рассказывает Татьяна Алешичева
Спустя десять лет после выхода фильма "Забавные игры" (1997 год, скандальная премьера на 50-м Каннском фестивале) Михаэль Ханеке переснял его дословно и покадрово — на этот раз в Голливуде и с участием звезд. Ханеке не изменил ни строчки в сценарии, даже планы и ракурсы в точности повторяют первоначальный вариант — ни смещения акцентов, ни нового смысла. Все тот же сон, точнее, кошмарное дежавю.
Добропорядочное семейство Георга (Тим Рот) и Анны (Наоми Уоттс) приезжает с сыном в уединенный загородный дом. По дороге они обращают внимание на странное поведение соседа, который беседует на лужайке перед домом с двумя незнакомцами в белом. А спустя некоторое время двое в белом (Майкл Питт и Брэди Корбет) появятся на их пороге. Все начнется с невинной просьбы одолжить у Анны яиц для омлета. А закончится тем, что Георгу сломают ногу клюшкой для гольфа, Анну подвергнут унизительному раздеванию, ребенку натянут на голову мешок, а в финале два палача будут выбирать жертву с помощью детской считалки (как Микки и Мэлори в "Прирожденных убийцах" Стоуна). Сцены насилия Ханеке аккуратно выносит за кадр, происходящее выглядит почти невыносимо скорее благодаря, чем вопреки этому умолчанию.
Если бы дело было только в том, чтобы переплюнуть других по части шокирования, сердитый австрийский интеллектуал вряд ли бы стал браться за такое кино. Хорошо известно отношение режиссера к насилию на экране. Голливудские методы заигрывания с ним Ханеке считает неприемлемыми. Прикормленный зритель мыслит экранный ужас как условность, еще одно развлечение, будоражащее воображение, но не выходящее за рамки привычного. Ханеке прерывает уютное бодрствование коллективного тела перед экраном с однообразными кровавыми зрелищами, устраивая зрителю трудновыносимую психологическую пытку и возвращая экранному насилию статус реального. Ханеке, по собственным словам, "показывает зрителю не насилие, а его собственное положение по отношению к насилию", понуждая к соучастию, негодованию, поиску выхода. На каннской премьере "Забавных игр" десятилетней давности недовольные кинокритики массово покидали зал, за ними ретировался возмущенный Вим Вендерс.
В самом деле, смотреть, как два юных хлыща в белых перчатках долго, тщательно и со вкусом мучают несчастных супругов,— это занятие не для слабонервных, и удовольствия оно не предполагает. Эти двое в белом — прямые наследники ублюдка Алекса из "Заводного апельсина" Кубрика, такие же пижоны и так же устраивают добропорядочным гражданам кровавый ужас. Причем без всякого мотива и повода, шутки ради. Наоми Уоттс (выступившая здесь и в роли продюсера) отыгрывает амплуа хичкоковской блондинки в опасности, широко раскрывая голубые глаза посреди неумолимого саспенса. Тим Рот играет трагедию мужественности — он не в силах противостоять мерзавцам, издевающимся над его семьей. Правда, не вполне понятно почему. Те же клюшки для гольфа, которыми вооружаются подонки, есть и у него под рукой — бери и защищайся. Но буржуа ведут себя пассивно. Очевидно, что с развитием цивилизации у них инстинкт самосохранения атрофировался. Зритель не замечает, как становится на сторону парней в белом и начинает думать: а не поделом ли этим овцам? Именно этого и добивается Ханеке — вовлеченности: перестаньте быть зомби, начните думать; это провокация, на ваших глазах сначала убьют собаку, потом ребенка, а потом и вовсе начнется такое — и вам наконец-то это не понравится! Ханеке показывает зрителю, как легко им манипулировать: смотрите, эти забавные игры так нравились вам раньше; так что же теперь вы заныли и норовите сбежать из зрительного зала?
Осталось ответить на вопрос, зачем один в один повторять старый фильм. Переснять собственный фильм покадрово было для Ханеке мазохистской акцией, но не только. "Если бы положение вещей изменилось, я снял бы другой фильм,— говорит Ханеке,— но оно осталось прежним, так что это дело принципа". Более того, теперь у него появилась возможность в точности донести свою концепцию до непуганой американской аудитории и снять свое подрывное кино на вражеской голливудской территории. Фильм, разрушающий голливудские стандарты восприятия и притом сделанный в Голливуде,— настоящая партизанщина. Ведь невозможно бороться с насилием, одновременно его продавая, оно должно быть мучительным, неудобоваримым. "Нельзя снять антифашистское кино в фашистской эстетике",— убежден Ханеке. Потому глупы фильмы вроде "Прирожденных убийц" Оливера Стоуна, а лучший фильм о насилии, по его мнению, "120 дней Содома" Пазолини, потому что он невыносим.
Зрители и критики, видевшие оригинал, пеняют ремейку на утрату необходимой в данном случае актерской холодности. Американские звезды наддают аффектов — ну не могут они иначе, гонят Станиславского там, где лучше всего работает отстранение, ледяное спокойствие обреченности, как в оригинале 1997 года. Однако ремейк все же получился такой же пощечиной общественному вкусу, как и оригинал. Он отвратителен. Очевидно, этого и добивался Ханеке.
В кинотеатрах с 3 июля