем два-три года, и я пытаюсь в течение последней пары лет тему работы со стартапами в «Сколково» полностью отдать.
— Обычно все строится на конкуренции, а не на готовности отдать. Вы готовы в основном отдавать, а не забирать проекты, направления, идеи?
— Абсолютно. Мне жалко отдавать модели, которые будут куплены и разрушены, а не интегрированы в общее пространство. Но в любом случае мы всегда работали как инкубатор — создавали новые направления, открывали темы и потом передавали тем, кто готов был этим заниматься. Так, надеюсь, будет и сейчас.