В среду вечером в киевском Доме художника выступило Dutkiewicz trio с музыкой Чеслава Немена и Джимми Хендрикса. И это выступление Артура Дуткевича и сотоварищи ВЯЧЕСЛАВ КРИШТОФОВИЧ предлагает внести в список лучших концертов едва начавшегося «джазового» сезона.
Джимми Хендрикс – это уже музыковедческий термин, а Чеслав Немен – знаковый для польской музыки вокалист, композитор, мультиинструменталист. Знаковый он и для определенного поколения украинских музыкантов и поклонников джаза: в начале 1970-х в Польше он пел, что ему вздумается, играл в стилях, какие ему по вкусу, и даже записывал в США англоязычную версию своего альбома с созвездием джазовых и фьюжн-музыкантов, среди которых были и участники Mahavishnu Orchestra.
На киевском концерте Артур Дуткевич был краток в контексте Немена: он сыграл только две его вещи, окрасив их оттенками госпела, и одну свою композицию-посвящение. Но штука в том, что значительная часть репертуара Немена зависела от его голоса, и что именно играло трио, было не так уж и важно – это было просто красиво. Потом Дуткевич по-польски сказал: «Ну а теперь мы сыграем “Manic Depression” Хендрикса. Не подумайте, что мы маниакальны, и, тем более что мы депрессивные – мы вполне оптимистичны, и мы просто исполним свою версию этой песни». И тут началось.
В принципе, такой концерт Дуткевич мог бы сыграть и соло: его левая рука – это главное, а правая зачастую занимается только украшательствами. Иногда басист долго стоял без дела: Павел Пушчало выполнял на сцене сугубо техническую миссию, хотя в “Little Wing” он близко к тексту повторил соло Хендрикса, что на контрабасе сделать очень непросто. Что до ударника Себастиана Френкевича, то он, несмотря на внешнюю скромность, умудрился стать не меньшим гвоздем программы, чем сам лидер трио. Тот, к слову, на сцене постоянно держит визуальный контакт с партнерами, из-за чего почти треть зала видит в основном только его спину, но зато партнеры не упускают ни одного нюанса.
Как у каждого пианиста с хорошим образованием (и к тому же действующего исполнителя классики), у Дуткевича есть четкое представление о том, что такое пианиссимо и фортиссимо, и он может выжать из рояля больше того, на что тот способен. На киевском концерте ему достался даже не рояль, а суповой набор из дерева, железа, струн и клавиш, но и эта рухлядь в его руках проявила свою «гитарность», летая между традициями черной музыки как таковой, Шопеном, Рахманиновым и самим Хендриксом, которого в принципе очень сложно изобразить за роялем. И вопрос тут не в технике, а в ощущении музыки – Немана и Хендрикса – в любви к ней, и способности понять ее нутром, а не пальцами.
Все исполненные на концерте композиции были решены иначе, чем в альбомных записях самого Дуткевича. Так, “Angel” звучала как классический этюд с блюзовым оттенком, “Changes” барабанщика Бадди Майлза исполнялась в духе то колядки, не то госпела, а “Voodoo Chile (Slight Return)” хоть и была, возможно, многословна в плане импровизаций, но сам Хендрикс здесь аплодировал бы стоя. Когда пианист сказал: «А сейчас мы исполним “Hey Joe” Уилли Робертса. Я ее сперва разобрал на гитаре, а потом уже понял, как исполнить на рояле», стало понятно, что человек на 100% — с этой вещью нужно делать именно так. И его концертную версию вполне можно ставить третьей в рейтинге лучших исполнений «Hey Joe» — после самого Хендрикса и нью-йоркских психов Medeski, Martin & Wood. На бис трио тихонько рассказало песенку “Little Wing”, а потом победно отгремело “Crosstown Traffic”, передав ее фанковую суть и продемонстрировав все мелодические тонкости и недосказанности.
Пожалуй, странным на этом концерте было только поведение публики. Зал сидел как на приеме у врача, в то время как музыка требовала вовлечения с танцами, хоровым пением, ломкой стульев и злополучного рояля, который конечно нужно было разбить и сжечь в традициях Хендрикса.