Президент России Владимир Путин встретился со студентами и преподавателями Колумбийского университета и рассказал им, как сложно устроена жизнь в России. Попытка объяснить, почему она устроена так сложно, по мнению специального корреспондента Ъ АНДРЕЯ Ъ-КОЛЕСНИКОВА, завершилась неудачей.
В эти дни в Колумбийском университете наступают горячие деньки. С визитами сюда приезжают лучшие представители стран третьего мира: премьер-министр Афганистана господин Карзай, премьер-министр Индии господин Ваджпаи и президент Ганы господин Куфуор. Российский президент открывал этот почетный список.
Встреча с Владимиром Путиным широко анонсировалась в Колумбийском университете. В нескольких красочных брошюрах было подробно рассказано о России. Это был доброжелательный рассказ. Подчеркивалось, что американцы мало знают об этой удивительной стране. Недостаток знаний тут же восполнялся. Так, утверждалось, что Россия зарабатывает на туризме больше, чем Таиланд, Греция и Португалия. А российский модельер Елена Ярмак (живет на Брайтоне) стала лучшим дизайнером мира 2003 года ("Российская культура, таким образом, снова на подъеме!" — говорится в буклете). Грамотность в России составляет 99,6%, в то время как в Америке — всего 97%. Ну, и никаких вопросов уже не вызывало утверждение о том, что, по данным агентства "Валидата", 78% жителей Чечни хотят жить в составе России.
В результате, чтобы увидеть президента такой прекрасной страны, на входе в актовый зал выстроилась длинная очередь из студентов, преподавателей, славистов, русистов и журналистов. Впрочем, интерес ко встрече проявили только российские журналисты, которым больше было некуда себя, собственно говоря, девать. У американских журналистов хлопот было, очевидно, больше. Встречей с российским президентом не заинтересовался ни один национальный телеканал.
Президент России извинился за то, что у собравшихся были сложности с проходом в здание. Он рассказал, что и сам часто злится на свою службу безопасности, а также и на чужие, но не обижается на них. Такой уж это человек.
Во вступительном слове российский президент сказал, кроме того, что знает, как Россия стала для многих людей в этом зале научной судьбой и что Колумбийский университет долгие годы ковал кадры советологов. И тут докладчику изменила выдержка.
— Мир капитальным образом изменился, СССР больше нет, а советология существует! — с досадой воскликнул он.— Упразднить ее надо! Я только что говорил вашему ректору: упразднить! Я вот смотрю на ваш потолок, тут написаны названия предметов: литература, философия, медицина... Нет советологии! И правильно!
Судя по тому, как растерянно улыбался, но ни разу даже не кивнул ректор, меры по горячим следам приняты не будут.
Зато на предложение российского президента задавать вопросы зал откликнулся бескомпромиссно. Бойкая студентка Колумбийского университета Оксана Буранбаева тут же спросила, почему президент назвал ВИЧ-инфекцию угрозой для России. Тот вынужден был довольно долго отвечать, хотя было видно, что ему не хотелось тратить время на этот вопрос. Американский паренек, хорошо говорящий по-русски, признался, что ему очень нравится, как по-русски говорит Владимир Путин.
— Что-что вам нравится? — переспросил его президент.
— Как вы...— замялся паренек,— режете правду-матку.
— Случается,— с некоторым, я бы сказал, кокетством пожал плечами президент.
— А как вы употребляете крепкие выражения!
— Вы преувеличиваете мои способности!
— Ну, можно сказать, крылатые выражения...— Паренек умел подбирать слова.— Вы считаете, они являются неотъемлемой частью языка?
— Я ведь не филолог,— пояснил президент.— Но у меня есть мнение. Вот российская знать одно время разговаривала в основном на французском. Встает вопрос: что с этой знатью произошло?
Владимир Путин сделал паузу и испытующе посмотрел на паренька, словно сомневаясь, что тот знает. Но тот, видимо, знал. Кивнул, во всяком случае, уверенно.
Русскую знать подвело, таким образом, знание французского. Недаром сам Владимир Путин уже не первый год учит английский.
Милая девушка спросила его насчет свободы слова. Она сослалась на мнение тех людей, которые считают, что Владимир Путин попирает эту свободу.
— Да у нас не было никогда свободы слова, так что я не знаю даже, что попирать! — недоуменно воскликнул российский президент.
Эти слова отчего-то очень понравились залу; он зааплодировал, что явно придало уверенности Владимиру Путину.
— После начала 90-х годов наступил ренессанс свободы. Свобода воспринималась как вседозволенность, анархия, стремление к разрушению...
Никто уже не аплодировал. Зал притих.
— Должны существовать определенные ограничения, заключенные в законе, который принят в условиях демократии,— продолжил российский президент.
Зал, до этого очень оживленно реагировавший почти на каждую реплику Владимира Путина, теперь молчал. Очевидно, американцы почувствовали, что в этих словах может таиться какая-то серьезная неприятность для интересующих их свобод.
Но президент не остановился на этом, а пояснил свою мысль. Он рассказал, что ее хорошо иллюстрирует ситуация со штурмом на Дубровке. По его словам, съемочная группа одного телеканала, дав взятку, прошла через оцепление и транслировала напрямую штурм здания, поставив под угрозу жизни заложников и двухсот бойцов спецназа. Это было сделано, по мнению Владимира Путина, не для того, чтобы рассказать правду о происходящем на Дубровке, а в борьбе за рейтинг.
— Разве можно в этой борьбе ставить под угрозу жизни людей? — спросил он.— Нельзя.
Американцы явно слышали обо всем этом впервые. История с Дубровкой была, видимо, не очень понятна им, в подробности они старались не вникать, у них своих хватает. Оставалось, в общем, поверить на слово. Но тема, безусловно, интересовала и самого Владимира Путина. Он продолжил:
— Пресса должна быть свободна, но если есть экономическая база ее развития.
Я обратил внимание на то, что в последнее время никто уже не говорит о том, что пресса должна быть свободна, без оговорок. Сразу появляется какое-нибудь "но".
— А если газетой владеют один-два денежных мешка, то это уже свобода защиты корпоративных интересов,— закончил президент, добавив, что на эту тему можно, конечно, спорить, но он так считает.
Аудитория опять никак не реагировала на эти мысли. Этих людей учили все-таки, видимо, по-другому. Газетами и всем остальным владеют люди, которые могут и хотят все это купить, чтобы потом все это с выгодой продать. Это ведь очень просто.
Но какой-то осадок у людей в зале, похоже, остался. Следующие вопросы не были такими доброжелательными, как в начале встречи. Президента спросили, как он относится к тому, что предстоящие президентские выборы уже называют "выборами Путина". Президент уверенно ответил, что это способ предвыборной борьбы, а цель ее в том, чтобы убедить людей не ходить на выборы, потому что и так якобы все ясно.
С удовольствием Владимир Путин отвечал на вопрос, почему в Россию никак не может приехать далай-лама.
— У нас нет проблем с приездом далай-ламы в Россию. Но вот один китайский товарищ недавно спросил меня: "У вас в стране сколько друзей далай-ламы?" Ну, говорю, миллиона полтора наберется. "Ну вот и решите, с кем вы хотите дружить — с ними или с нами, которых полтора миллиарда?"
Проблем с приездом далай-ламы, таким образом, действительно нет. Он не приедет.
Один профессор университета, высокий худой дяденька с добрыми глазами, сказал, что, по его мнению, в Россию стали возвращаться старые времена. Вот разогнали ВЦИОМ. Ученые из России просят не говорить с ними откровенно по телефону и быть осторожней с электронной почтой. Новая роль ФСБ охлаждает, по мнению ученого, отношения между странами.
Дяденька задал вопросы и хотел отойти от микрофона. Но Владимир Путин попросил его задержаться.
— Минуточку... Да, времена меняются. Вот наших высокопоставленных дипломатов в американском аэропорту заставляют снять ботинки и остаться в трусах. Вас в нашем аэропорту не заставляют? А ведь у вас нет дипломатической неприкосновенности. А у них есть.
Дяденька хотел опять отойти от микрофона и сесть на место, и опять Владимир Путин не отпустил его.
— Давайте говорить конкретно. Вот вы назвали только одну конкретную вещь: ВЦИОМ. Центр изучения общественного мнения был свободным, потом государство решило подмять его под себя, так как он давал не те результаты. Так?
— Да, точно! — воскликнул профессор.
— Вот вас как зовут?
— Марк.
— Марк?
— Марк.
— Марк! Но ВЦИОМ-то — государственная организация! И мы хотим, чтобы она была приватизирована. А ее сотрудники не хотят. Они хотят гарантированно получать зарплату!
Короче говоря, Марк с головой рухнул в эту яму. Владимир Путин торжествовал. Бедный профессор выбрал не самый удачный пример. Если бы он получше знал российскую специфику, он бы мог сказать, что Россия — страна, где порой государственные организации ведут себя как частные, и наоборот. Но Марк мечтал только об одном: как бы поскорее отойти от этого микрофона и больше не позориться.
Владимир Путин тут же высказался и о спецслужбах ("Они не должны совать свой нос в гражданское общество, но должны стоять на страже государственных интересов". Так что и здесь есть "но"), и о приватизации ("От передела собственности ущерба будет еще больше, чем от самой приватизации").
Вот тут и прозвучал вопрос, когда, по мнению российского президента, власть в Ираке перейдет к иракскому народу. Срок урегулирования, по словам Владимира Путина, будет зависеть от качества новой резолюции ООН.
— Если эта резолюция будет фиговым листком к происходящим событиям... Вы знаете, я разговаривал со многими лидерами арабских стран, и они мне говорили: "Вы не думайте, что мы идиоты, мы все поймем, и нашей поддержки не будет..." Самое главное я по этому вопросу уже сказал, и Бушу об этом уже доложили.
Надо же. Так нужно ли вообще тогда ехать в Кэмп-Дэвид?
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, Нью-Йорк