Мать Елизавета Голикова
Они подрались. Когда-нибудь это должно было случиться. Я даже была уже предупреждена.
— Все дети дерутся, и это неизбежно, — говорили мне окружающие.
— Как? Они у вас не дерутся? Никогда-никогда? Это скорее ненормально, — констатировал наш новый педиатр.
И вот это произошло. Они играли в детской. На какое-то мгновение возникла тишина. Потом — вопль. Это был Федя. И через секунду — крик. Варя. После — обоюдный плач.
Чтобы подняться в детскую, мне понадобилось полсекунды. Я застала их сидящими на полу в разных углах комнаты. Они рыдали. Увидев меня, притихли. Каждый из них, глядя на меня, искал защиты. Каждому из них было важно, чью сторону я приму. Они хотели восстановления справедливости.
Честно сказать, я растерялась. Было понятно, что расспрашивать их о том, что произошло и кто виноват в случившемся, наивно. И слишком большой соблазн для каждого из них. Соблазн сказать неправду.
Пока я раздумывала, дети решили все за меня.
— Мамочка моя любимая. — Варя знала, с чего надо начинать. — Мы играли в конструктор, и Федя отнял у меня масалет. — Еще Варя знала, чем закончить. Она давно научилась правильно произносить слово «самолет», но помнит, что ее детское «масалет» всегда вызывало у взрослых умиление.
Федины аргументы были прямолинейнее. Без этих вот девчачьих «моя любимая мамочка».
— Мама! Варя… Варя… Она…— Он не смог продолжить. Он смотрел на меня, и у него дрожал подбородок. Он не плакал, хотя видно было, что он старается держаться изо всех сил. Но он, конечно, расплакался. Он не смог закончить предложение. Потому что не знает еще слова «обманывает». Он не знал, как назвать то, что называется неправдой. А Варя — соврала. Я слышала от нее неправду, наверное, впервые.
Пока Федя переживал обиду, Варя продолжила:
— Мама, он меня ударил. Видишь, у меня тут царапинка.
Дочь старательно разглядывала свою коленку, на которой не было ровным счетом никаких признаков драки.
У меня на правой руке два шрама. Восемнадцать лет назад мы подрались с моим братом. Наши отношения нельзя назвать близкими до сих пор. И я понимала, что от моей реакции на ситуацию, возможно, зависят дальнейшие взаимоотношения моих детей. А может, и что-то еще.
Вообще, в отношениях между детьми в последнее время что-то происходит. Раньше они дружили, и принцип «как положено друзьям, все мы делим пополам» срабатывал в ста процентах ситуаций. Что-то произошло.
— Я испачкала кофту. Федя, придется тебе ее постирать, — заявила Варвара накануне.
Федя тоже не промах.
— Варя, ты не доела, — констатировал сын за завтраком. — Придется мне тебя накормить, как совсем маленькую.
Но прежде им хватало слов, чтобы договориться. Сейчас чем больше слов появляется в их лексиконе, тем меньше находится для взаимных договоренностей. И вот результат — первая драка.
Пока я думала, что же мне следует им сказать, Федя не терял времени даром. Он подбежал к Варе, опрокинул ее и, обхватив шею крепко-накрепко, не выпускал ее несколько секунд. Из его глаз сыпались слезы, но он, стиснув зубы, молчал и смотрел на меня во все глаза. Варя закричала.
Они не оставили мне выбора. Я отправила в угол обоих. И не думаю, что им удалось извлечь из этого какой-то урок. Я упустила момент.
Конечно, вечером за сказкой я попыталась найти слова. Рассказав им про братца и сестрицу, про то, как могут строиться их отношения, что в них является самым важным. Но это была лишь сказка.
На следующий день на щеке у Феди появилась внушительная царапина. У Вари — на руке. Они снова выясняли отношения без помощи слов. Я была в тот момент на работе.
И началось. Поводом для драки теперь становилось все что угодно — случайная ягода, которую Варя обнаружила в зарослях лесной малины; плюшевая гусеница, подаренная нам в книжном магазине; телефон, по которому можно поговорить с папой.
В это воскресенье поводом для того, чтобы подраться, оказался кабачок, который Варя нашла на грядке. Мы вместе сорвали его, и девочка погрузила кабачок в кузов своей красной размером с нее машины. Сев за руль, отправилась в домик варить из него суп. Пока Варя парковала свою машину возле домика, Федя, занятый все это время собиранием шишек в корзинку, вытащил из Вариной машины кабачок и убежал с ним на другой конец участка. Я видела, как она разозлилась. Это была настоящая такая злость — не обида, даже не досада. Она действительно разозлилась на него. Я даже подумала, что хорошо, что его не было рядом с ней в эту секунду. Она побежала к нему так быстро, как только могла. Федя сгруппировался. Я рванула к ним, чтобы не допустить новой драки. И — упала. Может, нарочно. Потому что они моментально забыли о том, что хотели. Кабачок остался лежать в траве. Я поковыляла домой. За правую руку меня поддерживал Федя, за левую — Варя.
Дома был задействован докторский набор. Федя проводил осмотр, Варя записывала за ним в блокнот — бесценный игровой опыт, приобретенный детьми в больнице. Меня вымазали зеленкой и накормили почему-то медом. Им пора было спать.
— Федя, не будем больше драться.
Я очень, честно говоря, ждала, когда кто-то из них это скажет. Варя начала первой.
— Потому что мы друзья? — Федя, конечно, был готов к примирению.
— Нет, потому что маме будет больно.
Не уверена, что можно было сказать точнее. В этот вечер мы не читали сказку.