Другие берега

дети/жизнь

Все началось с того, что моя дочь, которой два с половиной года, захотела на море. Откуда-то она узнала, что в мире есть море.

Зима

Я ей ничего не говорил, это точно. Ведь я наверняка знал, что жизнь моя превратится в ад, если она раньше времени узнает об этом. И вот она узнала.

Как произошла утечка информации? Может быть, посмотрела мультик? Да, не исключено. Но если разобраться? Нет, категорически исключено. Я отслеживал этот канал. Маша смотрела только проверенные видеокассеты. На них не было моря. Разве только в одной серии "Ну, погоди!", там, где волк приезжает на пляж? Ну, все помнят. (А если забыли, то советую обратить на это внимание. Тревожный для вас факт. Звоночек, как говорится.) Но с другой стороны, ее мама сама ведь обрадовалась как-то, когда смотрела этот мультик:

— Смотри, Маша, это же море!

— Мама,— снисходительно сказала Маша,— это же пруд.

Нет, она точно никогда раньше не видела моря и не могла знать, что это такое.

Может, это было дурное влияние улицы? Во дворе гуляют дети, которые, увы, не понаслышке знают, что такое море. Да что там, оно им давно обрыдло, море это.

И вот теперь Маша разговаривала со мной двумя фразами.

— Папа, когда мы поедем на море? — спрашивала она по десять раз на дню.— Я хочу на море.

Время от времени она ложилась на ковер и начинала неистово грести руками.

— Папа, смотри, я плыву! — кричала она.

Потом она подходила ко мне и спрашивала, немного виновато на этот раз заглядывая в глаза:

— Папа, когда мы поедем на море?

Она как будто давала понять, что и сама страдает от отсутствия собственной деликатности в этом вопросе. То есть она откровенно пускала в ход самые безотказные девичьи чары. По ее убеждению, все средства, видимо, были хороши, чтобы поехать на море.

— Маша, сейчас какое время года? — наконец спросил я ее.

Она задумалась. Вообще-то было самое начало осени. Я бы руку дал на отсечение, что она не знает пока слова "осень". Когда в ее жизни появилась прошлая осень, она еще и говорить-то не умела. Таким образом, план мой был прост. Маша задумается, ответит невпопад, и я, слово за слово, уведу ее с этой скользкой темы. Запутаю, как говорит один мой приятель, когда рассказывает о девушке, которую стоит соблазнить. В конце концов, мы действительно собирались ехать на море, но ведь не прямо так взяли и поехали. К этой поездке надо было подготовиться. Мы, в конце концов, не одни ехали, а с маленькой дочерью. Я планировал на следующую весну.

В конце концов, на моей стороне был некий опыт по запутыванию. А у нее никакого опыта по распутыванию.

— Так какое сейчас время года?

— А что? — переспросила Маша.

— Зимой! — рассердился я.— Мы поедем на море зимой.

Она как-то подозрительно легко кивнула.

Прошло несколько дней. Я достал из холодильника литровую банку белых грибов. Эти грибы мы с женой Аленой собрали неделю назад и сами замариновали. Первый раз в жизни я мариновал грибы. Получилось восемь литровых банок, и о каждой из них я неотступно думал с той самой секунды, как они оказались под крышками. И вот нервы у меня сдали. Я достал одну банку из холодильника. Надо же было попробовать, как получилось. А вдруг многовато уксуса?

— Ура! — закричала Маша.— Ура! Мы едем на море!

— Почему ты так решила? — оторопел я.

Алена какое-то время с таким же недоумением, как и я, смотрела на Машу, а потом начала смеяться. Маша тоже начала смеяться своим счастливым детским смехом.

Я один не смеялся.

— Что все же происходит? — опять спросил я.

Алена наконец объяснила. В общем, Маша, регулярно открывая холодильник в поисках интересных игрушек, давно подбиралась к этим банкам. Наконец мама сказала ей:

— Не трогай, пожалуйста!

— А когда? — задала Маша свой коронный вопрос.

— Мы будем есть эти грибы зимой.

И вот я вынул грибы из холодильника. Маша поняла, что наступила зима. И значит, мы едем на море.

В тот момент и я понял, что мы ведь действительно едем на море. Все было логично. Я ничего не мог возразить. Она победила. Она взяла длительную паузу, такую длительную, на которую не был способен я сам, если бы захотел достичь своей цели в результате некоего стратегического плана.

Да, мы поедем на море. В конце концов, я и сам этого хотел не меньше, чем она.

Беда

— Папа,— прошептала она,— мне не нравится море!

Отчаяние в ее глазах было таким же бескрайним, как море, которое ей не понравилось. Таким искренним и страшным отчаяние бывает только в глазах девочек от двух до двух с половиной лет. Я имею в виду, что в три года девочки все-таки уже умеют, если хотят, держать себя в руках.

Она заплакала. Не очень громко. И цель была не в том, чтобы я взял ее на руки. Цели не было. Ей просто было очень плохо.

— Я хочу в Москву,— сказала наконец она.

— Маша, давай разберемся,— предложил я ей.— Чем тебе не нравится море?

В ее глазах появился испуг.

— Холодное?

— Не хочу,— сказала она и отвернулась.

То есть она даже не хотела обсуждать со мной эту тему. Дело, таким образом, было еще хуже, чем я предполагал.

— Ну так что, холодное?

— Ты сам холодный.

— Слишком большое?

— Большое! — она с восторгом вскинула вверх руки.

— Соленое?

— Да!

Это "да" означало, что ей очень нравится, какое соленое это море.

— Тогда что?

У нее на глазах опять показались слезы. Она испытующе посмотрела на меня, словно прикидывая, стоит ли говорить с этим человеком на такую серьезную тему. Сможет ли он хоть что-нибудь понять? И видимо, желание поделиться отчаянием взяло верх над всеми сомнениями

— Берега нет,— сказала она.

В общем, она не нашла у этого моря другого берега.

Дружба

Мы поехали на море с приятелями, которые состояли при маленькой дочке Алисе. Долго решали, куда же ехать. Идей было, конечно, много. Я давно хотел получше рассмотреть Италию. Алена хотела в Тибет.

В итоге остановились, конечно, на Турции. Поездка в Италию получалась слишком суетной. Поездка в Тибет вообще не получалась. Турция, как меня убедил приятель, как нельзя лучше подходила для осуществления наших самых далеко идущих планов. Во-первых, там хорошо ребенку. Во-вторых, там есть футбольное поле, и мы каждый день будем заниматься спортом.

Для детей в отеле "Пиратский клуб" вообще созданы царские условия. Свой ресторан, свой танц-пул, свой клуб. Дети от четырех до четырнадцати могут отдыхать вообще отдельно от взрослых. Нашим детям было, правда, по два с половиной года.

Они вроде подружились. Ходили, взявшись за руки, по салону самолета, а чаще бегали. Правда, время от времени Маша подходила ко мне, подводила Алису и как-то расстроенно спрашивала:

— Папа, что она говорит?

Детский лепет Алисы в совершенстве разбирали только ее родители.

С тем же самым вопросом через некоторое время стала подходить к своим родителям и Алиса. То есть они общались главным образом через переводчиков. Но это была не беда. Все-таки общались. И все было очень и очень неплохо.

Дом

Мы, конечно, переживали, как она перенесет взлет и посадку. Со взлетом она справилась превосходно. Когда самолет набрал высоту, она заглянула в иллюминатор и закричала на весь салон:

— Море! Море!

С ней трудно было спорить. При желании небо и правда можно было принять за море.

Потом она заставляла меня долго ходить по салону. Она пытливо заглядывала в глаза пассажирам и спрашивала меня:

— Папа, это кто?

Я пожимал плечами. А некоторые люди, услышав вопрос, начинали рассказывать. Так, один сказал, весело глядя то на нее, то на меня:

— Я занимаюсь черным пиаром.

Маша отшатнулась от него как от чумы.

А его сосед сказал, чтобы сгладить, видимо, отвратительное впечатление:

— Девочка, а я дома строю.

Маша посмотрела на него по крайней мере заинтересованно. Это дело было ей хорошо знакомо. Она сама построила уже довольно много домов. Из песка, кубиков и другого строительного материала, который был у нее под рукой. Кроме того, прямо под окнами ее дома недавно начали строить настоящий дом, и теперь она время от времени говорит мне:

— Папа, пойдем смотреть, как строят дом.

Я беру ее на руки, поднимаю, и мы смотрим. Мне и самому интересно. Там еще даже нет фундамента. Перед отъездом на море площадку заливали бетоном. Мы живем на двенадцатом этаже и оттуда видим, как внизу в три смены копошатся люди. Маша уже много раз спрашивала меня, кто это такие. Я придумывал про этих людей всякие истории.

Так, один из них пошел в лес, подружился с барсуком и остался с ним жить. Другой копал-копал фундамент для дома маленькой лопаткой, пока не прокопал насквозь всю Землю (непринужденный выход на идею Земли как шара), огляделся по сторонам, ему там не понравилось, и он поспешил обратно в Москву.

Маша слушала эти истории очень внимательно. И вот наконец она увидела одного из этих героев лицом к лицу. Она смотрела-смотрела на него и потом вдруг дала ему по носу. Он искренне изумился:

— За что?

— Не надо ночью работать на машине. Я сплю!

— Я больше не буду,— покорно сказал он.

Маша рассеянно кивнула. Возможно, она поверила ему. А я нет. Наверняка ведь соврал.

Так вот мы и ходили по салону, пока она не захотела спать.

Пираты, попугай, салют

В Турции ей тоже очень понравилось. В Турции по большому железному кругу ездили наши сумки. Маша хлопала в ладоши. Ей, правда, очень не понравилось, что мы вскоре забрали две сумки и пошли к выходу. Одним праздником в ее жизни стало меньше. Правда, появились другие. Так, в ее жизни возник мини-бас с водителем-турком, который говорил по-русски гораздо более неразборчиво, чем она сама, но зато так же, как и она, нисколько не смущался. Они разговаривали всю дорогу, так и не поняв ни единого слова друг у друга.

Тогда-то, по дороге в поселок Текирова, мы и показали ей в первый раз море. Мы поднимались на гору, и оно лежало где-то под нами, метрах в пятистах, простое и понятное, и вполне устраивало меня. Все было по плану.

Маша внимательно смотрела на море широко открытыми глазами. Я думал, она восторге закричит что-то вроде:

— О! Море!

Она молчала, и это значило, что увиденное произвело на нее еще большее впечатление, чем я предполагал.

В вестибюле отеля нас встретили почти настоящие пираты, одетые в пиратскую форму и хорошо говорящие по-русски, и большой попугай, который тоже знал, как мне показалось, несколько наших слов, но говорил еще неразборчивей, чем Маша и таксист вместе взятые.

Кинув вещи в номере, мы все пошли на море. Маша подошла к самой воде и, к моему удивлению, сложила ручки на груди. Раньше она так никогда не делала.

— Хочешь зайти в воду? — спросил я ее.

— Да,— подумав, ответила она и сама сделала два шага в воду.

Дальше она не пошла. Но мы и не требовали от нее слишком многого в этот первый день.

За ужином Маша как-то задумчиво, машинально, как мух, отгоняла рукой от стола официантов в тельняшках:

— Пират, уйди!

Они, к моему удивлению, легко подчинялись ей. Я подумал, что мы попали в неплохое место.

Вечером в отеле был салют.

— Маша, это салют,— сказал я ей.

— Улет,— задумчиво повторила она.

Она, как обычно, выразилась точнее.

Все, таким образом, было хорошо. Мне только не нравилась эта ее задумчивость. Что-то все-таки беспокоило ее, и она не хотела поговорить об этом.

Сказала она только через два дня. Я понимал: у нее накипело.

А ведь и правда. Все, кажется, что нужно, рассказав про море, мы забыли про существенную деталь. У моря нет другого берега. Это была катастрофа, масштабы которой я, слава Богу, сразу успел оценить. Но что теперь делать? Она ведь может теперь в любой момент сорваться и на самом деле уехать в Москву. Уж я-то эту девчонку знаю.

Чудо

— Маша,— спросил я ее,— поедем искать другой берег у моря?

Она даже не поверила. В глазах зажглись два ярких фонарика.

— А куда? — задала она свой вопрос.

— Увидишь.

— Да. Я хочу.

Она старалась оставаться спокойной. Но я видел, что это не просто "я хочу". Это было "я очень хочу". Это было "я очень и очень хочу!". Это было "я хочу этого больше всего на свете!".

Я договорился, что нас покатают на лодке с прозрачным дном. И мы поплыли.

— Мы едем? — спросила Маша, когда мы отплыли метров на пятьдесят от берега.— А где Алиса?

Она как-то очень неожиданно подумала о ней. Мы с Аленой были не готовы. Алиса ведь категорически отказалась плыть на лодке по морю. Мы не могли сказать об этом Маше.

— Я не знаю,— сказала Алена.

— А, я знаю,— спокойно сказала Маша.— Она утонула.

На ее лице не было ни тени сожаления об утраченной подружке. Как-то легко она отнеслась к этой потере. Незачем больше будет все время переспрашивать у мамы, "что она говорит",— только и всего.

Наш кораблик честно передвигался по волнам. Маша не обращала никакого внимания на прозрачное дно. Два матроса знали, что им делать. За небольшие деньги они согласились помочь в совершении чудо. И еще через полчаса мы причалили к берегу небольшого острова.

— Закрой глаза.— сказал я Маше.

Она закрыла. Я повернул ее лицом к берегу, на котором стоял наш отель. Отеля не было видно. Зато берег, с которого мы приплыли, просматривался более чем отчетливо.

— Открывай глаза!

Она открыла.

— Ты видишь берег?

— Да!!!

— А мы где стоим?

— На берегу!

— Значит, сколько у моря берегов?

— Два!

Она с нескрываемым наслаждением произнесла эту нелюбимую цифру. (Не любила она ее за то, что окружающие без конца заставляют произносить ее, сладко спрашивая, сколько Машеньке лет.)

— Значит, все хорошо?

— Да!

Она благодарно кивнула.

Кажется, никогда в жизни я не совершал более важных поступков.

АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ