Ларисе Збышевской 64 года. С восемнадцатью собаками она живет в коммуналке по адресу: Невский, 103. На жизнь зарабатывает тем, что продает издаваемую за свой счет газету «Петербургская дворняжка», в выходных данных которой написано — «Редактор-учредитель и фотограф: Ее Собачество Л.В. Збышевская». Еще Лариса фотографирует своих собак и продает фотографии прохожим. Лариса мечтает открыть Музей защиты домашних животных. Для будущего музея она покупает картины с изображением собак и кошек и развешивает их в своей комнате. На стенах уже не хватает места. Ларису знает весь город, и если говорят о «тете с собаками с Невского», это говорят о Ларисе
ОДНАЖДЫ ДОЧКА ПРИНЕСЛА ДВОРНЯЖКУ...
— У нас дома всегда куча живности была. Мы с братом у тумбочки двойное дно сделали и там ужей держали, а они выползали все время... Хомяки, помню, все ноги обкусали. Мама на нас рукой махнула: живите как хотите, только дверь в комнату закрывайте... Потом у нас породные собаки были — доги, красавцы. А дочка принесла с улицы дворняжку... Так и пошло.
...Имя к собаке прирасти должно... Вот этот черненький три месяца без имени жил. А тут мимо аптеки иду — два пацана мелочь считают, хотят гематоген купить. Меня пробило — точно! Гематоген! Так он на второй день отзываться стал. Эта Ларра, с двумя «р». Я Лара с одной «р», а она на меня похожа, еще с Ташкента со мной. А это Буэнос-Айрес, потому что темперамент у него бешеный.
...Замужем была много раз... Сначала мужики ругались, но я с ними быстро разбиралась... Знаешь, милый, или я с собаками, или уходи... У меня разговор короткий! А потом: куда ты ей мясо из супа тянешь, я ж уже давала!!! Мужья влюблялись в собак сильнее, чем я! Я даже ревновала — у него на груди спит, а у меня нет... Очень обидно было...
...В Ташкенте квартиру четырехкомнатную за копейки продала в 1991-м... Там русским совсем плохо стало... А у меня еще собаки... Хотя там у меня никогда больше восьми собак не было... Соседи ругались, причем русские, а узбеки меня защищали... Но все равно пришлось уехать... Купила целое купе — и с собаками в Питер... Когда уезжала, сосед-кагэбэшник спрашивал: «Кому ж ты там нужна, где ж ты там жить будешь?» А я ему: «На Невском, где же я еще могу жить?!» Как знала...
...В Америке я жить не смогла. Через два месяца сбежала. Не нужен мне ни богатый муж, ни его Лос-Анджелес. Их Америка, как проститутка — сверху напомажена, а внутри труха одна. Вернулась домой в Ташкент. Потом у меня депрессия жуткая была. Взяла у соседей «Огоньки» старые и просто читала, отвернувшись к стенке. Просила кого-нибудь чай мне принести или поесть чего собакам. Потом собралась — и в Россию.
...Вчера корейцы приходили, спрашивали: собак не продаете? Я их послала, на весь Невский орала как резаная.
...Что я ела, когда приехала? Ой, на самом деле, что ж я ела? Помню, иду по Невскому, и так мне капусты захотелось. Вот, думаю, капусты поем и сразу у меня сил прибавится... Бог мне помогает. Как-то совсем есть нечего было. Сидим и мечтаем с собаками: вот бы нам пшенной каши да с маслом. Через час звонок — журналистка пришла знакомая из «Комсомолки», принесла два килограмма пшена и бутылку подсолнечного масла. Или иду как-то по Невскому, вот бы, думаю, мне пятерку Бог послал — молока купить. Старшим собакам сухарей размочу, а щенкам молока надо. Вдруг «черный» какой-то ко мне подходит: на, мать, пятерку, хлеба купи. Обычно они никогда не дают, а тут Бог послал.
...На новый номер «Дворняжки» денег нет, да и старый еще не весь продала. Я сейчас фотографией заболела, вот зараза какая. Студию сама сделала в пустой комнате — там жилец помер, а нового пока нет. У меня котенок четырехмесячный, вот, купила персиков. Будет как у Серова картина — «Котенок с персиками». А собак я придумала макаронами длинными украшать. На черном фоне — сказочная красота. Все деньги на фотографии трачу. Я тебе совет дам: когда животных фотографируешь, надо подождать, пока они зевать начнут. Очень красиво получается. Люди такие фотографии хорошо разбирают.
...Соседи возмущались поначалу, судом грозили. Но я им сказала, что если прикажут мне их усыпить — я при них же и убивать буду. Я уже жила их жизнью, с коврами и хрусталем. Я от их жизни убежала. Теперь они от меня сбежали. Сейчас никто не живет в квартире. Иногда заходят только.
...Я следователем хотела быть — мама отговорила. Не женская, говорит, работа, куда тебе. Я смотрю, все учатся, чего-то делают, решила тоже пойти учиться. Мама у меня фармацевтом была, я тоже в фармацевтический поступила. Проспала четыре года — мама меня тащила-тащила, надоело — бросила. Скучно из баночки в баночку пересыпать. Потом секретарем-машинисткой работала... Я ленивая была, все время спать хотела. А с собаками, как негр, пашу и даже мысли нет об усталости.
...Надо пойти завещание написать. Все картины чтоб музею остались, а то соседи растащут. Я бы на месте Яковлева издала закон, чтоб прежде, чем в Русский музей или Эрмитаж попасть, всех туристов в мой музей возили. Тогда они и в Эрмитаже все по-другому смотреть будут. Картины покупаю все время — мне одна шведка деньги на это дает. Мне дешево продают. С одним художником договорилась, он меня с собаками написал — большая картина, метр на метр, так только за краски и холст взял. Я ему за работу 50 рублей насильно дала — брать не хотел. А я посмотрела, как художники работают, и сама две картины уже написала.
...Я в церковь не хожу, а раньше ходила много... Обиделась я на них.
Два дня пороги в лавре обивала — хотела, чтоб кто-нибудь мою газету благословил, а меня футболили от одного к другому. Потом идут двое, красавцы такие, я к ним с газетами — благословите, батюшки. А они смеются. Тот, что с крестом, — другому со смехом так: ты, мол, благослови ее... А тот: я не могу, я дьякон, это ты благослови... Так и ушли веселые... Еще они говорят, что нельзя собак в доме держать с иконами, потому что собаки — грязные животные. А одна монашка мне сказала, что собаки Христа предали. Его люди предали, и то он им простил... А уж собакам-то неразумным... Я теперь с Богом без посредников разговариваю.
...Вчера еще одну подобрала. Девятнадцатую. Возле кафе «Гондола» сидела и выла. Три раза мимо нее проходила. Все думаю, не мое это дело, куда мне уже. Потом не выдержала. Больная она. Дрожит и плачет. Я ей отдельно в коридоре постелила. Сейчас приду, водки дам — я собак водкой лечу. И еще руками. Я в Ташкенте курсы экстрасенсов прошла. К больной собаке руки как будто прилипают. Даст Бог — выживет. Где восемнадцать, там и девятнадцать. Потеснимся.
Сергей МАКСИМИШИН,
«Известия», специально для «Огонька»