На экранах кинотеатров — «Простые вещи». Фильм, который не только завоевал все основные призы последнего «Кинотавра» (за лучший фильм, режиссуру, две мужские роли), но и может стать первой после долгого перерыва российской картиной, которая позволит себе продолжительный прокат. Кинотеатры просят допечатать копии, и, как надеются режиссер Алексей Попогребский и продюсер Роман Борисевич, их фильм продержится на экранах до осени. Лишенная компьютерных эффектов, камерная картина про 40-летнего врача-анестезиолога, который обитает в коммуналке, выпивает, крутит романы с санитарками и очень боится, что, когда жена родит сына, в комнате станет совсем тесно; и его пациента, доживающего свой век прославленного актера, оказалась неожиданно близка широкой публике. В роли актера снялся Леонид Броневой. А главного героя сыграл Сергей Пускепалис, и это имя наверняка станет одним из главных открытий года. Режиссер Алексей Попогребский, четыре года назад совместно с Борисом Хлебниковым ярко дебютировавший «Коктебелем», а теперь представивший свою первую самостоятельную картину, рассказал «Огоньку», что такое простые вещи в его понимании.
ЗАМЫСЕЛ
Я считаю, что, когда снимаешь один фильм, уже должен появиться зародыш будущего замысла. И он появляется… действительно из очень простых вещей. Если «Коктебель» родился из визуального образа: мальчик и отец в товарном вагоне, то толчком для «Простых вещей» была изначально даже не мизансцена, а ситуация. Есть два человека: первый, уже очень глубоко пожилой, и второй, намного моложе, — и они встречаются. Видимо, интуитивно после «Коктебеля», который весь снимался на натуре, на общих планах, мне хотелось сделать что-то камерное, ограниченное четырьмя стенами, — то, что называется «каммершпиле», камерная пьеса. История героя, его взаимоотношений с дочерью и женой, к замыслу присоединилась потом. Постепенно. Сначала просто был вопрос: почему в комнате рядом с этим стариком находится молодой относительно человек? Наверное, он врач. И дальше — пошло-поехало. В моей семье очень много врачей. Из известных нам Попогребских, ныне живущих (а их кроме меня только двое), есть Максим Попогребский — травматолог в Москве, и мой дядя — врач на пенсии в Сочи. Собственно, только врачи и остались. И только мужики.
БРОНЕВОЙ
До съемок мы встречались с Броневым, конечно: я почувствовал, что для него очень важны доверительные отношения между актером и режиссером. Это человек, очень трепетно относящийся к своей профессии и, может быть, поэтому изначально очень настороженно настроенный к режиссерам. Я пришел с улицы, он даже не знал, кто я такой. Никакого «Коктебеля» он не видел. Только потом, когда мы уже начали работать, ему Янковский сказал: «А, «Коктебель», ну молодец, что согласился». А до этого не смотрел, не слышал и современным кино вообще особо не интересуется. В театре он постоянно занят, сейчас вообще не выходит в свет, поскольку очень плотно репетирует с Захаровым, а от фильмов и уж тем более от сериалов он отказывается. В кино в последний раз я лично видел его в «Небесах обетованных», а это уже довольно давно.
ПРОФЕССИЯ
Хотя мой отец был кинодраматургом, но мы жили совершенно отдаленно от этого мира. Я не думаю, что снимал бы кино, если бы в свое время не пошел во Дворец пионеров на Ленинских горах поступать в кружок программирования. Некий парень, Антон Калинкин, который сейчас известен как организатор всех съемок открытия-закрытия фестивалей, отловил меня в коридоре со словами: а не хочешь ли ты пойти в театральный кружок? Им просто не хватало парней. И я там оказался вместе с Викой Толстогановой, одноклассницей Бори Хлебникова, и Юлией Баталовой, его женой.
ХЛЕБНИКОВ
С Хлебниковым мы познакомились, когда я учился на факультете психологии МГУ, работал переводчиком, а он — во ВГИКе. Я сам о ВГИКЕ и не помышлял. Окончил психфак, два года отучился в аспирантуре, даже собирался с духом, чтобы написать диссертацию — но не написал. Вместо этого мы с Борисом сняли фильм «Мимоход» и закрыли там для себя все ошибки, которые бывают в студенческих фильмах. «Мимоход» мы начинали без сценария и даже без четкого представления, о чем фильм. Купили камеру 16-миллиметровую и черно-белую пленку и снимали какие-то уличные зарисовки — причем практически без людей. Наделали кучу ошибок. Потом Боря написал и снял «Хитрую лягушку», мы вместе ее монтировали, а я уже начал копаться с «Коктебелем», который в конечную форму пришел лет через семь-восемь после появления замысла. Поехал на Куршскую косу и там за десять дней накатал первый вариант сценария. Который мы с Борей потом просто развивали.
ЖАНР
Многие говорят и пишут, что это чуть ли не копия «Осеннего марафона» или «Полетов во сне и наяву» — что для меня абсурдно. Потому что в «Марафоне» рефлексирующий человек, а наш герой как раз этого качества и лишен. Мы когда монтировали с Иваном Лебедевым, нашим постоянным и любимым режиссером монтажа, смеялись и думали: какой же фильм мы делаем, если его юмористически разложить по полочкам? И никак не могли понять. Тогда ради смеха решили, что это не чешское кино, и не польское, и не французское — а румынское кино, о котором мы сами не имеем ни малейшего представления и помним только по мюзиклу «Мама». И что потом? Смотрит один известный критик — и говорит: «Ну, это же абсолютно румынское кино!» Смотрит другой: «Это в русле румынского кино». Мама дорогая! А потом румынское кино получает Золотую пальмовую ветвь в Канне и входит в необычайную моду… Хлебников смотрел «Смерть господина Лазареску», говорит, что это офигенный фильм, и вот по его описанию это как раз то, в какую сторону я хотел бы идти. Так что я неожиданно для себя, с шутками-прибаутками оказался на демонстрации румынского кино.
ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ
По задаче я хотел снять кино безоценочное. Все говорят, что это светлуха. Но я снимал фильм про пьяницу, взяточника и распутника, который хрен знает как живет и никак не меняется к концу. Это моя принципиальная позиция: герой не меняется. Там нет развития персонажа. Он не то чтобы пофигист. Он человек с очень сильным зарядом витальности, абсолютный сгусток жизни, и когда он начинает в себе копаться, рефлексировать — ему это дико вредит. Когда он начинает в себе искать простые истины сознательно и целенаправленно — тогда он и начинает фигню творить. Ему вредно думать — когда он не думает, он, может, даже лучше как человек. Это не обобщение — это правда конкретного частного персонажа. Но случилось так, что персонажа, который на бумаге действительно был пьяница, развратник, бабник и взяточник, актер Сергей Пускепалис своей харизмой так приподнял и выправил, что, когда я показал первую сборку фильму Паше Костомарову, нашему оператору, тот сказал: «Что-то мы не до конца его испортили». От этого, наверное, и светлуха — потому что харизма актера такая мощная.
Наш фильм оказался в какой-то степени антитезой «Грузу 200» Алексея Балабанова, и речь пошла о том, что вот есть два полюса: черный и белый. Но то скорее условность, случайность. Я вполне могу себе представить, что если бы по-иному сложился конкурс «Кинотавра», с другими фильмами, мы проходили бы по разряду почти чернухи. И в «Коктебеле» многие видели чернуху. Я очень не люблю ажиотаж вокруг чего бы то ни было, и то, что мы оказались в центре такого ажиотажа с якобы противостоянием — мне тоже не нравится.
НАГРАДА
Я, когда начинал съемки, всем говорил: «Ребята, мы должны настолько запрятать свою работу, чтобы никто из нас не получил никаких профессиональных призов — кроме актеров». Для меня главная задача на этом фильме была актеры. Их существование. Максимум ожиданий для меня был приз за лучшую мужскую роль Пускепалису. При этом я очень хотел, чтобы и Броневого нашли возможность отметить. Так и произошло. Весь второй план искал в Питере, когда приехал туда перед съемками, и в результате я питерский театр знаю лучше, чем московский. Действительно, в крошечных ролях в нашем фильме иногда заняты очень известные состоявшиеся актеры. Например, Михаил Евланов. Для него это просто шутка была такая. Он сказал: «Хочу у тебя сняться». Я говорю: «А давай мы тебя снимем так, что никто не узнает». — «А что я буду делать?» — «Ты будешь бить в рожу главного персонажа». — «Прикольно. А за что?» Даже в маленькой роли хотел найти зерно. Школа русского человеческого театра неистребима.
Фото КИНОКОМПАНИИ «КОКТЕБЕЛЬ»