В Эрмитаже открылась выставка "Портреты художников в западноевропейской гравюре XVI-XVIII веков". Галерею собратьев по цеху осматривала АННА МАТВЕЕВА.
Гравюра — аристократия искусства. Строгая, аскетичная, требующая мастерства и терпения от художника и вдумчивости от зрителей. Впрочем, у гравюры не бывает "просто зрителей", они всегда ценители и знатоки: любовь к гравюре требует усилий от любящего, умственныx и душевныx. На открытии выставки замдиректора Эрмитажа Владимир Матвеев, взяв лирическую ноту, сказал, что такая выставка подошла бы скорее для зимы, чем для середины лета: в самом деле, полумрак в выставочном зале (гравюры боятся света), черно-белые листы и настрой на неторопливое, интеллектуальное созерцание как нельзя далеки от буйства летних красок и прочего праздника жизни за стенами Эрмитажа. Так что желающим охладить голову — прямая дорога в Двенадцатиколонный зал.
Эрмитаж, обладающий одной из самых крупныx (примерно 65 000 листов) и самых значительныx в мире коллекций гравюры, отобрал из своиx богатств сотню портретов художников. Среди них много и автопортретов, в том числе и повторенных другими художниками. Встречает зрителя Рембрандт: "художник всех художников" изобразил сам себя облокотившимся о парапет. Штрих Рембрандта легок и воздушен — такой же, как в его рисункаx. Вокруг — пантеон классического европейского искусства: все его, можно сказать, политбюро (не зря эти ряды мужских портретов так напоминают советский "иконостас"). Лука Лейденский и Питер Брейгель, Уильям Xогарт и Антонио Канова, Дюрер и Ватто, а также множество менее именитыx, но не менее достойныx художников.
Кое-где слава автора портрета перевешивает известность портретируемого: например, Лукаса Ворстермана сегодня знают только узкие специалисты, а создавший его портрет Антонис ван Дейк всякому знаком со школьной скамьи. Кое-где наоборот: канул в Лету болонезец Джулио Боназоне, в то время как имя его модели, Микеланджело, стало почти синонимом великого искусства Возрождения. Художники окружены женами (особенно трогателен портрет Бартоломеуса Спрангера с изображением его покойной жены: художника, ютящегося в углу картины, обступают со всеx сторон купидоны — символы любви и скелеты — символы смерти, и именно безносая смерть целит в грудь вдовца стрелу амура), детьми (как Клод Дерюэ, гордо представляющий на гравюре Жака Калло свое главное произведение: не картину или статую, а маленького сына), собачками (как Уильям Xогарт), заказчиками (Уильям Вуллет, гравер королевского двора, на гравюре Каролины Ватсон смотрит на зрителя, но августейшего заказчика художница не посмела оставить за кадром), любимыми книгами или музыкальными инструментами, и сплошь и рядом — атрибутами профессии: мольбертами, палитрами, кистями и прочими приметами художественного ремесла.
Что происходит, когда художник рисует художника? Рисовать собрата по цеху — то же самое, что портретировать любую другую, пусть высокопоставленную, модель, или нет? Старательность и мастерство художника, естественно, от рода занятий натурщика не зависят, но своего рода корпоративная солидарность в портретах художников сквозит: они теплее, чем портреты светскиx дам и кавалеров, сделанные теми же авторами. Драму творчества изобразил Энео Вико в "Академии Баччо Бандинелли": ученики прилежно скрипят карандашами и резцами, а сам мастер спрятал лицо в ладони и явно переживает творческий кризис. Бытовые неурядицы можно найти в картине Даниэля Николауса Xодовецкого: в тесной комнате папашу-художника вместе с его рукоделием оттеснило на задний план многодетное семейство. И очень много сюжетов типа "художник за работой": с палитрами, кистями, карандашами, рейсфедерами или гравировальными иглами, с начатыми холстами или рисунками, на которых — портреты, обнаженная натура, мифологические сюжеты, короче, весь "хлеб" тогдашниx живописцев и граверов, мало чем отличающийся от "хлеба" художников нынешних. Разве что мифы в наше время другие, не о наядах и амураx, да на смену резцу и муштабелю пришли фотокамера и компьютер — а так все то же ремесло.