Естественное отвращение к политике, впитанное чуть ли не с молоком матери, — но на самом деле взращенное советской образовательной системой, — едва ли исчезнет у поколений, хвативших социализма более или менее полной мерой. Тем более та смесь клоунады с нескрываемым жульничеством, которую являет незаинтересованному наблюдателю разыгрываемая теперь пьеса, едва ли окажется способна поколебать это чувство. Простая брезгливость как-то мешает принимать всерьез перипетии, скажем, думских баталий или обличительный пафос опальных царедворцев. На этом фоне фигура президента приятно выделяется своей монументальной неколебимостью и эпическим покоем: к нему-то уж никакая грязь не пристанет, раз до сих пор не пристала. Барвихинский мост, ирландский сон, берлинская репетиция оркестра, зарвавшийся страж, нечистые на руку физкультурники — rien de rien, je ne regrette de rien. Все пустяки.
Дело, может быть, в том, что Б. Н. Ельцин — человек не политики, но власти. Его несомненный масштаб оттого так и заметен, что собственно политикой он, кажется, и не занимается: такие действия, как удаление провинившегося чиновника или возвышение какого-нибудь популярного персонажа, в исполнении Ельцина выглядят не как ходы в некой шахматно-политической игре, но как простая функция его способа и метода самореализации: чтобы быть и оставаться тем, что он есть, он делает то-то и то-то, но никак не наоборот. Ельцин, человек власти par excellence, суверен, что называется, от Бога, вполне мог бы обронить о себе bon mot наподобие наполеоновского: "Дрожание моей левой икры есть великий признак". О роли личности в истории можно справиться у Иосифа Сталина или Бертрана Рассела, но для меня вполне очевидно, что знаменитая битва Ельцина с Полозковым на каком-то давно позабытом пленуме была вызвана именно тем, что нынешний президент понял — почуял! — единственный и великолепный шанс стать Властелином, данный ему обстоятельствами. Истерический восторг интеллигенции: "Демократ! Идеалы! Честный!" и т. д. — сменившийся затем столь же истерическим разочарованием: "Грабеж! Нищета! Развал!" — никак не был связан с истинными мотивациями самого Ельцина. Он руководствовался своими персональными целями и интересами, своей, уральской, так сказать, волей к власти. И в достижении этих целей он проявил немалый талант.
В этом и заключается, если угодно, секрет его успеха: это человек, полностью реализовавшийся. Состоявшийся в том, к чему он природой и Богом был предназначен и наиболее расположен. Таким людям веришь, таким людям многое прощаешь. Нужно быть очень большим занудой, совсем уж безмозглым педантом, чтобы пенять сегодняшнему имениннику за какие-то неисполненные обещания (насчет отмены привилегий, помните, например?) или за нарушения протокола. Неважно это, право слово. А важно то, что наш президент равен самому себе — и в стране, столь давно и мучительно утратившей национальное самоощущение, только такой и нужен. Бывают и умней, и образованней, и бодрей — но в нашей ситуации это не столь важно.
Однажды, в дни какого-то громкого перестроечного съезда, еще до всего, я с приятелем отправился в Лужники на митинг. Было сначала любопытно, потом скучно: выступали Гдлян, Евтушенко. И Ельцин. И вот мы возвращались на машине по Саввинской набережной. Нас обогнал, а потом отчего-то остановился у обочины черный ЗИЛ-членовоз. И вышел из него Ельцин. Приятель мой пришел в необыкновенное возбуждение, припарковал машину у "зилка" и выскочил навстречу. Они смотрели друг на друга в некотором изумлении: будущий президент и безвестный мой друг. Наконец приятель мой сказал: "Ну, вы нас пока не подводите". Ельцин не ответил ничего и, не изменив характерного своего, "медвежьего" выраженья лица, стал усаживаться в машину. Приятель мой говорил о реформах и демократии, мне, впрочем, показалось, что Б. Н. не уловил контекста.
Но теперь я думаю, что он и в самом деле нас не подводит — потому что верен себе. И этому любой из граждан вверенной Б. Н. Ельцину страны может поучиться у своего президента.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ