Маша с Ваней вернулись с отдыха. Они были полны, конечно, впечатлений. Среди них была еще одна Маша, ровесница моей дочери, и Анюта, русскоговорящая кукла. Она отвечала на вопросы и задавала их. Она пыталась даже, как я понял, рассуждать о жизни. И дети прислушивались к ней. Впрочем, судя по тому, что не наша Маша принесла нашей в номер эту куклу уже дня через три после начала отдыха и оставила ее там и что даже тени беспокойства не появилось на ее челе, можно было предположить, что с куклой что-то не в порядке.
Но оказалось, что у нее все слишком хорошо. Просто дети все время разговаривали с ней, и им казалось, что ей нужно объяснять все очень громко, потому что она все-таки кукла. Поэтому в номере с утра до вечера стоял ужасающий крик. И стало понятно, почему девочка принесла эту куклу нашей Маше. Это был ультиматум родителей.
Когда я услышал все это, то подумал, что сам я в такой обстановке не выдержал бы и дня. Я бы с ней что-то сделал и не простил бы потом этого себе. И дети бы мне не простили. И в общем, как хорошо, что я не поехал отдыхать.
На следующее утро мы поехали за город. Я обещал детям подарки, и они сказали, что сами выберут что захотят. У них есть один заветный магазин.
— Папа,— буквально задохнулась Маша, как только вошла в этот магазин,— смотри — Анюта!
И правда, Анюта. Кукла стояла на самом видном месте. Ее привезли не вчера, это было видно по коробке, но она стоила дорого, и поэтому у нее было не так уж много шансов выбраться из этого магазина.
До тех пор пока сюда не пришли мы. У меня не было никакого выбора. Я просто вынужден был забрать ее с собой. Достаточно было посмотреть на Машу, чтобы все понять. Увидеть этот восторг вперемешку с отчаянной мольбой. Она совершенно не ожидала, что может встретить здесь Анюту.
Ване пришлось покупать большую палатку-пожарную машину. Подарки должны были соответствовать друг другу.
Продавец сказала, что надо проверить, как работает кукла. Она хотела заставить ее говорить. Что-то у них вроде не получалось. Но Маша отобрала у нее Анюту и сказала, что все проверит сама.
Мы привезли Анюту и активировали ее. Поступил бы я так же, знай, как все это будет? Нет, никогда и ни за что. Лучше сразу в петлю. Но мы уже активировали ее.
Весь день я слышал примерно три фразы. Анюта спрашивала таким звонким голосом, что звенели окна в доме:
— Мамочка, надо проверить, слышу ли я тебя. Скажи: "Спагетти!"
— Спагетти! — орала Маша.
— А теперь скажи: "Пицца!"
— Пицца! — подключался Ваня, тоже, по-моему, на батарейках.
— Да, я слышала, как ты сказала: "Пицца". Какой сейчас год? Месяц? Число? Сколько времени?
Когда Маша прокричала ей все это прямо в ухо, предварительно справившись у меня, кукла спросила:
— Что мы сейчас будем делать?
Диалог с Анютой у Маши был налажен еще на итальянском пляже, и она кричала:
— Пора петь песни!
— Какую ты хочешь? — интересовалась Анюта.— "Делай так!"? "Ладушки"? "Сорока-белобока"?
— "Ладушки"!
— Хорошо! — послушно отвечала Анюта и начинала петь "Сороку-белобоку".
И так было раз тридцать. Я осатанел. Но я не подал виду. Я просто подошел к кукле и сказал ей, когда она в очередной раз затянула свое:
— Заткнись.
Маша посмотрела на меня, потом на Анюту. Она ждала, чем это закончится.
— Мамочка, я так тебя люблю! — сказала Анюта Маше.
— И я тебя люблю,— сказала моя девочка, и глаза ее повлажнели.
— Мне хочется слышать твой голос всегда! — льстиво произнесла эта так называемая кукла.
— И мне,— светло улыбнулась ей Маша.
— Ну, давай спой тогда "Сороку-белобоку"! — крикнул я.— А?!
— Папа, не так,— поправила меня Маша.— Давай петь песни!
— Ты какую хочешь? — уточнила Анюта, и я заскрежетал зубами.
— "Делай так!"
"Сорока-белобока кашку варила",— сладким голосом опять начала Анюта.
— Да замолчи же ты, пожалуйста! — попросил я.
После некоторого молчания Анюта произнесла:
— Обними меня, мамочка.
Маша обняла ее и вздохнула.
Я вышел из дому. Мне здесь делать было больше нечего.