В ГМИИ имени Пушкина открывается первая в России выставка Александра Колдера (1898-1976). Покажут более полусотни мобилей, стабилей, проволочных скульптур, картин и рисунков из собрания нью-йоркского Фонда Колдера, частных коллекций и даже фондов самого ГМИИ, где хранится гуашь, подаренная скульптором Святославу Рихтеру. Главным куратором ретроспективы выступает внук художника и президент Фонда Колдера Александр Ровер
Фото: © 2015 Calder Foundation, New York
Фото: 2015 Calder Foundation, New York
Фото: 2015 Calder Foundation, New York
Фото: © 2015 Calder Foundation, New York
Холодную войну сегодня поминают к месту и не к месту, но в российско-американских музейных отношениях и правда наступила самая настоящая холодная война, вызванная и делом о библиотеке Шнеерсона, и другими политическими вопросами. Тем удивительнее, что выставка Колдера все же приедет в ГМИИ имени Пушкина. Впрочем, если вспомнить о той, исторической, холодной войне, Колдер был ее невольным солдатом: его работы привозили и на Американскую национальную выставку 1959 года в Сокольниках, и на выставку современного американского искусства в посольстве США в Москве в 1971-м, соблазняя советскую интеллигенцию ультрасовременным образом западной художественной мысли. "Жизнерадостность произведений Колдера, их крупные габариты, необычные материалы и технологический элемент — все это в глазах многих сделало скульптора выразителем квинтэссенции американского духа",— писал в каталоге посольской выставки неизвестный американский автор. "Американский "скульптор" Александр Колдер все так же подвешивает в воздухе металлические листочки к тонким коромыслам своих "Мобилей" или расставляет на земле косоугольные пластины своих "Стабилей" <...> Абстракционист прикован к этому своему приему, как раб к галере: за него он получает деньги. И такое положение абстракциониста буржуазные искусствоведы считают "свободой творческой индивидуальности художника" и условием "великого разнообразия" современного искусства!" — отвечал врагу печально известный советский автор Владимир Кеменов, бдительно беря и скульптора, и свободу в кавычки.
Впрочем, про него в СССР писали не так уж и много — сильнее доставалось куда более опасному в глазах партийного искусствоведения Тенгели: тлетворное влияние Колдера, хоть он и числился в пионерах кинетизма, вряд ли стало определяющим для московских "кинетов" группы "Движение", сам же он, в свою очередь, категорически отрицал влияние на него русского конструктивизма, столь важного для нусберговцев. Это странно: Колдер казался идеальным культурным героем эпохи физиков-лириков, зачитывающейся инженерно-поэтическими книгами Митчелла Уилсона, но не взбудоражил воображения советского и антисоветского искусства. Но и понятно: инженерная точность мысли Колдера — он действительно получил образование инженера, прежде чем сдаться на милость природного таланта и заняться фамильным делом, то есть скульптурой,— прилагалась к тому типу искусства, какой практически отсутствовал на советском горизонте.
"Черный мобиль с отверстием", 1954 год
Фото: 2015 Calder Foundation, New York
К дада и сюрреализму — мы мгновенно опознаем в проволочных скульптурках второй половины 1920-х годов, которые он начал делать в Париже и из которых сложится целый театр, вернее, цирк марионеток, один общий с Вольсом, Маном Реем и Джакометти круг. К придумавшему слово "мобиль" Дюшану — философским пониманием бесцельной красоты всякой игры и всякой математики Колдер родственен великому гроссмейстеру, и рисунки с топологическими парадоксами начала 1930-х, внешне напоминая о пикассовском сюрреализме, все же ближе к "Большому стеклу". К придумавшему слово "стабиль" Арпу и к ничего не придумавшему для Колдера Миро — цветные лепестки (Сартру они казались крыльями бабочек) мобилей походят на пятна из полихромных рельефов первого и картин второго. К абстракции Пита Мондриана — посетив его в 1930-м, Колдер даже разразился серией геометрически абстрактных полотен. Хотя самое сильное впечатление на него произвела не живопись, а вся обстановка мастерской, новое понимание пространства, которое она в себе заключала, недаром же считается, что мастерские Мондриана и Бранкузи произвели переворот в экспозициях западных музеев современного искусства. Эти, в сущности, до сих пор отсутствующие у нас музеи вскоре заполнятся его мобилями и стабилями — в послевоенные годы последние, вырастя до монументальных размеров, выйдут на площади и в парки городов и Нового и Старого Света, каковая скульптурная традиция у нас тоже приживается с трудом.
Колдер умудрился сохранить парижский дух до самой старости. Дух левачества, диссидентства и свободолюбия
Золотоносные приемы, какими попрекает Колдера Кеменов, вовсе не были изобретены раз и навсегда. Ретроспектива покажет, что его инженерная мысль никогда не стояла на месте, что он вновь и вновь изобретал свое perpetuum mobile, экспериментируя с электричеством, гравитацией и аэродинамикой. Что в 1960-е, когда ему и по возрасту, и по заслугам полагалось почивать на лаврах, он вдруг взялся за поп-артистские объекты из консервных банок — в них, правда, больше "новых реалистов", чем Уорхола,— Колдер умудрился сохранить парижский дух до самой старости. Дух левачества, диссидентства и свободолюбия.
Если бы советская партийная критика попыталась вникнуть в то, что критиковала, она бы не ругала Колдера за буржуазный оппортунизм, а, напротив, превознесла бы его, как превозносила Пикассо. Дело даже не в том, что колдеровский "Ртутный фонтан", установленный в центре павильона Испании на Всемирной выставке 1937 года в Париже, сравнивали по силе антивоенного высказывания с "Герникой". Дело в том, что он регулярно попадал в маккартисткие списки подозрительных как симпатизант коммунистов, что собирал средства для угодившего в тюрьму Сикейроса, что подписывал все публичные заявления, какие можно было подписать, против Вьетнамской войны и гонки ядерных вооружений, что отказывался от правительственных наград и поддерживал деньгами политиков, требовавших вывода войск из Индокитая. Поразительно, что американские и советские идеологи по обе стороны железного занавеса одинаково понимали искусство Колдера как выражающее некие безобидные абстрактные идеалы, только одни это одобряли, а другие порицали. Несмотря на то, что это искусство — специально для слепых и в опровержение известной максимы Клемента Гринберга, будто авангард слишком сложен для простых целей пропаганды,— называлось "Вертикальное созвездие с бомбой" или "Посвящение Вьетнаму".
ГМИИ имени Пушкина, с 9 июня по 30 августа