Типы

Публикацию «Энциклопедии уходящих типов уходящей эпохи» мы прервали на середине, после известного августовского кризиса. Нам показалось, что жизнь вот-вот развернет перед нами галерею каких-то совсем новых, неведомых типов. Увы: новых у нас нет и не предвидится. Даже наоборот: жизнью оказались востребованы типы, казалось бы, ушедшие безвозвратно. Новое по-прежнему хорошо забытое старое. С этим печальным, но мудрым выводом возвращаемся мы к фундаментальному исследованию саратовского писателя, предчувствуя, сколь актуальными вскоре станут многие его главы.

РАСПУТНИК

Николай Зуев заболел распутничеством с детства. Когда другие мальчики хотят как можно быстрее вырасти, чтобы начать взрослую самостоятельную жизнь, Николай с ужасом думал, насколько безграничные просторы откроются перед ним... Настал возраст влюбленности. Нет, Николай еще не влюбился, но уже заранее терзался: вдруг влюбится — да не в ту? Ну, то есть понравится одна, а влюбишься в другую, сердцу же не прикажешь! Чувствует Николай: беда близко, сердце стучит, гормоны бушуют: вот влюбится сейчас, вот влюбится!

Вы скажете: ну, и влюбился бы в самую красивую, вот и все!

Это вам просто, а для Николая, распутника от природы, тут самая главная собака и зарыта. В самую красивую, говорите? А где гарантия, что он завтра еще красивее не встретит? А послезавтра? Как быть?!

И вот школьный вечер. Николай стоит в уголке, высматривает. Объявили белый танец — и к Николаю подошла Таня Марина с красными пятнами волнения на бледном лице. Они танцевали. Потом так получилось, что он проводил ее до дома, в темном подъезде о чем-то говорили — и вдруг целоваться начали. Николаю было холодно и скучно, но дома, проанализировав ситуацию, он чуть эврику не закричал. В кого ни влюбись — ошибешься, но когда тебя выбрали — и проблемы нет! И от этих мыслей он почувствовал к Тане даже благодарность.

Он оканчивал школу, встречался с Таней и бодро глядел вперед, ожидая, что вот-вот кто-то или что-то явится — и выберет его. И это что-то явилось в виде двоюродного брата отца, преподавателя военного училища.

— Тощий, нескладный, робкий! — брезгливо и с родственной откровенностью отозвался он о племяннике. — Дай, брат, мне его на учебу, я из него орла сделаю!

И Николай стал курсантом военного училища. Распорядок учебной жизни его очаровал. Он наслаждался тем, что каждая его минута строго расписана — от подъема до отбоя. Через полгода приехала вдруг Таня — навестить. Николай как раз собирался на ужин, когда ему сказали, что на КП ждет невеста. Это было некстати, ломало распорядок, ломало душевный настрой — и Николай, отворачивая глаза от ухмыляющегося дежурного, велел передать, что его перевели в другое училище на стажировку. На год. Адрес неизвестен...

Он с отличием окончил училище и молоденьким красивым лейтенантом прибыл в город Ярск. Конечно, теперь уже ему не только подчиняться приходилось, но и командовать, однако Николай ориентировался на уставы — и не знал хлопот, хотя не сдружился ни с офицерами, ни с солдатами. Ему известно было, что ему дали кличку Коля Блызнутый, но его это не смущало.

И все же одиночество иногда тяготило. А женщины были вокруг, разные были женщины — и свободные, и занятые, всякие, но, черт побери, как выбрать, кого?

Однажды сидел он на солнышке возле военторговского магазина, расположенного на территории части, и прошла в этот магазин молодая женщина Антонина, продавщица. В ней все было не прекрасно: и лицо, и одежда, и тело, и, вероятно, душа и мысли. Она была ругательница, скандалистка, любительница выпить, жила в дружном компанействе с развеселой бобылкой Вероникой, почтальоншей, и в их домик на окраине ежевечерне шастали солдаты-самовольщики — и никто не уходил недовольным.

И вот шла она в магазин, а сидевший рядом с Николаем майор Хоротырко вдруг сказал:

— Вот Тонька — халда халдой, чучело чучелом, а ведь и для нее на свете муж найдется!

Сказал — и в изумлении округлил глаза, поразившись мудрости произнесенного.

А Николая — осенило. Вторая эврика в его жизни случилась. Ждать, когда тебя выберут, это он пробовал, это, может, и годится, но не всегда. Лучше все-таки выбирать самому. Но выбирая, допустим, ту же жену, всегда будешь сомневаться: а лучшую ли выбрал? Это-то сомнение и загложет, по ночам спать не даст! Следовательно, единственный способ сомнение уничтожить: выбрать уж точно не лучшую, а такую, хуже которой, может, и не найти.

И он в тот же день сделал Антонине предложение. С Антониной была истерика. Она кричала, что ее в жизни так не оскорбляли, что она подговорит солдат убить Николая, она бросила в него бутылкой вина...

Они поженились.

Весь гарнизон хохотал. Старшие по званию хлопали его по плечу, и он терпел в порядке субординации. Равные тоже хлопали, но он просил этого больше не делать. Солдаты его роты громко за спиной сказали несколько охальных слов; он поднял ночью роту по тревоге и устроил марш-бросок под дождем на расстояние тридцать километров с одним пятиминутным привалом.

Солдаты смолкли.

Николаю выделили однокомнатную квартиреночку, и он зажил там, ожидая, что Антонина будет пить и блудить по-прежнему, а он будет спокоен, потому что ничего другого не ждет.

Но Антонина вдруг притихла. Она вдруг стала за собой следить, на аэробику ходила, она постройнела, похорошела, а когда капитан Кусков, ходок известный, сделал ей, стоя у прилавка, явный публичный намек, она, поправив продавщицкий свой белый накрахмаленный кокошник, развернулась и царственно влепила ему пощечину. Капитан, человек горячий, хотел ей ответно в рыло въехать, но его рука оказалась жестко перехвачена. Он обернулся и увидел Николая Зуева.

— Товарищ капитан, прошу прощения, но вы доложны извиниться пред моей женой, — сказал Зуев. — Иначе нас рассудит офицерский суд чести, потому что я... — и умолк.

И капитан тихо, но внятно извинился.

А Николай был в растерянности. Он с ужасом понял, что Антонина — добрая и хорошая женщина, что она не так уж некрасива, он понял, что и она любит его. Он понял, что вместо покоя обрел постоянный страх, постоянную тревогу: теперь он будет ждать, что она изменит ему. Он стал ревнив, он то и дело приходил в магазин, чтобы посмотреть, не кокетничает ли с кем Антонина. Он часто допрашивал ее: где была, с кем, требуя отчета по минутам. Но она только смеялась: она гордилась его ревностью.

И забежала как-то к Веронике: похвастаться своим счастьем. Похвасталась, выпила немножко — для добавки счастья. Выпила еще. А тут солдаты пришли.

В три часа ночи, извещенный каким-то доброхотом, возник на пороге вертепа Николай. Не обратив внимания на голых солдат, сказал Антонине:

— Домой не приходи.

— Нужен ты мне! — закричала Антонина. — Коля Блызнутый!

Утром же, протрезвевши, побежала просить прощения. Николай как раз выходил из дома. Отстранил ее — и направился дальше. На службу. И тогда произошло необычайное. Антонина встала у подъезда на колени.

Она стояла сутки.

Эти сутки Николай как раз дежурил.

Возвращаясь, молча прошел мимо.

— Коля!.. — сказала Антонина.

Он не обернулся.

Она стояла еще сутки. Кто-то давал ей воды, есть же она ничего не ела.

И третьи сутки она стояла, вернее, уже сидела полубоком, потому что колени распухли и не держали ее.

Николай в очередной раз прошел мимо, в пустую квартиру свою. Через час спустился и сказал:

— Ладно, пошли домой.

Антонина подумала и сказала:

— Нет уж. Спасибо.

И исчезла. Уехала ли, в речку ли Кнышковку головой бросилась — никто не знал.

А через два месяца Николай получил приказ о переводе в далекий военный округ: сам командир части об этом ходатайствовал, сжалившись над ним, над которым словами и действиями издевались все, от командиров его и товарищей — до последнего зачуханного солдатика, от городских старух и женщин — до последнего сопливого пацаненка...

Николай понял, что ему надо жить одному.

И он жил один, он служил, подчиняясь распорядку, и дослужился до увольнения в запас в звании майора.

...Утром он идет за газетами и в магазин. Газету берет ту, что первая на глаза попадется. В магазине покупает то, на что сама рука укажет, почти не глядя. Дома смотрит телевизор — программу передач в руки не беря, смотрит то, что само по себе показывается. Перед обедом гуляет — куда ноги идут. После обеда спит. Потом опять смотрит телевизор и засыпает ровно в одиннадцать ноль-ноль. Это третья его эврика — ничего не выбирать. Жить как придется. На тот путь ступать, какой ближе. И это финал многих Распутников.

С недавних пор стала его одолевать бессонница.

Он насильно начинает думать о том, какое счастье, что он выполнил свою жизнь и теперь избавлен от ее безалаберной распутицы. Он жив, здоров — и слава богу. Он думает, как смешны потуги тех, кто ищет самое лучшее — в любви, в работе и прочих житейских делах.

Но нехорошим ознобом пробирает его вдруг мысль, что, возможно, он ошибся еще в детстве — когда решил, что оно непременно существует, это лучшее!

А потом сами собой уходят теоретические эти мысли — и видится ему в полудреме до рассвета лицо и тело Антонины, и он заскорузлыми своими армейскими губами шепчет беззвучно ей, несуществующей, что он ее любит — и плачет, радуясь этим слезам, зная, что после них наконец уснет...