Николай Фешин
В Третьяковской галерее открылась выставка к 130-летию Николая Фешина. В значительной мере этот талантливейший казанский парень, всего ничего проучившийся в столице, любимым учеником Репина не ставший, но много от него взявший, быстро уехавший на родину и там пытавшийся учительствовать и выживать, а потом метнувшийся за океан, чтобы писать на заказ и задорого, показывает нам, сегодняшним, каким путем могла пойти весомая часть русского искусства, если бы все не сложилось так, как оно сложилось по независящим от искусства причинам. Это, конечно, не импрессионизм во французском его звучании. И даже не импрессионизм Коровина, хотя смешение восторга перед светом и цветом французов с тяжеловесностью дум о судьбах Родины тут, конечно, коровинское. И это еще не экспрессионизм — Фешин застрял где-то на полпути: линии уже дерганые и манерные, тона грязные, но надрыва и трагедийности не хватает, хоть убей.
Это то, что в современном искусствознании проходит по рангу "салонного искусства", которое было и есть везде, но в нашем отечестве в ХХ веке приобрело формы политически причудливые. Между тем именно политика такому искусству противопоказана — оно про другое: про красоту, про мастерство, про ту живопись, которую "не всякий может", про приятность глазу и удовлетворение вкусу. Позднее передвижничество таковым стало лишь отчасти (многим просто не хватало таланта), всяческий модерн пролетел над этой землей лишь мимолетно, а экспрессионизм по-настоящему прижился вообще лишь в своей послевоенной реинкарнации. Советское же фигуративное искусство решало другие проблемы и потрафить хотело иным вкусам. Так и остался Фешин в истории русской живописи почти одиночкой — последним "старым" мастером нового века.
Третьяковская галерея, до 29 июля
Подпись
Николай Фешин. "Портрет дочери Ии", 1917 год