30 лет назад в Польше было введено военное положение: впервые в истории социалистического лагеря к власти пришли люди в погонах во главе с генералом Ярузельским. Однако, осознав бесплодность попыток спасти социализм закручиванием гаек, он в итоге пошел на бескровный отказ от власти
Историю восточноевропейских стран — сателлитов СССР нельзя стричь под одну гребенку. Каждая из них прошла свой путь, по-своему выстроила отношения с большим московским братом, с разным багажом подошла к краху социализма на исходе 1980-х. В октябре 1956 года, когда Венгрия под руководством Имре Надя готовилась бросить вызов советской империи, новый польский лидер Владислав Гомулка, сам отсидевший несколько лет в тюрьме при прежнем сталинистском руководстве страны, сумел выторговать для Польши особые условия. В обмен на сохранение лояльности к Москве Варшава получила карт-бланш на относительно самостоятельную внутреннюю политику и даже на частичную демократизацию — такой своего рода национал-коммунизм.
Однако полтора десятилетия безоблачного правления Гомулки закончились на заре 1970-х восстанием недовольных резким повышением цен рабочих: им уже было мало, что по улицам их городов не проехались советские танки. Новое польское руководство в экстренном порядке сумело сотворить экономическое чудо, которое сделало национал-коммунистическую Польшу еще и провинциальным потребительским раем. Однако обеспечено его строительство было главным образом беспрецедентными кредитами западных держав, которые, несмотря на идеологические различия, охотно вкладывались в перспективные рынки.
Между тем тратились вложенные доллары крайне неэффективно: когда во второй половине 1970-х годов мировая экономика опять погрузилась в кризис, валютный ручеек иссяк. Оказалось, сотни миллионов, брошенные на модернизацию промышленности и подъем сельского хозяйства, потрачены фактически впустую: польские товары были не нужны на Западе, а продуктами село не может обеспечить даже свою страну. Доходы поляков формально росли, а товары на полках исчезали.
Именно тогда начал деятельность профсоюз "Солидарность" во главе с безработным электриком из Гданьска Лехом Валенсой. Рабочие и крестьяне требовали от "рабоче-крестьянской" власти проведения политических и экономических реформ и — одновременно — повышения реального уровня жизни. Эти взаимоисключающие лозунги и привлекли на сторону "Солидарности" простых поляков. После очередного административного повышения цен в начале 1980-х годов по всей Польше прокатилась волна забастовок, стычек с полицией и армией, и страна оказалась на пороге гражданской войны и советской интервенции.
Тогда коммунистическое руководство пошло на очередную либерализацию, сменило ряд одиозных лидеров, смягчило цензуру и даже разрешило деятельность "Солидарности". К той, в свою очередь, успели примкнуть многие представители интеллигенции, чрезвычайно влиятельные в католической Польше церковные деятели и даже многие члены партии — по некоторым оценкам, до 30 процентов партийцев параллельно состояли в независимом профсоюзе. Эти высокообразованные и продвинутые люди смогли, с одной стороны, интегрироваться в рабочее движение, а с другой — возглавить его, постепенно наполняя простые и понятные лозунги полноценной программой строительства посткоммунистической Польши. Буквально за пару лет "Солидарность" стала реальной политической силой, имевшей куда большую народную поддержку, чем официальная власть.
Человек в темных очках
В Польше Ярузельского считали, а многие считают до сих пор, преданным сатрапом Москвы. Между тем совсем в юном возрасте он почувствовал на себе все "прелести" коммунизма, будучи вместе с родителями депортированным в Сибирь после того, как в 1939 году восточную часть Польши оккупировала Красная Армия. Во время ссылки он заработал снежную слепоту, которая и заставила его всю жизнь носить на солнце темные очки.
С началом Великой Отечественной Ярузельский выразил желание сражаться за освобождение Польши — сначала в неподконтрольных Москве подразделениях, а потом, пройдя соответствующую обработку, уже в составе просоветских частей. Он освобождал Варшаву, брал Берлин, а после войны боролся против польских партизан-антикоммунистов, чем обеспечил себе кредит доверия советских кураторов.
Ярузельский активно участвовал в создании армии новой коммунистической Польши, которая формально, в соответствии с догматами марксизма-ленинизма, должна была находиться в полной зависимости от партии, однако реально, начиная с советского маршала Рокоссовского, командированного в Польшу на пост министра обороны, выполняла важную роль подпорки не самого популярного в народе режима. Получив в конце 1960-х пост министра обороны, Ярузельский буквально через несколько месяцев активно участвовал в подавлении Пражской весны.
Что касается политической жизни Польши, в ней Ярузельский, как и положено военачальнику в соцстране, был на вторых ролях. Полякам он запомнился главным образом применением военной силы против восставших рабочих в 1970-е, а потому его стремительное возвышение в 1981 году и было воспринято с тревогой, даже ненавистью. В феврале он стал премьер-министром страны, а в октябре — первым секретарем Польской объединенной рабочей партии, местного аналога КПСС. Партийный аппарат, привыкший смотреть на офицеров сверху вниз, теперь именно у них просил защиты и спасения.
Ситуация была и вправду парадоксальной. Всем было известно, что польская армия скроена по советским лекалам, что все ее боевые задачи сводятся к выполнению команд Москвы в случае начала полномасштабной войны. С другой — страх перед новой войной и активно насаждавшийся культ исторической роли армии в освобождении от нацистских оккупантов делали ее авторитетным институтом в глазах общественности. А главное, в отличие от партии, офицеры не были замараны в социалистических экспериментах над страной. Незаметный Ярузельский вдруг показался партийным чиновникам лучом света в темном царстве.
Социализм с полицейским лицом
Сам Ярузельский неоднократно заявлял, что введение военного положения и ужесточение режима было продиктовано необходимостью спасти Польшу от вооруженной советской интервенции: мол, насмотревшись на деятелей "Солидарности", в Кремле готовились восстанавливать "социалистическую законность" в непокорной республике. Между тем ни в польских архивах, ни в рассекреченных Москвой документах нет никаких указаний на подготовку вторжения в Польшу. Ярузельский, развивший в посткоммунистической Польше активную полемику со своими оппонентами, уверяет, что эти данные просто скрывают, чтобы сделать его крайним.
По его словам, он до последнего оттягивал введение военного положения и, только когда понял, что лидеры "Солидарности" не согласны на меньшее, чем фактическая передача им власти, принял это "тяжелое, мучительное решение". Тем не менее факты свидетельствуют, что к закручиванию гаек армия готовилась, по крайней мере, несколько месяцев: не случайна, например, отправка армейских подразделений практически во все города и веси страны якобы для оказания продовольственной помощи.
Именно на эти части Ярузельский опирался в первые дни военного положения. Они подавляли стихийные акции протеста, задерживали их наиболее активных участников, интернировали в спецлагеря, где уже сидели лидеры "Солидарности". В лагерях содержались 6-7 тысяч поляков, десятки тысяч были задержаны "превентивно". Лагерников заставляли подписывать так называемое заявление о лояльности, обещая за это свободу, отказавшимся же грозили ужасами. При этом, интернировав в один из лагерей сверхпопулярного Валенсу, власти уверяли, что он помогает им в наведении порядка.
По всей стране был введен комендантский час, жесткий паспортный режим, позволивший контролировать любые передвижения, повсеместным стало прослушивание телефонных разговоров, массовые собрания были запрещены под угрозой немедленного ареста. Всегда подчеркнуто избегавшая насильственных действий "Солидарность" была не в состоянии дать отпор полицейскому режиму. Лозунг "Зима — ваша, весна — наша!" так и остался только лозунгом. Осенью 1982-го власти объявили о ликвидации "Солидарности" и всех остальных независимых профсоюзов, а спустя несколько месяцев отпустили из лагерей всех, кто до тех пор там содержался.
Примерно в это же время были начаты экономические реформы. С одной стороны, значительная часть предприятий — особенно стратегически важных — была подчинена воинской дисциплине. С другой — на остальных началась плавная либерализация с введением рабочего самоуправления, хозрасчета и конкурентной зарплаты рабочим. Одновременно произошло частичное освобождение цен, призванное ликвидировать дефицит. Некоторые историки уверены, что Ярузельский был ставленником Юрия Андропова и Польша должна была стать лабораторией для будущего реформирования советской экономики.
Так или иначе, но значительного эффекта реформы Ярузельского не дали. Страна была тяжко обременена долгами, набранными предыдущим руководством, средства были нужны здесь и сейчас, и косметические реформы лишь оттягивали крах. Попытка купить общество повышением качества жизни провалилась. Оно оказалось незначительным и лишь раздражало общество, которое убеждалось в некомпетентности руководителей.
Когда в конце 1980-х в СССР началась перестройка и Москва официально заявила, что поляки должны решать свои проблемы сами, опираться Ярузельскому стало фактически не на кого.
Крах "суверенной народной демократии"
Еще на заре своей власти Ярузельский при всей своей жесткости пытался произвести впечатление просвещенного диктатора. Это выразилось и в том, что большинство лидеров "Солидарности" в итоге оказалось на свободе, и в том, что в 1984 году впервые в истории социалистической Польши были привлечены к суду тайные агенты полиции, совершившие политическое убийство.
Однако польское общество было слишком обозлено на власть, чтобы воспринимать эти шаги как попытку найти компромисс, а не как желание дешево откупиться. Имидж режима был безнадежно испорчен, попытки исправить его казались проявлением слабости. Проблема, по-видимому, была в том, что сам генерал не до конца понимал, чего хочет добиться. Его по виду брутальная диктатура на самом деле была балансированием между откровенными неосталинистами и радикальными либералами, которыми почти в равной пропорции были заполнены фешенебельные кабинеты в Варшаве.
Поляки же ответили уходом в параллельную жизнь, которую спецслужбы контролировали так лениво, что казалось, будто она их вовсе не интересует. Массовым стал самиздат, радио с "вражескими голосами" стояло в каждом доме, католическая церковь объединяла общины верующих на местах. Интеллектуалы восстанавливающейся "Солидарности" вовсю обсуждали проекты посткоммунистических реформ, люди привыкали жить без оглядки на государство.
И когда на исходе 1980-х годов под давлением разваливающейся экономики и стремительно ухудшающихся внешнеполитических условий Ярузельский пошел на переговоры с оппозицией, он столкнулся не с несколькими активистами, а с целой армией людей, давно живших в "другом мире". Именно поэтому провалился план интегрировать Валенсу и его соратников в старый коммунистический истеблишмент. Это было бы возможно, если бы они были популярными одиночками, но нереально, когда за ними стояла целая страна со своими законами, порядками и даже традициями. В итоге Ярузельский был вынужден отдать новым лидерам всю власть. Даже последний аргумент — что только у старой бюрократии есть понимание того, как управлять страной, — не сработал, поскольку в годы подпольной жизни многие интеллектуалы от "Солидарности" бились прежде всего именно над этим вопросом и успели выработать программу.
В декабре 1990-го Войцех Ярузельский оставил пост президента. Всеобщим голосованием поляки избрали на него лидера "Солидарности" Леха Валенсу.