Осветительская деятельность

"Рембрандт, его предшественники и последователи" в ГМИИ

выставка живопись

В ГМИИ имени Пушкина открылась выставка "Рембрандт, его предшественники и последователи", посвященная 400-летию со дня рождения великого нидерландского художника. В основном рембрандтовскую графику и в основном не рембрандтовскую живопись рассматривал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.

Трудно себе представить, чтобы Музей изящных искусств не сделал бы выставку о Рембрандте к его юбилею. Точнее, даже невозможно. Сходится все: и всенародный характер любви к творчеству художника, и возможность по этому поводу извлечь что-то из запасников (как раз голландской живописи XVII века в ГМИИ немало), и простор для кураторов — все-таки Рембрандт из тех, кто провоцирует на интеллектуальные выставочные ходы. Добавим к этому очевидную идеологическую важность выставки и для самого нынешнего ГМИИ. Многократно озвученный Ириной Антоновой (хотя бы теперь, перед открытием выставки) постулат о том, что музей — прежде всего храм и рассадник только самого одухотворенного в мировой художественной культуре, иллюстрировать выставкой Рембрандта едва ли не наиболее уместно.

Но здесь есть та существенная проблема, что на одном только материале собрания ГМИИ сделать выставку, целиком посвященную Рембрандту, затруднительно. Офортов-то наберется много, а живопись наперечет — значит, придется брать взаймы и у других музеев, и других художников, которых с главным героем возможно сопоставить — хотя бы хронологически. Так и поступили. Шесть местных Рембрандтов дополнены шестью привозными и еще пятью десятками живописных работ учеников и современников. При этом что-то взяли из собственных запасников, а что-то из других отечественных музеев. Музеев, следует уточнить, весьма широкого круга. Вот, допустим, "Пейзаж со сценами бегства Лота из Содома" Ромбаута ван Трейгена — из Воронежа. А меланхоличный "Ученый в кабинете" Изака де Яудервилле, окруженный атрибутами свободных искусств,— из Серпухова.

Знаменитое эрмитажное собрание Рембрандта на выставке не представлено вовсе (пара привезенных из Петербурга полотен — это опять же школа). Напрашивающееся предположение о том, что своего Рембрандта Эрмитаж в Москву не отпустил, обидевшись на недавнюю инициативу Ирины Антоновой по воссоединению коллекции бывшего Музея нового западного искусства, ГМИИ решительно отвергает. Мол, две запрошенные картины просто-напросто уже уехали на зарубежные выставки, а третья — невыездная по нынешнему состоянию живописи.

О зарубежных собраниях, представленных на выставке, говорить во множественном числе можно в основном из вежливости. Строго говоря, пять из шести привозных работ в Белый зал ГМИИ попали из нью-йоркского Metropolitan. Три — 1630-х годов, мужской и женский портреты плюс знаменитая "Беллона", похожая не столько на аллегорический персонаж, сколько на простоватую дородную актрису, ряженную древнеримской богиней. Из двух более поздних завораживает портрет Хендрикье Стоффельс, невенчанной жены Рембрандта: утомленная фигура крупной немолодой женщины с отчаянием в глазах выписана нервозно, с мучительной экспрессией.

Из Музея Гране, что в Экс-ан-Провансе, привезли только небольшой, но изумительный автопортрет (незаконченный), чем-то похожий на знаменитый автопортрет в образе апостола Павла, но только с еще более насупленным лицом, с еще более резкой игрой света на глубоких горестных морщинах. Эту работу, собственно, до недавнего времени за Рембрандтом не числили, но теперь ее решительно атрибутировал Rembrandt Research Project — авторитетная международная комиссия, которая как раз и занимается корректированием списка общепризнанных рембрандтовских полотен.

Рассматривать все это как выставку на тему "Рембрандт и его время" довольно-таки сложно. Четких сюжетных линий в экспозиции не проследишь. Без них небольшой корпус собственно рембрандтовских живописных работ почти не взаимодействует с остальными. То есть приятно видеть иллюстрацию того, что нидерландская живопись XVII века отличалась известным разнообразием манеры: кто-то ориентируется на Рубенса, кто-то на Италию, кто-то работает в сфере переложения ветхозаветных сцен на уютно-приземленный язык быта состоятельного бюргерства. Но Рембрандта увидеть вписанным в этот контекст не получается. В сущности, то же и с графикой. Шестьдесят рембрандтовских офортов смотрятся экспозицией великолепной, но совершенно обособленной и законченной, усиливая общее ощущение дробности и бессвязности выставки в целом.

Можно, конечно, отмахнуться от этого ощущения, сказав себе, что главное — сам факт появления в Москве редких или издалека привезенных полотен. Но и от живописи не всегда выходит получить чаемое удовольствие. Ее развесили на бархате приглушенного цвета морской волны, что куда ни шло, но осветили местами просто отчаянно неудачно. Жемчужина собрания ГМИИ, любому москвичу с детства известные "Артаксеркс, Аман и Эсфирь", от которых ждешь в этот раз каких-то новых ощущений, под безжалостным светом выставляют напоказ не живописные нюансы, а бугры и трещины красочного слоя, подобные старческим морщинам, которые так любил писать поздний Рембрандт.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...