Вера Каралли была одной из самых модных женщин начала века. Балерина Большого театра. Кинобогиня, потеснившая на троне Веру Холодную. Самая "дорогая" актриса России. И наконец, просто красавица. Она безукоризненно вписалась в галерею "лиц эпохи" (Ида Рубинштейн, Тамара Карсавина, Вера Холодная). Настолько, что на фотографиях ее легко с ними спутать. Темные очи, тени и бледность рисовали в воображении угар бессонных ночей. Об этот образ дружно точили перья сатирики (Тэффи: "Она носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу, браслет на ноге, кольцо с дыркой 'для цианистого кали', стилет за воротником, четки на локте и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке"). Но это не остужало страстей вокруг дивы. Пресса увлеченно полоскала роман Каралли со сладчайшим оперным кумиром Леонидом Собиновым. Молва числила ее роковой приманкой, увлекшей Распутина во дворец убийцы-Юсупова. Публика валила в синематографы. Всего за несколько лет Каралли снялась почти в тридцати немых лентах, густо замешанных на любви, крови, очах и ночах. В этой эстетике сыграла даже Наташу Ростову. Станцевала все ведущие партии в Большом театре. Разбила сердце главного московского балетного реформатора Александра Горского. Мелькнула в "Русских сезонах" ("Павильон Армиды", "Тамара") — в основном как внешняя имитация дягилевской примы Карсавиной. Но славы Карсавиной не стяжала. Неоднократно всплывали ложные слухи о ее смерти — 29-летняя Каралли, надо полагать, не без удовольствия изучала собственные некрологи, воспевавшие томную прелесть "левантийской одалиски" и мраморный холод пластики. Как часто бывает в подобных случаях, прожила она долго, почти на полвека пережив собственную популярность: "Каралли умерла вся, потому что шедевром ее была она сама".
Вера Каралли была одной из самых модных женщин начала века. Балерина Большого театра. Кинобогиня, потеснившая на троне Веру Холодную. Самая "дорогая" актриса России. И наконец, просто красавица. Она безукоризненно вписалась в галерею "лиц эпохи" (Ида Рубинштейн, Тамара Карсавина, Вера Холодная). Настолько, что на фотографиях ее легко с ними спутать. Темные очи, тени и бледность рисовали в воображении угар бессонных ночей. Об этот образ дружно точили перья сатирики (Тэффи: "Она носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу, браслет на ноге, кольцо с дыркой 'для цианистого кали', стилет за воротником, четки на локте и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке"). Но это не остужало страстей вокруг дивы. Пресса увлеченно полоскала роман Каралли со сладчайшим оперным кумиром Леонидом Собиновым. Молва числила ее роковой приманкой, увлекшей Распутина во дворец убийцы-Юсупова. Публика валила в синематографы. Всего за несколько лет Каралли снялась почти в тридцати немых лентах, густо замешанных на любви, крови, очах и ночах. В этой эстетике сыграла даже Наташу Ростову. Станцевала все ведущие партии в Большом театре. Разбила сердце главного московского балетного реформатора Александра Горского. Мелькнула в "Русских сезонах" ("Павильон Армиды", "Тамара") — в основном как внешняя имитация дягилевской примы Карсавиной. Но славы Карсавиной не стяжала. Неоднократно всплывали ложные слухи о ее смерти — 29-летняя Каралли, надо полагать, не без удовольствия изучала собственные некрологи, воспевавшие томную прелесть "левантийской одалиски" и мраморный холод пластики. Как часто бывает в подобных случаях, прожила она долго, почти на полвека пережив собственную популярность: "Каралли умерла вся, потому что шедевром ее была она сама".