Заместитель министра по исполнению наказаний и пробации Грузии, бывший южноосетинский заключенный Алан Парастаев рассказал, что он думает о женевских переговорах, Эдуарде Кокойты и его парламентских выборах.
— Вы участвуете в женевских переговорах в составе грузинской делегации. Почему они неэффективны?
— То, что происходит в Женеве, очень важно для всех участников конфликта. Несмотря на то что любые предложения европейцев российская сторона встречает в штыки, удалось достичь важного соглашения о механизме предупреждения инцидентов. Раньше, когда я возглавлял МВД Южной Осетии, такой механизм работал, мы все инциденты расследовали вместе с грузинской стороной. Если совершалось преступление на осетинской стороне, я звонил в Тбилиси или Гори — совместно с грузинской стороной и миротворческими силами мы создавали оперативные группы и работали. То же самое было со стороны грузин. Но тогда у обеих сторон было желание сотрудничать. Никто не хотел воевать. Когда пришел Кокойты, все в корне изменилось. Поэтому сегодня у меня большие сомнения насчет результативности соглашений, которые заключаются в Женеве. Пока в Южной Осетии находится Кокойты, любые договоренности лишены смысла. Они и европейских представителей не хотят пускать в республику, потому что боятся, что те увидят правду.
— А что изменилось с приходом к власти Эдуарда Кокойты?
— Для нас грузины стали непримиримыми врагами, с ними нельзя было разговаривать, любое общение с грузинами он принимал в штыки.
— Почему?
— Установка у него такая была. Давайте начнем с того, кто он такой и откуда взялся. Я его с детства знаю. Он в 1994 году уехал из Южной Осетии, и его не было там до 1999 года. А в 1999-м, когда я был министром юстиции, он обратился ко мне и некоторым товарищам с предложением сменить Людвига Чибирова (президент Южной Осетии с 1996 по 2001 год.— "Власть"). Я его спросил, как это сделать. Он сказал: "Если не получится мирным путем, то можно и вооруженным". Я тогда сказал, что не буду в этом участвовать. Он и его друзья хотели провести тогда митинг в центре Цхинвали, на площади, и мэрия им не разрешила. И тогда они похитили Пухаева, мэра города. Против них возбудили уголовное дело за похищение и попытку вооруженного переворота, и Кокойты объявили в розыск. А в 2001 году, перед президентскими выборами, он появился опять — и как они замяли это дело, я до сих пор не знаю. Он стал баллотироваться. Чем он занимался все это время, не секрет. Что происходило в России в 1990-х годах, вы знаете. Он был в солнцевской группировке. Когда он баллотировался в президенты, в его декларации было записано, что у него нет ни дома, ни собственности, хотя он называл себя бизнесменом. Это практически человек ниоткуда. И вдруг он стал президентом. Благодаря кому? Благодаря братьям Тедеевым (североосетинские спортсмены-борцы, которые в 2001 году помогли Эдуарду Кокойты стать президентом.— "Власть") и нашему любимому Старшему брату. Вернее, спецслужбам Старшего брата. Конечно, у него установка сразу была: грузины — наши враги. А я считал, что конфронтация с грузинами ничего хорошего не даст. Южная Осетия — маленькая республика, нам не нужна была война. А потом братья Тедеевы и Кокойты предложили мне работать в МВД. Я согласился, но смог проработать в таких условиях только четыре месяца. А потом бросил ключи на стол и ушел.
Потом были парламентские выборы, я тогда еще был председателем Верховного суда. Кокойты организовал свою партию "Единство", и они практически не прошли процедуру, установленную законом. Он лично мне тогда звонил и говорил: "Пропусти эту партию, чтобы она могла участвовать в выборах". Да, меня тогда уговорили. За это я потом и поплатился. Год и девять месяцев провел в тюрьме.
— За что вас посадили?
— По обвинениям в покушении на жизнь госдеятеля, терроризме и измене родине. Естественно, ничего этого не было. Это началось в 2006 году, когда Кокойты баллотировался второй раз. Сначала они арестовали моего сына, чтобы я ушел с поста председателя Верховного суда. Председатель парламента Знаур Николаевич Гассиев меня уговаривал тогда: "Президент обещал, что, если ты уйдешь с этого поста, он отпустит твоего сына". Я согласился, мне этот пост не нужен был. Но Кокойты меня обманул, сына не выпустили. 12 ноября должны были пройти выборы, а 11 ноября утром арестовали меня. Я ехал из Джавы, меня обогнала "Нива" с охранниками Кокойты. Выскочили с автоматами, наставили на меня, надели наручники, на голову — мешок, стали бить. Били и приговаривали: "А-а-а, ты против президента!" Потом меня привезли к моему дому, там уже были работники прокуратуры, КГБ, сказали: "Проводим обыск". Показали постановление, что я обвиняюсь в теракте. Я спросил: "Где же я его провел?" Они мне говорят: "Вы покушались на жизнь депутата Бестаева". Там был один полковник — Руслан Кодзаев, он мне представился как начальник контрразведки КГБ ЮО, я его никогда не видел, хотя всю жизнь прожил в Цхинвали. Он мне сказал: "Эту историю я придумал". Завел меня в другую комнату и сказал дословно: "Мы в говне, помоги нам вылезти из этого говна". А тогда уже Дима Санакоев (бывший министр обороны и вице-премьер Южной Осетии, с 2006 года глава прогрузинского альтернативного правительства республики.— "Власть") перешел на сторону грузин. И этот Кодзаев хотел, чтобы я выступил против Санакоева: "Если ты выступишь, тебе поверят". Я сказал: "Я этого делать не буду". Я знал, как травили Санакоева, и знал, что он ушел, потому что у него выхода не было.
— Но в итоге вы признали, что вас пытались завербовать грузинские спецслужбы?
— Да, этот Кодзаев дал мне бумажку, где было написано, что спецслужбы Грузии агитировали меня убить Кокойты за $220 тыс. И что я отказался. Он мне сказал: "Тут против тебя ничего нет. Зачитай, и мы тебя отпустим". Но я не согласился. Меня забрали в Цхинвали в КГБ. С восьми утра до пяти вечера они меня то били, то уговаривали. Я был сильно избит, привели врача, Кодзаев ему говорит: "Дай ему что-нибудь болеутоляющее". Что он мне дал, не знаю, но после этого я перестал соображать. Я согласился. Меня завели в зал, там уже были телекамеры и корреспонденты центральных российских телеканалов. Меня посадили за стол, я стоять уже не мог, я зачитал, и это сразу разлетелось по разным российским каналам. Они мне тогда сказали: "Мы тебя продержим месяц — вроде как изучаем дело, а потом выпустим и тебя, и сына". Но прошел месяц, они опять обманули. Год и девять месяцев я просидел в тюрьме. За этот год ко мне в тюрьму три раза приходил следователь, а потом девять месяцев шел судебный процесс. И меня осудили на 18 лет.
— Как же вы попали в Тбилиси?
— 8 августа началась война. Начальник тюрьмы ничего не мог сделать, он сказал, что тюрьма — это каменный гроб. Он звонил при мне всем начальникам, но никто не хотел решать вопрос с тюрьмой, и он решил всех выпустить.
Я был без документов, без денег — куда мне было бежать? В Грузии родственники, невестка у меня — грузинка. В Тбилиси меня нормально приняли. Я работал и в МВД, и в Верховном суде еще в период СССР, я юрист, меня сразу взяли в министерство юстиции заместителем министра. Потом перевели в министерство по исполнению наказаний, пробации и юридической поддержке, так что я уже несколько месяцев замминистра.
— Как вы оцениваете то, что происходит в Южной Осетии?
— Пока Кокойты там находится, там ничего не будет строиться. Когда я еще там находился, я понимал, что из всех денег, идущих в республику, до людей доходит процентов 10-20. Не думаю, что сейчас там что-то изменилось. Он отбросил развитие южноосетинского общества лет на 100 назад.
— Каким будет итог парламентских выборов?
— Кокойты уже однажды пытался легитимировать свое пребывание у власти, остаться на третий срок. Но у него тогда с парламентом это не прошло. И сейчас он попытается провести своих людей в парламент, чтобы продлить себе полномочия. Все это понимают, но боятся что-то сказать. В Южной Осетии говорят, что там хуже 1937 года. И если Москва его не сменит, то Южной Осетии фактически не будет. Из республики уехали все, кто мог что-то делать, приносить какую-то пользу. Все ушли в оппозицию.
— Почему Москва должна его сменить, раз до сих пор не сменила?
— Хороший вопрос. То же самое мне тогда сказал этот кагэбэшник Кодзаев. Он мне сказал: "Коней на переправе не меняют". Конечно, я не уверен, что в России думают о Южной Осетии. России выгодно иметь там буферную зону, это само собой разумеется. Я не думаю, что Россия будет развивать там инфраструктуру и экономику. Зачем что-то строить на военном полигоне? Конечно, как-то людей устроят — хоть в сфере обслуживания военных. А осетины — народ терпеливый, они могут долго терпеть. Но что от этого выиграют осетины? Что получили осетины? Разруху, страх и ощущение, что они никому не нужны.