Лидер лакского движения Магомед Хачилаев обвиняется в организации массовых беспорядков в Махачкале и захвате здания Госсовета Дагестана. Он провел шесть месяцев в заключении, после чего по решению суда был освобожден из-под стражи. С чем связаны изменения в его деле, МАГОМЕД ХАЧИЛАЕВ рассказал корреспонденту "Коммерсанта" ЮРИЮ Ъ-САФРОНОВУ.
Встреча с Магомедом Хачилаевым состоялась на второй день после его освобождения из-под стражи в небольшом, типичном для Дагестана доме, где живут его родственники. Место встречи по иронии судьбы находилось в двухстах метрах от СИЗО Махачкалы, где ровно полгода находился лидер лакского народного движения "Кази-Кумух". На первый взгляд Хачилаев мало изменился, разве что немного похудел. Он был приветлив, однако разговор вышел непродолжительным, так как приехали его родственники и друзья, а время нужно было распределить на всех. Первый вопрос касался причин изменения ему меры пресечения на подписку о невыезде.
— Магомед, вы наверняка уже слышали о том, что говорят и пишут в СМИ по поводу вашего освобождения. Как вы это прокомментируете?
— Да, сообщение о том, что мое освобождение из-под стражи связывают с работой по освобождению генерала Геннадия Шпигуна, к которой якобы согласились подключиться я и мой брат, Надиршах, для меня было как ведро холодной воды. Я категорически заявляю, что это не более чем домыслы. Я освобожден из-под стражи в связи с болезнью глаз, а также потому, что некоторые пункты выдвинутого против меня обвинения не соответствуют действительности: первоначально их было семь, а осталось четыре.
Да, как председатель Республиканского фонда мира, и во время войны в Чечне, и после нее, я вместе с братом Надиршахом помогал как мог в освобождении военнослужащих, сотрудников МВД и просто мирных жителей, которые находились в заложниках. Есть и знакомые в Чечне, через которых это приходилось делать. Да и сейчас, если нужно, они могут помочь. Однако вопрос, связанный с Шпигуном, я считаю чисто политическим актом и внутренним делом Чечни, поэтому не считаю нужным и необходимым вмешиваться в эти дела. А то, что пишут про Надиршаха — якобы он уже попросил Шамиля Басаева за генерала,— то можно только поражаться осведомленности московских журналистов — лично я такими сведениями не располагаю.
— Сколько заложников вы освободили вместе с братом?
— Подсчетом добрых дел я не занимаюсь... (И немного подумав.) Больше ста наберется, я думаю.
— Какую оценку происходящего в Чечне и вообще на Северном Кавказе вы можете сегодня дать?
— Я считаю, что вместо того, чтобы в очередной раз разыгрывать чеченскую карту, нужно помочь чеченскому народу в экономическом плане, поднять республику из разрухи. Кто занимается всеми этими похищениями и провокациями, мне сказать трудно, но одно понятно определенно: Россия в любом случае не должна разговаривать на языке агрессии. Вообще-то, мне сейчас трудно говорить обо всех этих моментах, ведь там, где я был, трудно следить за событиями.
— Свое освобождение вы расцениваете как свою победу или как поражение нынешних властей?
— Не хотелось бы делать каких-то заявлений на этот счет. Но если хотите, то скажу следующее. Я считаю победой то, что на сегодняшний день в Дагестане, на всем его пространстве, не допущено войны. Хотя предпосылок было и есть более чем достаточно. Вот это я считаю главным, а остальное — мой арест, мое освобождение — это второстепенно. Хотя сам арест я считаю большой помпой. Ведь все можно было сделать иначе, ведь мы начали разбираться во всем. Можно было учесть и мой депутатский статус, и общественное положение. Но так получилось. Я не собираюсь кого-либо винить. Хорошо, что дагестанское руководство хоть что-то поняло в случившемся и пришло к нормальному решению. А от такого компромиссного решения никто не проиграет.
— Ваш брат Надиршах сейчас находится в трудном положении. Как из него выйти?
— Вопрос Надыра сейчас рассматривается в Госдуме, в органах федерального порядка. То, что сейчас он находится в таком положении, было выгодно каким-то политическим силам. Я думаю, умные люди разберутся, кто прав, кто виноват, и все будет поставлено на свои места в ближайшее время.
— Вы верите в российское правосудие?
— Хотелось бы в него верить, в конце концов, нельзя быть все время пессимистом. И потом, дело Хачилаевых сейчас на виду у всего мира. Я не думаю, что будет допущена какая-либо фальсификация.
— Многие считают, что в майских событиях прошлого года виноват Надиршах, а вас арестовали и держали в СИЗО как заложника, пока он находится в бегах?
— Ни он, ни я не собирались делать переворотов, свергать существующий строй, беспредельничать. У следствия есть пять видеокассет, по три часа каждая, где отчетливо видна наша с братом роль по сдерживанию толпы. А с толпой, как вы знаете, справиться невозможно. А как она появилась, вы знаете. Люди пришли к нам на помощь, когда дом моего брата был окружен силами МВД и фактически был отдан приказ на наше уничтожение и тех, кто с нами в этот момент находился. Я имею в виду жен и детей. А заложником меня можно считать только судьбы, но ни в коем случае из-за действий моего брата.
— Вы отказались баллотироваться в дагестанский парламент. Означает ли это, что вы отошли от политики?
— Сейчас мне сложновато заниматься большой политикой. А то, что я снял свою кандидатуру, на это есть конкретные причины. Будучи под следствием, а тем более находясь в СИЗО, я не мог спекулировать доверием моих избирателей, людей, которые мне верят. Да, был съезд лакского народа, и там решили, что я должен быть депутатом и проходить по одному из лакских округов. Была создана инициативная группа по моему выдвижению. Первое время я не хотел обманывать доверие людей, да и была надежда, что мне раньше изменят меру пресечения по состоянию здоровья. Однако этого не произошло, и поэтому я решил, что депутатом должен стать другой человек. И потом, если мы думаем о народе, о его благе, его всегда можно делать и без депутатского мандата.
— Магомед, несколько слов об условиях вашего содержания под стражей.
— Эти условия оставляют желать лучшего. Мы по телевизору видели тюрьму, в которой находился Михась. Она не идет ни в какое сравнение с изолятором Махачкалы. В моей камере было четыре-пять человек, телевизор, приносили прессу. В основном занимался спортом, насколько позволяли условия, и, как истинный мусульманин, регулярно совершал молитву.
— Когда начнется суд по вашему делу?
— Пока из 22 томов дела, в каждом из которых по 200 страниц, я осилил лишь шесть. Не могу много читать, поднимается давление. Сколько времени займет это и другие процедуры — не знаю.
— Каковы ближайшие планы?
— Хочу увидеть своих детей, семью. Займусь ими и своим здоровьем.