Для большинства специалистов вопрос — покупать или не покупать произведения искусства — не стоит. Естественно, покупать: это красота, призванная не только спасти мир, но и кошельки — антиквариат и произведения искусства дорожают процентов на 8-10 ежегодно. Но это мнение наших специалистов.
Можно ли верить человеку, который выиграл судебный процесс у Christie's, консультировал Sotheby's, таможенную и налоговую службы США? Наш корреспондент НИКОЛАЙ ЛЯМИН встретился с американским экспертом-оценщиком ВЛАДИМИРОМ ТЕТЕРЯТНИКОВЫМ, который имеет свою точку зрения относительно целесообразности приобретения произведений искусства.
Возле города Пекина хотят-бродят хунвейбины
И старинные картины ищут-рыщут хунвейбины.
И не то, что хунвейбины любят статуи, картины,
А вместо статуй будут урны революции культурной.
В.Высоцкий
Мистический театр. Вход только для профессионалов
Как мы представляем жилище коллекционера-антиквара? Весь дом заставлен фарфором и серебром, а на стенах — сплошные картины. Направляясь к Владимиру Тетерятникову, американскому эксперту-оценщику произведений искусства, я рассчитывал увидеть нечто подобное. На самом деле все оказалось гораздо прозаичнее. В самой обычной двухкомнатной квартире в районе "Белорусской" антиквариата практически не было. Большая часть пространства была занята полками с книгами и каталогами. "Я — не коллекционер, я — оценщик", — заявил с порога наш бывший соотечественник.
Н.Л. Владимир Михайлович, вы 20 лет прожили в США и теперь вернулись сюда. Зачем?
В.Т. Я приехал посмотреть, что здесь творится. Здесь рынок антиквариата только создается, и мне бы хотелось если не помочь чем-то, то хотя бы поучаствовать в этом процессе.
Н.Л. Скажите, покупка произведений искусства — действительно расчетливый шаг?
В.Т. Это миф, что цены на искусство всегда растут. Этот миф торговцы антиквариатом специально внушают населению. А в общем-то можно сказать, что так оно и есть, цены действительно растут. Но только для умных людей. Операции с антиквариатом, так же, как финансовые или операции с недвижимостью — это бизнес для профессионалов. Многие этого просто не понимают, думая, что рост стоимости произведений искусства — это что-то типа третьего закона Ньютона, который работает в любой ситуации.
Я знал достаточно людей, которые умели зарабатывать деньги в своей профессии, скажем, врач какой-нибудь или финансист. А когда речь заходила о том, как тратить деньги, они оказывались в проигрыше. Они считали, что со своим деловым разумением смогут удачно вложить деньги. А оказывалось, что это совсем не так.
Например, Джуди Гарланд, очень популярная актриса в сороковых. Через несколько лет после ее смерти ее имущество продавали с аукциона. Кроме тысячи пар ненадеванной обуви, носовых платков и салфеток с ее инициалами, продавалась и коллекция живописи. Джуди была достаточно аккуратная женщина, и среди ее вещей сохранились книги, в которые она записывала, сколько и за что она платила. И часто это были весьма существенные суммы.
Среди живописи Джуди Гарланд было много ее собственных портретов, которые она заказывала у художников, рекомендованных ей, как потенциальных гениев. То есть имелось ввиду, что та вещь, за которую вы сегодня платите пять или десять тысяч долларов, завтра будет стоить сто. И что? Все эти картинки шли на аукционе по $ 10, $ 20, $ 50 — и не больше. То есть художники, которые в то время блистали в Голливуде, оказались дутыми. Современный рынок искусства — тот же театр, где почти все зависит от режиссера. При этом рынок — живой организм, где все меняется каждый день — сегодня стоит одно, завтра другое. И не потому, что стало лучше или хуже, а потому, что сегодня вот такая атмосфера.
Н.Л. Но ведь существуют же произведения великих мастеров?
В.Т. Если говорить об истории искусств, то там котируются не всегда те же имена, что и на рынке.
Студентов-искусствоведов учат, что существуют знаменитые мастера: те же Рафаэль, Леонардо и так далее. Ну а на рынке искусств — другие категории. Там знают, что отношение к мастерам, а значит и цены, меняются каждый день. В том числе и к самым великим.
Скажем, в двадцатых годах баснословные цены платили за английских романтиков начала XIX века и за то, что называлось доимпрессионистами, включая Коро и других. Цены в одно время достигали $ 200 тыс.- $ 300 тыс. Сегодня эти работы стоят где-то от $ 10 тыс. до $ 30 тыс. То есть в десять раз меньше. А вот Ван Гог, которого в то время вообще никто не покупал, сейчас $ 30 млн стоит.
Н.Л. То есть вы хотите сказать, что всем рынком управляет мода?
В.Т. Да, можно сказать, и мода. Но мода в смысле серьезном. Человек, безусловно, связан с модой, она — часть жизни. Вы сейчас, когда идете покупать пиджак, совершенно точно знаете, что через два года он вообще ничего стоить не будет. Будет другая мода — и новые пиджаки. И этот вы выкинете. Но вы все равно платите деньги, потому что это пульс сегодняшнего времени. То же самое и в искусстве происходит.
Н.Л. Утверждают, что для того, чтобы спровоцировать изменение цен на произведения искусства, необходимо обладать весьма значительным капиталом и положением в антикварном мире...
В.Т. Для того, чтобы поднять цены, безусловно да. Сегодня максимальная цена, которая заплачена за произведение искусства — картину Ван Гога "Ирисы" — $ 30 млн. Но на самом деле никто этих денег никому не платил. У австралийского коллекционера был на аукционе кредит. Наличными он внес что-то около $ 3 млн. И сразу сенсация: газеты, телевидение --мировой рекорд цен.
Как позже выяснилось, покупатель был банкротом. И картину ему, разумеется, не отдали. Она за неизвестную цену тихой сапой была продана музею Пола Гетти. Антиквары между собой говорят, что всего за $ 4 млн, что вполне реально, но — точно никто не знает. Зато после этого остальные цены в $ 15 млн - 20 млн уже были настоящие, поскольку все стало подтягиваться к рекордной планке. Для этого аукционерам и надо делать фальшивый рекорд. На этом они теряют огромные деньги, поскольку рекордную цену продавцу все-равно надо выплатить. Но зато все цены начинают расти и никто не остается внакладе. Это серьезная игра, очень серьезный бизнес, не менее серьезный, чем, скажем банковский.
Н.Л. А в обратную сторону возможно сдвинуть цены?
В.Т. Можно. В 1980 г. аукцион Christie's объявил об очередном событии века — продаже коллекции русских икон из собрания Джорджа Хана. Коллекция была куплена Ханом в 1935 году у советского правительства и преподносилась аукционом как лучшая коллекция русских икон всех времен и народов.
Практически на всех иконах были этикетки Третьяковской галереи. Аукцион прошел блестяще. Цены на русские иконы, которые существовали до этого, были перекрыты в 20-30 раз. Те иконы, которые раньше продавались по $ 30 тыс.— 40 тыс., ушли за $ 150 тыс. Был установлен очередной мировой рекорд на русские иконы. Ну и, как всегда, мировые цены резко пошли вверх.
После этого аукциона я написал книгу о том, что все иконы, проданные на аукционе, либо были неправильно атрибутированы, либо являются откровенными фальшивками. Я писал о том, что аукцион не проводил экспертизы икон, что все эксперты — невежды. Christie's подали на меня в суд по обвинению в клевете. Процесс длился долго и стоил мне больших денег, но в итоге я его выиграл.
После выхода моей книги рынок русских икон очень быстро рухнул. Цены резко упали и до сих пор не могут оправиться. А художественное значение русских икон никуда не делось. Мало того, я могу гарантировать, что через какое-то время, когда забудут об этом скандале, цены опять вырастут. Кстати, свои иконы я продал до того, как выпустил книгу, но после аукциона. Это — мой бизнес.
Н.Л. Кто ваши клиенты?
В.Т. Ну, если говорить об именах известных, то могу назвать мадам Дюпон, таможенное управление США, налоговую службу, Национальную галерею Канады. Я работаю с Sotheby's и Christie's. Русские богатые люди постепенно приобретут ту же самую психологию и привычки, которые свойственны всем богатым людям. А это значит, что богатство обязано быть связано с произведениями искусства. Когда человек имеет, скажем, $ 10 млн, у него возникает потребность показать свои деньги. Он должен жить как десятимиллионный человек, чтобы быть принятым в соответствующее общество.
Он должен купить соответствующую квартиру в соответствующем районе. Потом обставить эту квартиру. Мебель должна быть английская — конца XVIII века, картины, фарфор, серебро тоже должны быть определенные, — и чтобы выглядело все это почти на пятнадцать миллионов. В стандартном западном доме тысячи антикварных вещей, даже в не очень богатом. Это нормальная вещь — иметь в доме много антиквариата.
Антиквариат указывает на социальный статус преуспевающего человека. Ради респектабельности люди готовы даже терять деньги.
Н.Л. А как же все-таки выбрать произведение искусства?
В.Т. Самое главное — это свести к минимуму все риски при покупке произведений искусства. Если вы это сможете сделать, то в принципе можете покупать все, что угодно. И все равно ваша коллекция будет приносить вам доход. А рисков здесь сколько угодно: и искусственное завышение цен, и нездоровый ажиотаж, и банальные фальшаки,и еще масса разных неприятностей. Как раз для того, чтобы снять все риски при покупке, вам и нужен эксперт. Это его работа.
Первый шедевр коллекции — эксперт
Н.Л.Что такое оценщик и чем он занимается?
В.Т. Ни один западный музей, ни один западный коллекционер ничего не покупает сам. Они поручают это таким экспертам, как я, как другие — мы несем уголовную, юридическую и финансовую ответственность. По западным юридическим нормам понятие "фальсификатор" относится не к тому, кто изготовил подделку и не к тому, кто ее продал, а к эксперту, который выдал заключение, тем самым переместив предмет в неподобающий исторический период и придав ему неподобающую цену. Он называется фальсификатором, несет всю ответственность и его можно судить.
Это значит, что его можно и посадить. Для этого надо доказать, что он это сделал намеренно.
Н.Л. Как складывается мнение эксперта о том или ином произведении искусства?
В.Т. Он просто обязан, и это в его интересах, коллекционировать все слухи вокруг того, что оценивается. Вот вам пример. В свое время из Советского Союза выехал знаменитый коллекционер авангардного искусства Костаки. Он очень много картин подарил Третьяковской галерее, и за это ему разрешили какой-то процент вывезти. Ну и, как разумный человек, что-то он параллельно переправил без разрешения. Во всяком случае, его коллекция была выставлена в музее Гугенхайма, издали огромный каталог. Это было большое международное событие.
После его смерти дочка устроила целый аукцион в Лондоне под названием "Коллекция Костаки". Там была только часть вещей, очень дорогие: в полмиллиона, в миллион и так далее. Но на аукционе почти никто ничего не купил, больше 80% осталось нераспроданным. Почему же это не было продано? Главное — это то, что все вокруг стали говорить про него плохие слова. Костаки уже поймали пару раз — картинки оказались фальшивыми. И когда начались вот такие разговоры, это сразу снизило интерес к коллекции, а значит и цены. Даже настоящие вещи не были проданы, или их купили за минимум.
Н.Л. Вечный вопрос: как найти хорошего эксперта? Существуют ли какие-то официальные бумаги, лицензии, подтверждающие квалификацию оценщика?
В.Т. В разных странах по-разному. Например, во Франции со времен Наполеона оценщик — государственный служащий, сдавший специальные экзамены и имеющий государственное удостоверение. Но там оценщиком может стать только французский гражданин. В Америке и Англии любой может объявить себя оценщиком и выдавать заключения под своим именем. Но это до первой фальшивки. Если она пройдет с его заключением, то его просто засудят. А для того, чтобы выбрать себе эксперта, надо ориентироваться на репутацию, которую он сумел себе создать. Узнать, в каких судебных делах участвовал, какие выиграл. Выяснить, кто его клиенты и каков результат работы. Многое может сказать об эксперте его готовность отвечать за свои слова в суде. Как правило, все эти сведения об экспертах можно получить из прессы. Существуют и ассоциации оценщиков. В Америке их штук восемь. Кроме того, большинство ведущих оценщиков имеют представление друг о друге.
Н.Л. А как насчет получения консультаций в музеях?
В.Т. Когда моя жена начинала работать в Метрополитен-музей, она подписала бумагу о том, что не имеет права давать никаких официальных консультаций и заключений. Музеям и их работникам даже в частном порядке запрещена работа на антикварном рынке. В российских музеях даже нет такого понятия, чего нельзя делать, чтобы не навредить репутации музея.
Н.Л. Вы говорите, что без экспертов ничего покупать нельзя. А как же известные коллекционеры, считающиеся знатоками искусства?
В.Т. На Западе принято считать, что миллионеры никогда не ошибаются. Потому что они, во-первых, умные, раз смогли разбогатеть, а во-вторых, могут нанять за свои деньги самых лучших специалистов. Миллионер никогда ничего не будет покупать сам, на улице, по дешевке. Для этого надо быть профессионалом. Только тогда можно позволить себе самому покупать что-то. Вот Пол Гетти, которого считали одним из богатейших людей мира, собрал огромную коллекцию и стал-таки профессионалом. Самую дорогую свою картину он купил в Лондоне, на рынке за тридцать фунтов. Настоящего Леонардо да Винчи. Вообще, западные миллионеры давно зарабатывают и на антиквариате тоже. Но сделать это возможно, только создав себе имя профессионального коллекционера.
Н.Л. Вы приехали сюда, чтобы пополнить ряды экспертов-профессионалов?
В.Т. Кто сегодня занимается в России антиквариатом и кто пытается составлять коллекции для миллионеров, банков и так далее? В общем-то, это обычные искусствоведы или что-то вроде этого, музейные работники.
Н.Л. Ну и чем они вас не устраивают?
В.Т. На Западе — это люди самые некомпетентные. Они компетентны писать историю искусств задним числом. Но отслеживать сегодняшнюю ситуацию или забегать вперед — в этом они некомпетентны. Для того, чтобы быть оценщиком произведений искусств в западном понимании, надо оценивать в основном ситуацию вокруг них.
С вашими же экспертами периодически случаются какие-то истории. Вот простейший пример: один человек принес оценить коллекцию икон в Третьяковку. Эксперт оценила некоторые из них в $ 100 тыс., в $ 160 тыс. и так далее. После этого владелец икон заложил коллекцию в банк по этой оценке, получил деньги и, конечно, исчез. В итоге банк остался с коллекцией, оцененной в колоссальные деньги. Когда решили коллекцию продать, над банком начали потешаться торговцы: "Таких икон на тысячу три можно купить". В итоге банк подарил коллекцию какому-то фонду. Эта история, конечно, чисто местная, поскольку на Западе банк никогда не будет давать деньги под залог произведений искусства. Все понимают, что цены на них нестабильны и меняться могут в любую сторону. Я не знаю, насколько это известно здешним банкам. Возможно, это было сделано сотрудниками банка намеренно, я не знаю.
Н.Л. И банку не пришло в голову поинтересоваться мнением экспертов?
В.Т. Правильно, у банка должны быть эксперты, если уж разговор идет о произведениях искусства. Но поговорите с этими экспертами, покажите мне комнаты, где должно быть несколько сотен метров мировых каталогов по ценам. Где у вас это? В Третьяковке нет. А значит, откуда они берут эти цены? Даже сделать атрибуцию произведений искусств в Третьяковке не могут. У них нет аппаратуры. Хуже того, у них нет знаний. Они никогда не варились в рынке и не имеют о нем никакого представления. Та же Третьяковка выдала заключение о подлинности картины Родченко, попавшей на аукцион "Альфа-Арт". Картина не была продана, но ее поместили в каталоги, в том числе и западные, как проданную за $ 280 тыс.
Н.Л. Как вы оцениваете новые собрания, которые начали появляться в последнее время?
В.Т. Да, нечто, называемое корпоративными коллекциями, начали создавать банки и крупные компании. Но здесь, в России, я ни в одной новой коллекции не увидел ничего достойного. Так, средние вещи, особого смысла собирать которые я не вижу. Я вообще не вижу ни в одной коллекции хоть сколько-нибудь осмысленной цели. И у меня возникают сомнения в том, что собранные коллекции принесут хоть какой-то толк.
Н.Л. Почему же такое происходит?
В.Т. Главная причина, как я уже говорил — полное отсутствие хоть сколько-нибудь компетентных оценщиков. Другая причина — не понятная для меня политика руководства банков. Скорее всего, и сами они не очень понимают, чего хотят.
Н.Л. А есть ли возможность у серьезных коллекционеров покупать здесь что-то достойное?
В.Т. Здесь, в России, антикварный рынок очень беден. На официальном рынке, на аукционах практически ничего достойного найти нельзя. На Западе ежегодно сотнями продаются настоящие шедевры. А здесь? Только малоценные и рядовые работы.
Н.Л. Так все-таки растут цены на произведения искусства или нет?
В.Т. Что значит растут? Русский царь в свое время выложил за картину Рафаэля 1,5 млн золотых рублей. Есть разница — полтора миллиона в то время и сейчас. В то время на русском рынке хороший портрет Рембрандта стоил несколько тысяч. Царь заплатил сумму, которую в то время за произведения искусства вообще могли заплатить человек десять в мире. Царская покупка. Что такое нынешний мировой рекорд $ 30 млн сегодня? Да сейчас несколько миллионов людей, которые могут заплатить эту сумму. Хороший отель стоит миллиард. Сколько "ван гогов" можно купить на эту сумму? Больше, чем он их нарисовал. Сейчас в обороте такие деньги, что цена произведений искусства фактически упала. Хотя в абсолютных цифрах цены конечно, выросли.
Н.Л. По этой логике нет никакого смысла заходить в антикварные магазины и на аукционы...
В.Т. Ну нет. Ходите, пожалуйста, и покупайте. Но только не сами, а с приличным экспертом. И тогда вы сможете купить что-то, что будет иметь постоянную ценность, даже не имея тысяч и миллионов долларов. Хотя такие покупки в принципе здесь делать не стоит. Как ни странно, на Западе русское искусство представлено гораздо лучше, чем здесь. Зато там оно практически никого не интересует. А здесь покупают что попало: все достойные вещи давно в музеях, либо вывезены. На аукционах, если и появляются произведения известных авторов, то не лучшего качества. В последнее время вообще пропал всякий интерес к произведениям искусства — и 80-90% лотов на аукционах остаются не проданными.
Н.Л. Значит, все-таки здесь покупать ничего нельзя?
В.Т. Здесь, к сожалению, да. Но это не значит, что покупать не надо вообще. Скорее, наоборот.