Вот уже без малого десять лет, которые прожила новая Россия, все меняющие друг друга правительства мечтают об экономическом росте. Свершилось! Росстатагентство рапортует: рост промышленного производства в России в 1999 году составил 11%. Звучит здорово — Китай отдыхает. Но начавшийся в России рост может исчезнуть так же внезапно, как появился.
У Сергея Кириенко была четкая антикризисная программа, не предотвратившая, однако, 17 августа 1998 года. Следующих премьеров — Евгения Примакова, Сергея Степашина и Владимира Путина — постоянно упрекали за отсутствие у них сколько-нибудь внятной экономической политики как таковой. А капризный экономический рост случился именно при них (первые признаки подъема в промышленности статистики отмечали еще при Примакове). Парадокс? Ничуть не бывало.
Либералы, определявшие лицо российской экономической политики до 17 августа, как выяснилось, сумели сделать главное: российская экономика стала жить по законам рынка. А эти законы выражаются, в частности, в том, что экономический кризис (именно он, несмотря на обилие политических факторов и прежде всего олигархических игр на рынке ГКО, и случился 17 августа) расчищает поле для подъема.
При этом сами либералы едва не разуверились в реальности перспектив экономического роста — Евгений Ясин не раз повторял, что рост в России начнется тогда, когда в течение 20 лет объем инвестиций в ее экономику из всех источников выйдет на головокружительный уровень — $2 трлн. Где те деньги? А рост — вот он! Правда, Ясин имел в виду совсем не тот рост, о котором сегодня говорит статистика.
Начнем с того, что и до того, как руководители Госкомстата были обвинены в манипуляциях с цифрами, облегчающих заинтересованным лицам уход от налогов, официальная статистика особого доверия не вызывала. Во-первых, в объем промышленной продукции включается так называемая неформальная, то есть теневая составляющая (в сельском хозяйстве, в отличие от промышленности, по той же статистике "тени" нет). Соответствующие добавки определяются на глазок — то есть, если называть вещи своими именами, по политическим потребностям. Официально признано, например, что первый всплеск экономического роста в России в размере 0,2% ВВП в 1997 году был делом рук статистиков — они просто увеличили долю теневого сектора. Во-вторых, статистические показатели, что называется, пляшут. Росстатагентство говорит, что спад промышленного производства в 1998 году составил 5,4%. Если же рассчитать этот показатель самостоятельно — по Российскому статистическому ежегоднику за 1999 год,— картина получается несколько иной. В 1998 году объем промышленной продукции составил 1681 млрд рублей в отличие от 1601 млрд деноминированных рублей в 1997-м. Все это в текущих ценах. Согласно тому же ежегоднику, отпускные цены в промышленности в 1998 году выросли в 1,2 раза. Значит, в постоянных ценах спад в промышленности в 1998 году составил не 5,4%, а 12,6%.
Впрочем, дело в конце концов не в цифрах, хотя статистика строится именно на них. Слабость экономического роста в том, что он не подкреплен инвестициями, о которых страстно мечтал и мечтает Ясин. А это значит, что подъемный механизм российской экономики состоит из следующих деталей. Первая — появление свободных зон покупательского спроса для отечественной промышленности за счет девальвации рубля, сократившей импорт. Именно по этой причине более чем на 20% выросла легкая промышленность. Вторая деталь — это экспорт, который подтолкнула та же девальвация. Именно стимулирование экспорта объясняет самое фантастическое значение в победном отчете Госкомстата — рост производства в микробиологической промышленности на 29,2% (см. таблицу). Западные фирмы активно закупают нашу микробиологическую продукцию, представляющую собой полуфабрикаты, в частности, для фармакологии. Эта схема, близкая к толлингу, оказалась для микробиологов более привлекательной по сравнению с сотрудничеством с родной медицинской промышленностью, в ней рост существенно скромнее — 9,6%. Что же касается скромного результата главного экспортера — ТЭКа (прирост всего на 2,4%), то он по существу означает, что ТЭК и в 1998 году работал на износ.
В целом механизм получается ненадежный, искра зажигания — девальвация — по существу свою роль уже сыграла. Не случайно экономическая динамика в 1999 году неустойчива: в первом квартале — падение на 1,6%, во втором — рост на 5%, в третьем — рост на 16,3%, в четвертом — рост на 11,5%.
На самом деле в подъемном механизме есть и третья деталь, никак не связанная с прошедшей девальвацией, но чреватая новой: стимулирование спроса за счет роста денежной массы. Это любимый инструмент Виктора Геращенко. Очень похоже, что в ближайшее время именно денежный рост и будет определять экономическую политику. К президентским выборам надо и социальные выплаты увеличивать, и армию, воюющую в Чечне, поддерживать, и внешние долги платить (тут Геращенко должен продемонстрировать все свое искусство игрока на валютном рынке, чтобы за счет новых рублей пополнить валютные резервы так, чтобы рубль не уронить окончательно). В целях стимулирования роста расширение денежной массы использоваться, в принципе, может, но строго дозированно. Если дозы будут превышены, вместо роста и старта России в светлое будущее получится возвращение в мрачное инфляционное прошлое.
НИКОЛАЙ Ъ-ВАРДУЛЬ