траур
Вчера в Северной Осетии был объявлен день траура. Военные и гражданские прощались с погибшими в результате теракта в Моздокском госпитале. Командующий Северо-Кавказским военным округом Владимир Болдырев лично обещал отомстить за каждую смерть. С подробностями из Моздока ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА.
Основные траурные мероприятия проходили у разрушенного госпиталя. Дорогу к госпиталю преграждал БТР, у которого стояли военные и милиционеры, и женщина в форме проверяла металлоискателем всех, кто направлялся на митинг. В основном это были сотрудники госпиталя. Проверка их очень раздражала. А после того как металлоискателем провели по животу беременной санитарки, главная медсестра госпиталя Вера Гусейнова сказала: "'КамАЗы' надо было проверять, а не нас! Опомнились, когда уже никого не вернуть!"
Территория госпиталя была уже очищена от завалов, только уцелевший кусок здания сиротливо смотрел на людей пустыми провалами окон. Еще накануне его собирались взорвать, но, чтобы не травмировать людей, не покидающих это место уже третьи сутки, решили разбирать по частям. На расчищенной небольшой площадке поставили мемориальную плиту и большой деревянный крест, посыпали гравий, положили цветы. Играл траурный марш. Людей было много — пришли все, кто работал в госпитале и может передвигаться. Снова и снова вспоминали погибших, и эти воспоминания передавали друг другу.
— Андрюша, помнишь, повязывал вокруг головы марлю вместо шапочки, мы его еще моджахедом называли,— говорила немолодая медсестра соседке.— А еще Медведиком. Помнишь, как конфеты любил. Ему всегда кто-то приносил конфеты. Помню, идешь на работу, купишь маленькую шоколадку и радуешься: это Медведику. А как где заболит что-то, к нему же и бежишь: знаешь, что никогда не откажет, всегда время найдет. А скольких от смерти спас... Ой, боженьки, ну его-то за что?
Женщины обнялись и заплакали. Они вспоминали травматолога Андрея Кнышенко, похороненного в воскресенье на моздокском кладбище. Еще вспоминали охранника Сашу Мищенко. Когда "КамАЗ" врезался в ворота госпиталя, Саша был на посту. Его нашел под завалами старший брат, приехавший в первые минуты после теракта. Саша еще был жив. Он успел сказать только несколько слов: "Скорость большая... Не остановить". Саша был хорошим охранником. А еще питерского врача Василия Назарова — за последний месяц его несколько раз отзывали в Петербург, но врач считал, что в Моздоке он нужнее. И лейтенанта медицинской службы Ирину Кущеву, начальника отделения реанимации. Коллеги называли их лучшими и теперь спрашивали, почему Бог всегда забирает лучших.
Траурный митинг объявили открытым. Пока настоятель Успенской церкви Моздока отец Иоанн освящал памятник и крест, священнослужители читали молитвы и пели. Они просили царствия небесного убиенным и жизни вечной. И еще вечного покоя. Неожиданно раздался командирский бас: "Врача, быстро!" Это крикнул командующий войсками Северо-Кавказского военного округа Владимир Болдырев, увидев, что молодая женщина, стоявшая среди сотрудников госпиталя, упала. Женщину били по щекам, умывали водой, подносили ей нашатырь, но она не приходила в себя. Ее на носилках унесли к "Скорой".
— Это страшно, когда на войне гибнут солдаты,— сказал генерал Болдырев.— Но в два раза горше, когда мирные люди. Эти звери за деньги убивают наших женщин, больных и стариков, и я, как командующий, заявляю: те, кто думает, что такими злодеяниями могут поставить нас, Россию на колени, глубоко ошибаются. Мы отомстим. Мы будем уничтожать их всегда и везде, пока полностью не уничтожим.
Генерал говорил со злостью, и люди его понимали. А потом вышла главная медсестра Гусейнова и, давясь слезами, тихо сказала: "Сегодня... мы впервые начинаем рабочий день не в палатах, а здесь... у входа". И люди заплакали. "Простите меня за то, что не сберегли... тех, кто погиб",— добавила медсестра и, зажав ладонью рот, отошла назад. Теперь плакали уже все, кто стоял перед крестом. Эта медсестра сказала о самом главном. О том, что все здесь чувствовали себя виноватыми.
После минуты молчания и гимна рота в потертых камуфляжах прошагала, равняясь на крест, и кто-то громко зарыдал: "Кому они молятся? Как носит их земля?" Имели в виду террористов.
А потом митинг закончился, но никто не уходил. В тот день хоронили заведующую отделением реанимации лейтенанта медицинской службы Татьяну Сипович, и люди ждали автобусов.
— Есть медсестры из хирургии, травмы и терапии? — кричал исполняющий обязанности начальника госпиталя Мурат Беликов, подполковник в черной морской пилотке.— Надо сегодня лететь в Ростов на опознание. Мне нужны медсестры, они знали больных.
— А их можно узнать? — спросила молодая медсестра. Подполковник опустил глаза.
— Вообще-то там нечего узнавать,— сказал подполковник.— Я даже не знаю, сколько там человек,— он запнулся.— То есть там непонятно... Но их как-то надо опознать.
— Сережа наш там,— сказала медсестра о пропавшем без вести программисте Сергее Таранухе. И согласилась ехать. Ее обнимали и говорили какие-то слова. Так, как будто девушка уезжала на войну.
Говорили и о начальнике госпиталя Артуре Аракеляне, арестованном за ненадлежащую охрану (вина офицера заключается в том, что его солдаты не перекрывали подъезд к воротам госпиталя так называемой бороной — металлическим треугольником с наваренными на него шипами, хотя, как утверждают взрывотехники, взрывчатки в "КамАЗе" было так много, что даже сработай она не на территории госпиталя, а на его КПП, здание все равно бы снесло до основания). Говорили с сочувствием и возмущались тем, что его арестовали. Артур Аракелян попал сюда в сложное время: госпиталь переживал сокращение штатов и участившиеся проверки финансовых инспекций — здесь не успели наладить бухгалтерию по оказанию платных услуг, что вызывало серьезные нарекания со стороны командования округа. Подполковник Аракелян хотел многое изменить. Говорят, что ходил ночью по палатам и проверял, как ухаживают за больными, не спят ли медсестры. Конечно, тут никто не спал, но однажды, когда тяжелый больной пытался ночью выйти в коридор, увидевший это подполковник серьезно наказал дежурную медсестру. В трагическую пятницу он уехал в Майкоп, чтобы перевезти в Моздок семью. Там его и арестовали. Сотрудники госпиталя говорят, что следствие интересуется и прежним командиром — полковником Владимиром Сухомлиновым, поступившим недавно в военную академию. "Если и его арестуют, это будет просто пощечина всем, кто тут работал столько лет,— говорили люди.— Он поставил госпиталь на ноги, прошел две войны, был ранен. Он делал для госпиталя все, что мог. Не их наказывать надо, а генералов, которые завязли в этой войне и весь народ обрекли на страдания".
— Когда началась вторая война, надо было закрыть город,— считают в Моздоке.— Здесь находилось командование, отсюда поднимались бомбардировщики, отсюда уходили в Чечню целые полки. Путин здесь свою карьеру начал — ведь он еще премьером приехал сюда в октябре 99-го и сказал, что война до победного конца. Мы тогда подумали: ну вот, нашелся человек, который наведет порядок. Но Моздок использовали как плацдарм, а потом нас бросили и забыли. Кому теперь верить?
С митинга мы шли мимо огромного пустыря, заваленного обломками, вывезенными с территории бывшего госпиталя. У обочины стояли машины с прицепами, в обломках копались какие-то люди. Вначале показалось, что это кто-то из следственной бригады, но потом в толпе узнали своих из горожан.
— Мародеры появились, как только сюда начали свозить первые обломки,— рассказала санитарка Лена,— на месте-то их толком никто не разбирал. Так вот, люди приходят, днем разбирают обломки, откладывают оставшиеся целыми одеяла, кровати, одежду, кирпичи и даже медикаменты, а ночью все это увозят по домам. Вчера, например, кто-то увез в металлолом рентгеновский аппарат.
Как выяснилось, самих работников госпиталя военные на развалины пустили только на несколько минут. Разрешили забрать лежавшие на поверхности вещи и документы, но как следует поискать в развалинах не разрешили.
— Неужели не могли выделить взвод автоматчиков для охраны? — говорит Лена и, кивая в сторону мародеров, добавляет: — У этих людей нет ничего святого. Подождали бы, пока мы похороним погибших.