Выставка современное искусство
Сегодня в Центральном доме художника открылась выставка одного из самых известных художников современности австрийца Эрвина Вурма "Держи голову в холоде", подготовленная московской галереей "Риджина" совместно с галерей "Кринцингер". Накануне выставки ЭРВИН ВУРМ рассказал ИРИНЕ Ъ-КУЛИК о скульптуре, политике и роли художника в обществе потребления.
— Почему вы называете все свои произведения скульптурами, а не объектами, инсталляциями или перформансами?
— Когда я поступал в венскую Академию искусств, туда можно было сдать экзамены только по двум предметам — живописи и скульптуре. Я тогда хотел заниматься живописью, но не сдал экзамен. Пришлось задуматься о том, что же такое скульптура в современном искусстве и как она соотносится с реальностью, с обычной жизнью. Я называю скульптурой вообще все, что я делаю, и стараюсь воспринимать повседневность через призму основных понятий, с которыми работает скульптура: объем, форма, масса. Если ты набираешь или теряешь вес, это тоже можно воспринимать как работу над скульптурой. В том числе и тогда, когда речь идет о том весе, который ты имеешь в обществе,— я стараюсь мыслить как скульптор на всех уровнях: социальном, психологическом и так далее.
— А какой же вы живописью хотели заниматься?
— Я увлекся искусством очень рано, но моя семья была далека от всего этого, мой отец был детективом и мое желание стать художником воспринимал как криминал. Я интересовался сразу всем, не различая плохого и хорошего. Когда мне было лет 14-15, я очень любил венский магический реализм — это такая разновидность сюрреализма. Меня до сих пор спрашивают о моих связях с сюрреализмом и венским акционизмом. Но сейчас мне это не близко. Они всегда стремились говорить о великой драме жизни и смерти. Меня же интересуют только маленькие, маргинальные истории и события. Когда я был студентом, я очень увлекался творчеством Йозефа Бойса. Но сегодня я уже не могу сказать, что это мой любимый художник, хотя я и сделал несколько произведений по мотивам его работ. Все его инсталляции, которые я видел в музеях и на выставках в последнее время, выглядят откровенно плохими — потому что они собирались уже без его участия, это работа не художника, но куратора. Возможно, чтобы его работы вновь стали интересными, их должны заново, на свой лад делать сегодняшние художники. Символизм Бойса, конечно, сегодня скучен, а его политическая позиция утратила смысл. Он исходил из того, что есть капитализм и социализм и нужно искать третий путь. А сегодня остался один капитализм...
— А у вас есть политическая позиция?
— Она много раз менялась. В юности я был крайне левым, потом — зеленым. Сегодня я стараюсь просто оставаться критичным по отношению к обществу, к любой идеологии и политической системе, но я уже не хочу разбираться в них. Я смотрю на США, и меня тошнит, я смотрю на Россию, и меня тошнит, я смотрю на Европу — то же самое. Я уже не верю в большие идеологии. Ведь мы же все, в конце концов, прекрасно знаем, что хорошо, а что плохо.
— Какие отношения между вещами и людьми существуют в вашем мире? Кто у кого в подчинении, кто кого мучает, кто испытывает боль, кто свободнее?
— Ни люди, ни вещи в моем мире не чувствуют боли, и ни те ни другие не являются свободными. Но в этом присутствует некая доля соблазна, и главный соблазнитель — я. Когда я работаю с людьми, я стараюсь убрать те внутренние барьеры, которые существуют у каждого,— в этом и заключается соблазн. Когда я делаю мой проект "Скульптуры на минуту" в том или ином городе, я прошу приглашающую меня галерею или музей дать объявление в газетах о наборе добровольцев. Приходит множество разных людей — по-своему счастливых, по-своему странных, со своими ожиданиями и подозрениями. Девушка, стремящаяся стать моделью, безработный, для которого участие в художественной акции — это вымещение обиды на общество, или уверенный в себе, продвинутый банковский менеджер, который считает, что искусство добавит ему крутости. Я сфотографировал его на фоне его банка, все его коллеги выстроились у него за спиной, а в нос ему я засунул две ручки.
— Вы стремитесь освободить ваших сообщников от стереотипных представлений о самих себе?
— Я вовсе не желаю быть жрецом свободы — это уже смешно. Это не моя, а их проблема. Но многие люди, в том числе влиятельные и знаменитые, почему-то очень хотят, чтобы я их фотографировал. Я все время хочу прекратить это — ну сколько можно заставлять людей делать всякие глупости. Но только что я продолжил цикл "Скульптур на минуту" по заказу Hermes. Героями фотографий стали люди, которых представили как постоянных клиентов марки, все в этих шмотках, таких дорогих, что с ними даже работать страшно было. И я каждому из них придумал некую вымышленную идентичность: судья, коммунист, анархист, террорист, психопат. И им, и фирме страшно понравилось оказаться втянутыми в эту игру, несмотря на то что Hermes страшно консервативный дом. Мне и до этого много раз предлагали работать для тех или иных компаний, но почти всегда они отказывались от моих идей. Так, я делал проект для одной австрийской фирмы, производящей нижнее белье. У них всегда были шикарные рекламные кампании с самыми известными фэшн-фотографами, с топ-моделями вроде Клаудии Шиффер или Синди Кроуфорд. Я снимал порномоделей, причем дешевых и неизвестных, и показывал мужчин, рассматривающих этих женщин в нижнем белье. Компания от моего проекта отказалась.
— Неужели делать концептуальные проекты по заказу больших фирм — это единственная критика общества потребления, которая сегодня возможна?
— Художник не обязан делать работу такого рода, но он может ее делать, если ему это по тем или иным причинам интересно, хотя нужно, конечно, быть очень осторожным. Меня, например, мода, ставшая такой значимой частью мира в последнее время, интересует так же, как меня интересовал труд, закон, неполиткорректность или статус художника в современном мире.