Выставка академизм
В "Новом Манеже" проходит выставка "Советский неореализм", прибывшая в Москву из Петербурга, где ее только что показали в музее Академии художеств. Под неореализмом подразумевается период от смерти Сталина до ввода советских танков в Прагу: выставлены студенческие работы 1953-1968 годов, живопись, графика и архитектурные проекты. Куратором выставки выступил ректор Института имени Репина (в прошлом — Императорской академии художеств) Семен Михайловский. Неореализма не разглядела АННА ТОЛСТОВА.
Надо отдать должное ректору-куратору: в закромах академического музея километры студенческих холстов и листов, это музей учебный, он обречен пополняться в ходе учебного процесса, превращаясь в необозримое кладбище усилий юных талантов, и любая попытка как-то перетрясти пыльную сокровищницу уже благо. Тем более что вместе с сокровищницей перетрясают и саму историю официального советского искусства: вместо термина "суровый стиль", придуманного искусствоведом Александром Каменским, нам предлагают новый, вернее импортированный из Италии, термин "неореализм". И правда, выражение "суровый стиль" как-то не вяжется со всем, что тут изображено, с пышными юбками и яркими косынками, с коньками и велосипедами, с пляжниками и лыжниками. Какая уж тут суровость — в 1953-м страна как будто выдохнула: студенты профессоров Мыльникова, Моисеенко и Непринцева, как по команде, окунули свои кисти в весенние краски и давай писать нарядных студенток с вдохновенными инженерами. Между тем в Италии под неореализмом имели в виду несколько другое, а именно маленького человека на краю отчаяния, но никаких драм, экзистенциальных или социальных, на выставке не найдешь. Модницы-велосипедистки из "Двойной женской постановки" Юрия Пенушкина никогда не догонят "Похитителей велосипедов" Витторио де Сики.
Выставка поделена на множество разделов ("Физики и лирики", "Мечтатели", "Врачи", "Спорт", "Балет"), герои которых могли бы напомнить о фильмах Марлена Хуциева и Георгия Натансона, если бы все они — девушки-архитекторы за кульманом, балерины в пачках, медсестры в белых халатах или парочка в кафе — не были в сущности "двойными женскими" и "двойными мужскими" постановками, а в "мечтателях", уставившихся в пустоту, не узнавались слегка осоловевшие от позирования натурщики. Даже расписывающие агитпоезд красноармейцы из раздела "Ленинизм" — "двойная мужская". Это все та же академическая натура, только теперь она в соответствии с духом времени надела спортивный костюм, рабочий фартук или шахтерскую робу. В разделе "Новости дня" она может сколько угодно прикидываться уткнувшимися в газету пассажирами метро, только все равно ясно, что новостей никаких. В зависимости от политического климата в стране, от оттепели или, наоборот, заморозков, герои мужских и женских постановок послушно меняют одно платье на другое — точно так же, как в натюрмортах герасимовские сирени в вазах заменили кирпичами с заляпанными раствором мастерками. Вполне логично, что 1968-й для этих безвольных мечтателей ознаменовался танками в Праге, а не баррикадами в Сорбонне.
Имена художников на этикетках ничего не скажут зрителю — у них не было будущего. Впрочем, на выставке раздел "Будущее" как раз есть: там собраны архитектурные проекты. И среди студентов-архитекторов, мечтающих о городах Солнца, построенных по канонам Ле Корбюзье и Нимейера, известные имена имеются. Например, Петр Юшканцев, знаменитый тем, что изуродовал Владимирскую площадь в Петербурге: вместо колокольни великого Кваренги архитектурной доминантой ее с недавних пор стала гигантская кофеварка юшканцевского офисного центра. В светлое будущее, которое под руководством профессора Фомина студент Юшканцев проектировал для Лахтинского района, его явно не взяли. Или вот Олег Фронтинский: знаменитым архитектором не стал, зато стал художником андерграунда, близким к арефьевскому кругу. Хорошим художником, чему вряд ли смог бы научиться на профильном факультете Института имени Репина. В общем, академия порождала не "суровый стиль" и не неореализм, а академизм. Что и не требовалось доказывать.