«Мы пытаемся поменять взгляд земляков на красоту»
ПАЛЬМОВАЯ ВЕТВЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Прошлым летом город сам себя, а не только гостей, заставил вдруг усомниться в своей сибирской принадлежности: в людных местах шелестели широкопалыми кронами на жарком ветру невесть откуда взявшиеся... пальмы. Не декоративные какие-нибудь — настоящие большие деревья. Прохожие останавливались перед ними как вкопанные, подолгу глазели, сперва осторожно, потом все более по-хозяйски ощупывали.
Ростиславу Галасу нравилось наблюдать, как реагируют горожане на очередной прикол подведомственного ему Управления зеленого строительства: радостное удивление приятнее угроз.
Ростислав Владимирович к такой эволюции в сознании земляков имеет самое непосредственное отношение. Дело в том, что Красноярск, в свое время размашисто и быстро ставший супериндустриальным монстром, надо было так же быстро обеспечить кислородом — озеленить. Для этого использовали специальные деревья — тополя, которые советское руководство очень любило за неприхотливость и активный рост (за год тополь вырастает на 3 метра, а, к примеру, береза — только на 60 см). Тополя советскую власть не подвели — уродились на славу. Они вообще деревья мирные, но, не зная о безграничной любви партии, испугались за свою выживаемость в условиях чудовищной загазованности и резко континентального климата и мутировали. Мужские, скупые на пух, деревья решили подстраховаться и превратились в женские: стали активно рассыпать свой генофонд по улицам. Один талантливый горожанин по этому поводу даже песенку написал, ставшую чуть ли не местным гимном: «Легкий пух под ноги стелется нам с тобою, милый друг, тополиная метелица разыгралася вокруг...» Каждое лето улицы погружались в летучий белый туман, как лошадка из мультика. Дети по простоте и любопытству пух этот поджигали, а вместе с ним горели гаражи и дома.
Кроме того, когда деревья стали большими, сделалось ясно: старый тополь — это не старый клен. Всего 50 лет — и его структура рыхлеет так, что даже средней силы ветер запросто крошит и валит на головы граждан огромные ветки, а то и стволы. В общем, пели про тополя хорошо, но и ругали крепко. Ругали, но пальцем не трогали. И другим не давали. Стоило однажды городским властям все-таки взяться за старичков (одну аллею под ноль причесать, другую вовсе отправить на заслуженный отдых) — на рабочий стол главного озеленителя легла повестка в прокуратуру.
Каждое утро теперь Галас объяснялся с возмущенной общественностью в лице надзирающих органов. После чего засылал «на дело» очередной отряд своих спецов, вооруженных большими ножницами и пилами.
Однако через год жалоб стало поменьше, а еще через два они пропали совсем. Люди увидели: никто не собирается отбирать у них зеленую крышу, просто на смену тополю плавно (программа рассчитана на 10 — 12 лет) приходят рябина, пихта, черемуха, яблоня, голубая ель, даже японская сакура. Отчего бы и пальме не прийти?
Пять первых южанок подарили городу земляки, поменявшие красноярскую прописку на сочинскую. Пальмы глубоко вкопали в землю вместе с огромными кадками и трепетно стали ждать. Лето причерноморские деревья провели замечательно. Благополучно перезимовали под специальной пленкой в цветочной теплице. И вот опять вышли на улицы, расправив свои листья, похожие на большие ладошки. Пятилетняя пальма стоит недорого, рублей 600, поэтому нынче Красноярск решил закупить и высадить, скорее всего у цирка, еще пятьдесят штук — целую рощицу.
— Это не блажь из области «...и на Марсе будут яблони цвести», — убеждал нас Ростислав Владимирович. — Близость буйной природы отучила сибиряка облагораживать жилище. На того, кто перед домом не картошку сажал, а цветы, пальцем показывали, дразнили дачником. Вот этот взгляд на красоту мы и пытаемся поменять. Три миллиона цветов высадили только в этом году, и — погодите! — весь город скоро укроем. Не традиционными космеями и бархатцами — тюльпанами, розами. Культура озеленения — признак цивилизованности.