Вчера в Новокузнецке хоронили опознанных шахтеров из числа погибших во время взрыва на шахте "Ульяновская". Остальных пытаются среди обгорелых трупов разыскать родные. Но специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ встретил в Новокузнецке людей, которые до сих пор надеются найти в шахте живых.
Вчера в половине восьмого утра 30-летний следователь Новокузнецкой прокуратуры рассказал мне, что накануне вечером произошла неприятная история. Семья Артюшовых забрала из медэкспертизы своего сына. Сестра погибшего несколько раз ходила на опознание и нашла наконец брата. Лица у него почти не было, но на месте оказались все его детские шрамы на теле. В тот момент Артюшовым многие завидовали: мало кто еще тогда нашел своих.
Его привезли домой. Гроб всю ночь простоял в квартире. Мать несколько часов сидела у изголовья гроба, потом сказала:
— Это не он.
— Это он! — крикнула сестра. Она испугалась за мать и повторила, что она точно знает, что привезла брата. Ведь все совпало.
— А почему у меня тогда слез нет? — спросила мать.— Верните его обратно. Это не мой сын.
Ее пытались привести в чувство, говорили, что все документы уже оформлены. Кто-то из родственников подумал, что она просто сошла с ума, не пережив смерть сына.
Но она все-таки заставила увезти гроб обратно в судмедэкспертизу. Она, можно сказать, выставила его на улицу.
Там, в морге, ночью его сразу опознала семья Рычковых. Рычковы ходили уже на пятое или шестое опознание. Они искали своего среди фрагментов, среди "конструкторов", как говорят про фрагменты тел судмедэксперты. Мать Артюшова оказалась права. Это был не ее сын.
Хотя ей ведь намекали, что, может, лучше не спорить. В конце концов, опознать человека после того, что там случилось, было большой удачей.
Второй раз Артюшова нашли в эту же ночь. От него почти ничего не осталось, кроме детского шрама на ноге, который уже ни с чем нельзя было спутать.
— У мужчин, оказывается, много одинаковых шрамов,— сказал следователь.— На лицах, на животе, на ногах. Мужские шрамы очень похожи. Интересное наблюдение, да?
— А есть шанс, что кто-то еще остался там живой? — спросил я у следователя.
— Вы серьезно? — переспросил он.— Ни малейшего. Ни одного. Никакого. Они все погибли. Вы хоть понимаете, что это был за взрыв?! Вот родственники, кстати, понимают. Они, между прочим, не удивляются, когда мы перед опознанием заполняем протокол на тех, кто будет опознавать, и вместо "жена" сразу пишем "вдова". Чтобы потом не переписывать.
Ко входу в морг привели немолодую женщину. Она сама уже не могла идти. Полчаса назад она вышла с опознания, потеряла сознание, потом на улице, в палатке МЧС, пришла в себя и теперь сделала попытку продолжить поиски сына. Не смогла. Она не смогла заставить себя туда зайти. Но боялась не того, что увидит. Она боялась того, что не увидит.
— Англичанина, который был в шахте, опознали? — спросил я следователя.
— Да! — улыбнулся он.— Сразу.
— По одежде?
— Да по какой одежде,— поморщился он.— Одежды от них вообще почти никакой не осталось. Нет, у него была особая примета. Ее как особую примету и записали — "ровные белые зубы".
К нам подошел юноша и хмуро спросил:
— Часы можно посмотреть?
У его отца на руке в момент смерти были часы, и он просто хотел на них поглядеть. Отца уже нашли.
— Как выглядят? — спросил следователь.
— Ну как обычные "Картье",— юноша уверенно сделал ударение на первом слоге.
— Дорогие? — спросил следователь.
— Недорогие,— покачал головой этот парень.— В Кемерове взял за две тысячи рублей.
— Пойдем,— кивнул следователь.
Мы вместе с ними зашли в морг. В одном из помещений следователь выдвинул из-под стола большую картонную коробку, расползающуюся от набитых в нее вещей в полиэтиленовых пакетиках с бирочками.
— Ну вот же они,— обрадовался парень, увидев пакетик на самом верху.
Он снял полиэтилен и начал тереть пальцем черный от копоти циферблат.
— "Картье"! Это его часы.
Он отчаянно тер циферблат.
— Бесполезно,— сказал следователь.— Это не оттирается. Прилипло намертво. Обожгло взрывом. Положите пока обратно.
Парень снова уложил часы в пакетик и даже завязал его.
— Я с концерна "Южкузбассуголь",— подошла к нам женщина лет сорока.— Сенчихина не нашли, не знаете? У нас уже все готово.
— Что готово? — удивился следователь.
— На пятницу заказали поминки в столовой, фрукты везут из Новосибирска. А его вроде до сих пор не опознали. Мы ничего не понимаем,— пожала плечами женщина.— Может, отменить поминки?
— Нет, не надо пока,— сказал ей следователь.— Он с какого участка? Если с восьмого, есть надежда.
— На что? — с каким-то даже испугом спросила женщина.
— На то, что опознают,— ответил следователь.— А если с шестого — меньше надежды. С пятого — почти никакой надежды. То есть вообще никакой.
Женщина покопалась в документах.
— С пятого,— растерянно сказала она.
— Ну, отменяйте поминки,— сказал следователь.
Она неуверенно посмотрела на него, а потом долго и озабоченно изучала информацию у входа в морг. "Новокузнецкое благоустроенное элитное кладбище производит захоронения и перезахоронения из других городов и районов, в том числе и с прахом в стену плача. Уход за могилами, освящение и озеленение территории, круглосуточная охрана"... Для чего-то она торопливо записала телефон.
К этой минуте было опознано 87 человек из 108 погибших. Четверых, "почти не пострадавших", как сказал полковник МЧС, пока никто не может опознать.
— Или не хочет,— раздраженно добавил кто-то из родственников.— Потому что если бы захотели, их было бы нельзя не опознать. Они даже не сгорели.
Когда я уезжал в храм, где должны были отпевать погибших шахтеров, возле палатки МЧС с надписью "комната ожидания" громко спорили несколько человек. Это были специалисты концерна и представители одной страховой компании. Люди из компании объясняли страховщикам, что англичанина Йена Малколма Робертсона на родину повезут в запаянном цинковом гробу.
— У нас такие правила,— говорили они.— Против правил вы ничего не сделаете.
— Сделаем,— терпеливо объясняли им страховщики.— Они там у себя в Англии будут его кремировать. У них к кремации все готово. Так им что, распаивать гроб?
— Но вы и нас поймите,— также терпеливо вздыхал какой-то, видимо, высокопоставленный сотрудник "Южкузбассугля".
— Хотя мы, конечно, уважаем традиции такой страны, как Англия, но поймите правильно, его ведь еще надо довезти, и вы в этом заинтересованы, может быть, даже больше нас,— многозначительно сказал он.
Было видно, что спор этот тянется у них не первый день.
У епископа Кемеровского Аристарха была служба по погибшим. Потом владыка рассказал, что его ведомство создало оперативную комиссию под его собственным руководством.
— В задачу комиссии,— разъяснил он,— входит информирование населения о бесплатно оказываемых услугах отпевания шахтеров на дому, для чего создана "горячая линия", номер такой-то... Любой желающий может получить информацию.
— А кто на том конце провода, владыко? — спросил я, когда отец Аристарх шел к своему стоявшему у входа в храм черному "Шевроле Блейзер".
— Как кто? — не понял он.— А, вы имеете в виду — на том конце!..
Он поднял глаза высоко вверх и нерешительно улыбнулся. Он решил, видимо, не опровергать понравившуюся ему версию.
Через полчаса в храме должны были начать отпевать главного механика шахты "Ульяновская" Сергея Дудина. Остальные родственники к данной по "горячей линии" рекомендации не создавать ненужного ажиотажа и отпевать шахтеров по возможности на дому прислушались.
Через дорогу от храма стояли, вернее, еще как-то держались на земле пятиэтажки. В одной из них жил электромеханик шахты "Ульяновская" Александр Лысак. Возле второго подъезда, откуда должны были вынести гроб с его телом, было не так уж много людей. Пришли в основном соседи. Они стояли по три-четыре человека и тихо переговаривались. В сторонке, метрах в ста от подъезда, стояла женщина лет сорока пяти. Слезы плавили нелепую оранжевую помаду на ее губах и стекали дальше яркой акварельной струйкой. Она ничего этого не замечала.
— Кто он вам был? — спросил я ее.
— Близким другом,— сказала она и прислонилась к дереву.— Мы просто дружили.
В квартире вокруг гроба стояли венки от губернатора Кемеровской области Амана Тулеева, от полпреда президента в Сибирском федеральном округе Анатолия Квашнина, от партии "Единая Россия", наконец. Такие венки получили все погибшие. Я был уверен, что увижу здесь венок и от "Справедливой России", но его все-таки не оказалось.
Электромеханика не отпевали. Я видел, что его близкие хотят просто как можно тише и спокойнее проститься с ним.
Пока я шел обратно к храму, мне сказали, что рядом, в 500 метрах, еще одни похороны, а на соседней улице еще одни. У Новокузнецка был тяжелый день. Тяжелее, наверное, никогда еще не было.
В храме отпевание продолжалось больше часа. Главного механика "Ульяновской" Сергея Дудина родственники решили хоронить в открытом гробу. Лицо у него было красным, словно распаренным, и он лежал в гробу, словно задремал после бани и рюмки водки.
Его хоронили на том самом элитном кладбище, о котором было написано в объявлении у входа в морг. Здесь было вырыто семь могил. Было холодно, минус три, и ветрено. Хотя нас и прикрывала стена плача, о которой рассказывалось в объявлении.
— Он ушел от нас,— сказал коллега Сергея Дудина, наклонившись над могилой.— Так получилось. Наверное, никто не виноват. Так получилось. Ушел. Не знаю, что сказать.
Гроб начали опускать в могилу, мать и жена зарыдали. Но оказалось, что гроб не проходит в могилу. Итальянские гробы, которые привезли для шахтеров из Новосибирска, были размером 2,1 м, а стандартные могилы копались под 1,9 м. Гроб начали опускать наискось, и он совсем застрял.
— Господи, он уходить не хочет,— всхлипнул кто-то.
— Идиоты! Там же еще на час работы! — тихо сказал кто-то из шахтеров.— Это же щебенка и камень. Там надо было отбойным молотком пройти. Ни сантиметра земли.
То есть и и для того, чтобы проводить шахтера в последний путь, надо было поработать как в забое.
Сюда же, на элитное кладбище, еще раньше привезли электромеханика Лысака. И теперь его могилу тоже долбили ломами. Постепенно некоторые шахтеры увлеклись и начали показывать могильщикам, как правильно работать ломом с камнем и щебенкой.
Другие шахтеры обсуждали, что там, на "Ульяновской", могло произойти. Все говорили про выброс метана, и все говорили, что была какая-то искра. Эти люди хорошо знали, как это случается.
— Может, электрик что-то чинил под напряжением,— говорил один старик.— Они же обычно под напряжением чинят. Им лень идти выключать. Искра — и выброс метана. По-другому не получается. Если бы не взрыв, они бы просто задохнулись. Но кто-то спасся бы.
— Или, может, покурили,— рассудительно сказал еще кто-то.
С этим тоже никто не стал спорить.
— Это постоянно бывает,— подтвердили сразу трое или четверо.— Идут в шахту и имеют наглость проносить сигареты!
— А ты сам-то не такой был? — спросили его.
— Такой, конечно. Что я, хуже всех? Как ни искали, а у меня никто не мог найти!
Все заинтересовались, стали допрашивать его, куда он прятал сигареты перед спуском в шахту. Пачка сигарет — это кошмарный сон любой службы контроля. Пачка сигарет в шахте — это русская рулетка, в которую шахтеры играют каждый день по 20 раз, то есть по числу сигарет в этой пачке.
— А может, электрика так сработала там,— сказал еще кто-то.— Не зря же они проверяли эту газовую защиту, которую англичане ставили. Главный механик как раз с англичанином и шел. Вот и допроверялись...
Могилы все-таки разбили еще на 30 сантиметров. Больше никто не плакал. Все ждали, что этот ужас уже когда-то закончится. На черном металлическом столике рядом с могилой осталась стопка из двух десятков новых неиспользованных носовых платков.
На площади у входа на кладбище было уже несколько десятков автобусов. Шахтеров хоронили и на элитном, и на обычном Старокузнецком. Я только теперь понял, что мы стоим на вершине горы. Под нами был весь город. Не уверен, что именно в горе их и следовало похоронить.
Мы вернулись в судмедэкспертизу. Здесь, между палатками МЧС и входом в морг, стояли несколько человек. Это были сослуживцы шахтера Семеникина.
— Неужели он еще там, в шахте?! — спросил мужчина лет тридцати пяти, двухметрового роста, обращаясь почему-то ко мне.— Среди тех двоих?!
— Каких двоих? — переспросил я.
— Которых не нашли,— как-то жалобно сказал он.
— Может, его еще опознают? — сказал я.
— Вот это мы и делаем уже который день,— сказал он.— Все опознаем. Но что-то слишком много случайностей. Он корсет на спину не надел, когда спустился в шахту. А он его всегда носил. Он вообще ничего с собой не взял в шахту: ни часов, ни ручки, ничего. А обычно брал. Открыл кабинку, снял с себя то, в чем пришел, надел грязное — и пошел. Потому что он не на войну шел.
Со мной говорил двоюродный брат шахтера. В руках он держал небольшой железный замок.
— Попробуем,— говорил он,— попробуем хотя бы по ключу узнать, был он здесь, в морге, или не был. Его ведь могли по ошибке, например, забрать. А что, разве не могли?
— Как же вы проверите? — спросил я.
— Ну вот ты же мужик,— сказал он.— Что ты сделаешь, если ты переоделся и закрыл на замок свою одежду? Куда ты положишь ключ?
— В карман, наверное,— сказал я.
— Ну вот! — обрадовался он.— Конечно, в карман! Это женщина еще подумала бы, куда положить, может, сдала бы куда-нибудь. А мужик не мог. А знаешь, сколько тут таких ключей из карманов прокуратура вытащила?! Надо только наш найти, и все! Если подойдет ключ, значит, он здесь был! Будем тогда дальше искать. Ошибся кто-то, значит. Будем исправлять ошибку.
— А если не подойдет ключ? — спросил я его.
— Значит, он еще там, в шахте,— вздохнул этот человек.— Тогда тоже будем искать.
Еще никогда в жизни я не сталкивался с тем, чтобы столько зависело от того, подойдет или не подойдет ключ к замку.
— Там же вода. И с воздухом беда,— осторожно сказал я.
— Знаю,— оборвал он меня.— Главное сейчас — подойдет ключ или не подойдет.
Мимо следователи пронесли ту же самую картонную коробку. В палатку с надписью "следователи" вошел отец шахтера. Пока его не было, брат рассказал, что вчера уже решили было, что нашли его:
— Ну точно он. Полностью, по всему совпадает. Потом забрали человека, который вплотную к нему лежал, и плечо нашего открылось. Смотрим — татуировка, летучая мышь. У нашего татуировки не было.
Ключ к замку подбирали долго. Это был словно набор каких-то адских отмычек.
— Нету,— сказал отец, выйдя из палатки.— Не подошел.
— Господи, значит надежда еще есть,— прошептал брат шахтера.— Значит, все не зря.
— А шанс один на миллион? — спросила его женщина в белом халате, вышедшая из морга.
— Вы в этом ничего не понимаете,— сказал он ей.