Премьера театр
Под конец календарного года Большой театр представил премьеру двух одноактных бессюжетных балетов: "Херман Шмерман" Уильяма Форсайта и "Рубины" Джорджа Баланчина. По мнению ТАТЬЯНЫ КУЗНЕЦОВОЙ, свежие приобретения открывают новые возможности для развития труппы Большого.
Уильяма Форсайта, живого классика, чье имя в балетном мире стало синонимом интеллектуального авангарда, Большой театр ставит впервые. Причем не по воле своих балетных руководителей: и худрук Бурлака, и балетмейстер Григорович, и основное поголовье репетиторов, сформировавшихся в глубоко советские времена,— чураются тлетворного влияния Запада. Программа, в которой неоклассик Баланчин соседствует с деконструктивистом Форсайтом, появилась в репертуаре по инициативе дирекции театра, действовавшей с оглядкой на опыт Мариинки середины 2000-х. Но если для петербуржцев обращение к Форсайту было концептуальным проектом, частью общей стратегии театра, то форсайтовский балет в Большом — лишь одна из ветвей дикорастущей репертуарной чащобы.
"Херман Шмерман", не самый известный опус культового хореографа, был поставлен 18 лет назад для пяти танцовщиков баланчинского New York City Ballet. Позже к квинтету присоединился дуэт, сочиненный Форсайтом для собственной жены, танцевавшей во Франкфуртском балете. Сам хореограф настаивал, чтобы в его опусе не искали особого смысла, равно как и в названии, позаимствованном из пародийной комедии "Мертвецы пледов не носят".
На московской премьере выяснилось, что "Херман Шмерман" вовсе не так прост. Квинтет явно перекликается с двумя баланчинскими балетами: от "Агона" Форсайт взял общую композицию, из "Рубинов" — конкретные па. Возможно, это оммаж классику, с которым авангардист чувствовал генетическое родство; но, может быть, прагматичный хореограф просто использовал наработанные навыки баланчинских артистов, чтобы сэкономить постановочное время. Во всяком случае размагниченный дуэт, в котором партнеры словно соревнуются друг с другом, кто рискованнее вывихнет конечности, стилистически сильно отличается от энергичного квинтета, где фигурируют вполне классические па типа жете, антраша, туров и аттитюдов, правда, переоркестрованные на авангардный лад.
Кастинг, проведенный в труппе Большого, выявил, что к современному языку способны преимущественно корифеи и кордебалет. В первый состав "Хермана Шмермана" попал лишь один солист — Денис Савин. Финальный дуэт он танцует так раскованно и самозабвенно, будто всю жизнь имел дело с форсайтовской хореографией. Его партнерша Анна Окунева, неведомая доселе девушка из кордебалета, поразила отнюдь не гибкостью и шагом, разрешающими ей завязываться узлом и стрелять прелестными ногами в любом направлении, а какой-то нетелесной мудростью и органикой, благодаря которым ее танец не выглядел преодолением череды физических препятствий. В исполнении этой пары дуэт омолодился и, утратив всякую концептуальность, казался остроумной пикировкой двух влюбленных упрямцев.
В квинтете были свои герои. И первый из них — корифей Алексей Матрахов, танцевавший настолько мощно, зрело, ярко и свободно, что запросто мог бы рассчитывать на премьерские роли в любой западной труппе. Словно удивляясь самим себе, с отчаянным удальством и работали легконогие, отлично координированные Анна Тихомирова и Андрей Болотин. Пятерку дебютантов сплачивала "танцующий тренер" Анастасия Яценко — этой первой солистке, известной своей чуткостью к стилевым особенностям любой хореографии, достались по совместительству обязанности репетитора. И лишь Юлия Гребенщикова — высокая, рыхловатая, с длинными, но тяжелыми ногами корифейка — была явно слабее других: не выговаривала текст, не успевала за электронными наворотами музыки Тома Виллемса.
С "Рубинами" получилось хуже: в труппе не нашлось нужного количества артистов, способных передать шик и шалости хореографии. Четверка стройных красавцев-солистов выполняла па с энтузиазмом зомби, разбуженных средь бела дня. Восемь корифеек с покорным трудолюбием изображали бойкую жизнерадостность. Солистка Екатерина Шипулина тщетно воспроизводила повадки femme fatale: телесная скованность перекрывала все ее мимические старания.
"Рубины" вытащила главная пара. Причем отлично справившийся с технической казуистикой партии Вячеслав Лопатин преданно и восторженно отошел на второй план, так и не вступив в соперничество со своей дамой. На сцене царила Наталья Осипова. Она танцевала властно, обольстительно и упоенно — так, будто балет был поставлен вчера и только для нее. Все, что у ее предшественниц казалось неловким или несуразным — вроде кокетливо скрюченных, как крылышки цыпленка табака, ручек или обводок в арабеск с опущенной до полу головой,— у балерины Осиповой выглядело естественным, как явление природы. Любой прыжок она превращала в тайфун, любое вращение — в водоворот. В адажио выворачивала ноги из суставов и запросто вправляла их обратно, а во время самых экстремальных па не забывала одаривать партнера и зал победоносно-обаятельной улыбкой. В сущности Осипова танцевала Баланчина как Форсайта (дуэт из "Хермана Шмермана" она подготовила во втором составе), и Баланчин этому не сопротивлялся: в его хореографии открылось столько "форсайтовщины", что неоклассика впору причислить к прямым предтечам деконструктивиста.