Всемогущий властелин крупнейшей в мире империи испустил дух в 21.50 5 марта 1953 года. К этому времени страна, да и весь мир, уже более суток жили в напряженном ожидании — с той минуты, когда в 6.30 утра 4 марта Левитан замогильным голосом объявил по всем радиостанциям Советского Союза о кровоизлиянии в мозг, поразившем вождя.
На самом деле, однако, инсульт произошел еще 1 марта.
ПУТЕШЕСТВИЕ ИНСУЛЬТА ВО ВРЕМЕНИ
В пять утра Сталин проводил Маленкова, Берию, Хрущева и Булганина, которые «обедали» у него с 11 вечера предыдущего дня на Ближней даче, и пошел спать. Обычно он вставал часов в 10—11, умывался, сам брился, ел легкий завтрак и отправлялся в Кремль. Но на этот раз вождь залежался. Как решила обслуга—по случаю воскресенья. День начал клониться к закату, охрана слегка нервничала, но в половине седьмого вечера, когда уже стало смеркаться, в комнате Сталина вспыхнул свет, хотя вызова от него не последовало. Без вызова же Самого входить к нему никто не имел права.
В 22.30 из ЦК прибыла почта. Воспользовавшись моментом, один из охранников (или, как они себя называли, «прикрепленный»), Петр Лозгачев, с бумагами вошел к Сталину. «Прошел одну комнату,—расскажет он потом в своих воспоминаниях,—заглянул в ванную комнату, осмотрел большой зал, но Сталина ни там, ни тут не было. Уже вышел из большого зала в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую, из которой просачивалось электроосвещение. Заглянул туда и увидел перед собой трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку… Быстро побежал к нему: «Что с вам, товарищ Сталин?» В ответ услышал: «Дз» и больше ничего. На полу валялись карманные часы Первого часового завода, газета «Правда»…»
Видимо, Сталин лежал так, в одном исподнем, уже довольно долго: он окоченел и обмочился. На крики Лозгачева вбежали еще трое «прикрепленных», и вчетвером они перенесли находившегося в бессознательном состоянии вождя в большой зал, переодели, уложили на диван и укрыли пледом…
Лечила Сталина бригада врачей во главе с академиком А. Мясниковым. Это они и поставили диагноз: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза. Но лишь спустя 46 лет (!) исследователям удалось увидеть оригинал записи, сделанной после консилиума светил. В качестве члена Совета по изучению фонда Сталина, созданного Росархивом, академик-секретарь отделения истории РАН Александр Фурсенко получил доступ к делу № 1482, то была сакраментальная «История болезни И В. Сталина».
Отпечатанное на 20 страницах машинописного текста и подписанное всем составом консилиума заключение отличается от рукописных подробных записей предшествующих заболеваний. На его черновике стоит дата—июль 1953 г., то есть 4 месяца спустя после смерти Сталина, что само по себе заставляет усомниться в его полной достоверности. Как следует из текста заключения, оно было составлено на основе рукописного Медицинского журнала, который велся на протяжении 2—5 марта. Но журнал отсутствует в деле о болезни Сталина и, как сообщили автору этих строк компетентные лица, его вообще уже нет в природе. Правда, сохранились некоторые «Черновые записи лекарственных назначений и графики дежурств во время болезни И В. Сталина 2—5 марта 1953 г.» на отдельных листочках. Причем из двух десятков листочков таких записей, судя по первоначальной их нумерации, затем зачеркнутой, в деле не хватает первых нескольких страниц, по которым можно было бы судить, когда, в какой день и час началось лечение. Наконец, на вырезанной крышке картонной папки, озаглавленной «Черновые записи…», значится том Х, что свидетельствует о том, что в истории болезни Сталина были еще девять томов. Какова их судьба—тоже неясно.
Все это и вызывает недоуменные вопросы, позволяя предположить, что черновые записи и Медицинский журнал содержали данные, не укладывавшиеся в официальное заключение. Нельзя пройти мимо того факта, что машинописный текст заключения был составлен через несколько дней после ареста Берии 26 июня 1953 г. Когда началось следствие по делу Берии, вероятно, кто-то из кремлевского руководства захотел уничтожить Медицинский журнал, чтобы ликвидировать возможные улики, что Сталина плохо лечили и умертвили.
«ГОВОРЯЩИЕ» ДЕТАЛИ
А сейчас вкратце прокрутим картину назад к пяти утра 1 марта. Вот как описал ее Н. Хрущев в своих воспоминаниях: «Когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил и был в хорошем расположении духа…» П. Лозгачев, не читавший этих воспоминаний, рассказал то же самое: «Хозяин был добрый, а когда он чувствовал себя неважно, у него настроение менялось—лучше не подходи».
Добавим, что пили в ту ночь за обедом мачари—так по-грузински называется недобродивший виноградный сок. По вкусу он напоминает сладкое шампанское, также приятно пощипывает, но крепость его не превышает 3—4 градусов. Меньше всего мачари могло спровоцировать инсульт, тем более что пил Сталин всегда очень умеренно, а в последние годы и вовсе символически: за вечер бокал-другой вина, да и то наполовину разбавляя его водой.
Гости уехали, а Сталин направился в свои покои. «Когда хозяин гостей провожал, то «прикрепленный» тоже провожал, двери закрывал за ними,—расскажет почти через 40 лет Петр Лозгачев.—И «прикрепленный» Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел хозяина, а тот сказал ему: «Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И Хрусталев пришел и радостно говорит: «Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было…» И передал нам слова хозяина…»—Здесь Лозгачев прибавил существенную деталь: «…и правда, за все время, что я работал, это был единственный раз, когда хозяин сказал: «Ложитесь спать…» Обычно спросит: «Спать хочешь?»—и просверлит тебя глазами. Ну, какой тут сон!.. Мы были, конечно, очень довольны, получив такое указание, и смело легли спать».
В 10 утра Хрусталев разбудил товарищей, передал смену подъехавшему своему начальнику Старостину, а сам покинул дачу…
Как только «прикрепленные» перенесли на диван лежавшего без сознания Сталина, Старостин немедленно сообщил о происшедшем С. Игнатьеву, тогдашнему министру Госбезопасности. Тот велел позвонить Берии. Не врачам, не «скорую» вызвать, а доложить Берии. Его сразу найти не удалось. Позвонили Маленкову. Тот ответил что-то невнятно и бросил трубку. Но через час позвонил сам и велел… найти Берию. Еще через час позвонил сам Лаврентий Палыч, расспросил, что случилось, и дал Старостину строгое указание: «О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите». Напомним антураж: человек лежит без сознания, в параличе, но приказано молчать об этом, о медицине даже речи нет.
Наконец, в три часа ночи с личным визитом приехали Берия и Маленков. Когда они подошли к дивану, на котором лежал Сталин, тот захрипел. Берия обратился к охранникам: «Что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой…» После чего оба члена Политбюро вышли из комнаты и… уехали с Ближней дачи.
Можно ли поверить в то, что Маленков и Берия не поняли, что Сталин умирает, тем более что Лозгачев им подробно рассказал, как нашел хозяина, валявшегося на полу без сознания в луже мочи? Но понимание того, что Сталин умирает, наверняка соседствовало с предположением о том, что врачи, если их вызвать немедленно, смогут «вытянуть» вождя. И врачей опять не вызвали.
Медики были вызваны на Ближнюю дачу только в 9 часов утра 2 марта! А академика Мясникова привезли и вовсе поздно вечером того же дня, а консилиум состоялся утром следующего. Спустя 42 года Мясников опубликует свои заметки: «Как выглядел Сталин? Коротковатый и толстоватый, лицо перекошено, правые конечности лежали, как плети. Он тяжело дышал…» Вердикт консилиума был единодушный: смерть неизбежна. О том, что пораженный инсультом Сталин пролежал без сознания и без медицинской помощи по меньшей мере 14 часов, речь не шла—об этом никто из медиков не знал.
Агония Сталина была мучительной. Когда же наконец его стоны и прерывистые всхлипы, так называемое дыхание Чейна—Стокса, прекратились навсегда, то, как напишет в своих воспоминаниях дочь Сталина Светлана Аллилуева, «Берия первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где все стояли молча, послышался его громкий, не скрывавший торжества голос: «Хрусталев, машину!».
«ОН НАС ВСЕХ ПЕРЕСТРЕЛЯЕТ…»
Вот он опять возник—«прикрепленный» Хрусталев. Светлана, когда писала свои знаменитые «Двадцать писем к другу», еще ничего не знала о том, что именно этот «прикрепленный» последним видел «веселого и бодрого» Сталина и он же отправил спать охрану, сославшись на «указание» хозяина. Почему Берия 5 марта 1953-го позвал с собой в машину именно Хрусталева? Да потому, что это был ЕГО человек, это он «прикрепил» его к вождю.
Известно, что с годами подозрительность Сталина к ближайшему окружению возрастала. В 1952 году он отправил в тюрьму генерала Власика, бывшего у него начальником охраны почти 20 лет, заменил верного и преданного Поскребышева. Последние полтора-два года своей жизни Сталин стал заметно «поджимать» ближайших соратников—Молотова, Микояна, Ворошилова, Берию. В окружении хозяина полушепотом передавали его слова: «Не доверяю я Берии, он окружил себя какими-то темными личностями». Когда в 1952 году в Грузии раскрутили «мингрельское дело», Сталин многозначительно намекнул: «Ищите большого мингрела». Берия тоже был мингрелом, то есть уроженцем Мингрелии, этнической области в Западной Грузии. Хрущев вспоминал, как однажды, после очередного сталинского разноса, Берия не сдержался: «Он сумасшедший. Он нас всех перестреляет».
История с мартовским инсультом Сталина убеждает: Берия успел «выстрелить» первым. И хотя мы никогда уже не узнаем, что произошло в промежутке между пятью и десятью часами утра 1 марта, с того момента, когда Хрусталев отправил охрану спать, и до той минуты, когда он разбудил коллег, передавая смену Старостину, факты говорят о том, что Сталину как минимум не помешали умереть. Молотов вспоминал впоследствии, как Берия, стоя рядом с ним на трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года, сказал: «Я его убрал. Я вас всех спас!»
Кстати, «прикрепленный» Хрусталев до того 1 мая не дожил. Он скоропостижно умер через месяц после смерти Сталина—молодой, здоровый мужик. И унес в могилу одну из множества тайн, плотной завесой окружавших полную загадок жизнь Сталина. Может быть, самую главную тайну. И последнюю…
Фото ДМИТРИЯ БАЛЬТЕРМАНЦА/АРХИВ «ОГОНЬКА»