То же саммитное

Спасибо кишечной заразе, ее появление наполнило хоть каким-то содержанием очередной саммит Россия — ЕС, который прошел на минувшей неделе в Нижнем Новгороде

Федор Лукьянов, главный редактор журнала "Россия в глобальной политике",— для "Огонька"

Перепалка между главным российским радетелем чистоты продуктов Геннадием Онищенко и представителями Еврокомиссии, в очередной раз пригрозившими блокировать вступление Москвы в ВТО, слегка развеяло скуку, которой давно сопровождается российско-европейская рутина. Конструктивности это, конечно, не добавило, но хоть привлекло внимание.

Два саммита в год (а такого у Европейского союза нет ни с кем из внешних партнеров) — наследие раннего этапа отношений, когда и в Москве, и в европейских столицах предполагали, что сотрудничество России и Евросоюза будет настолько интенсивным, что придется постоянно решать множество вопросов. Ну а Кремль настаивал на такой частотности встреч еще и для того, чтобы подчеркнуть эксклюзивность контактов и особый статус — мы, мол, не Украина какая-нибудь, чтобы раз в год видеться.

Все это было давно и почти уже неправда. Последний сущностный вопрос, который обсуждался на саммитах в 2006 году, было упрощение визового режима для отдельных категорий граждан. С тех пор встречи проходили либо в обстановке политического конфликта по разным поводам (Литвиненко, польское мясо, бронзовый солдат, преследование оппозиции в России), либо носили чисто ритуальный характер. С приходом на пост президента Дмитрия Медведева конфликтность почти исчезла, зато заметно возросла ритуальность. Для чиновников с обеих сторон основной головной болью стало изобретение каких-то "вех" — документов, заявлений, меморандумов, при помощи которых можно было бы отрапортовать об успехе очередных переговоров. Из этой категории и Партнерство во имя модернизации — рамочная программа, за которой ничего не стоит, зато звучит красиво.

Почему отношения двух частей Европы, связанных друг с другом теснейшими историческими, экономическими, культурными узами, выродились в имитацию? Евросоюз и Россия так и не нашли сбалансированного формата, в котором они смогли бы объединить усилия. Сначала единая Европа не считала необходимым изобретать для России что-то особенное, отличное от той матрицы, которая предлагалась странам — кандидатам из Центральной и Восточной Европы. При этом о вступлении России в ЕС речи, конечно, не шло, но имелось в виду, что, оставаясь вне объединения и, соответственно, не имея там право голоса, страна будет жить по его нормам и правилам. Потом Россия, которая начала оправляться от кризиса 1990-х, стала пытаться выровнять позиции, упирая на энергетическую взаимозависимость. Владимир Путин в бытность президентом искренне стремился к "большой сделке" с Евросоюзом, правда, его ужасно раздражала зацикленность партнеров на побочных вопросах, наподобие "общих ценностей".

И все же пока Россия и ЕС о чем-то спорили и чего-то хотели друг от друга либо конкурировали за влияние на сопредельные территории — политический процесс сохранялся. Но потом наступил мертвый штиль. Европейский союз погрузился в собственные проблемы, которые нарастают, как снежный ком. После того как ценой титанических усилий и с огромным скрипом удалось принять Лиссабонский договор (вместо провалившейся Конституции), в соответствии с которым Евросоюз должен был стать консолидированным международным субъектом, началась, напротив, быстрая эрозия единства. То, что так и не возникала единая внешняя политика, было предсказуемо. Но под вопросом оказались и такие основополагающие столпы интеграции, как Шенгенское пространство и единая валюта евро. Буря в Северной Африке, напугавшая Старый Свет призраком толп мигрантов, окончательно развернула внимание с востока на юг. А быстрое изменение общественных настроений в странах Западной Европы, где растут ксенофобские и антиевропейские настроения, заставляют политиков мейнстрима занимать более националистические позиции, чтобы не потерять часть электората.

Россия в этой ситуации чувствует себя вполне в своей тарелке. Москва всегда предпочитала иметь дело не с брюссельской бюрократией, которая руководствуется своими запутанными правилами, а с конкретными государствами и национальными правительствами. До недавнего времени Россию упрекали поэтому в старомодности и нежелании видеть новую реальность. Сейчас эти упреки затихли — на фоне неразберихи в ЕС опора на государства-члены представляется единственным рациональным выбором. Правда, союз никто не отменял, поэтому свобода рук отдельных стран все равно ограничена. Но тенденция к ренационализации вполне очевидна.

По сути, на повестке дня с Европейским союзом в целом остается одна тема, которую постоянно будирует российская сторона,— безвизовый режим. Эта сфера относится к общеевропейской компетенции. Евросоюзу визы не особенно интересны, но поскольку Москва нажимает, какое-то вялое шевеление все-таки происходит. Впрочем, подходы все равно разные. Россия настаивает на политическом решении, ЕС изо всех сил стремится перевести процесс в административное русло — составить долгосрочную дорожную карту и потом долго-долго по ней двигаться... Внутри тандема, кстати, подход, похоже, разный. Дмитрий Медведев готов согласиться с европейским подходом, а Владимир Путин надеется-таки добиться одномоментного прорыва. Так, накануне саммита премьер-министр отказался завершать работу над документом о частично безвизовом порядке въезда на пограничные территории для жителей Калининградской области. Население российского эксклава это едва ли обрадует. Но Путина вдохновляет более общая стратегия — не позволить Евросоюзу разменять большую цель на мелкие послабления.

Новый базовый договор между Россией и ЕС, который должен прийти на смену Соглашению о партнерстве и сотрудничестве 1994 года, давно ни у кого не вызывает энтузиазма. Время от времени проводятся раунды переговоров, но не более того. Одна из проблем — неопределенность со вступлением России в ВТО. Если бы это случилось — значительный раздел соглашения, касающийся торговли, просто отпал бы за ненадобностью, поскольку действовали бы правила ВТО. Но чем дольше тянется эта неопределенность, тем больше у нынешних членов Всемирной торговой организации возникает соблазнов добиваться новых уступок от будущего члена. Вообще-то протоколы о вступлении между Россией и ЕС были подписаны еще в 2005 году, но теперь европейцам обидно, что можно было торговаться дальше. Как показал овощной скандал, ВТО остается в политическом арсенале — первой инстинктивной реакцией Еврокомиссии на введенное Москвой жесткое эмбарго стала угроза блокировать вступление России в организацию. Впрочем, даже это мало кого возбудило — эпопея с присоединением Москвы, пережив очередной всплеск (не первый) в начале года, вновь, похоже, переходит в хроническую стадию. Ни у кого нет достаточного драйва и воли, чтобы совершить последний рывок.

Улыбчивый президент Дмитрий Медведев, лучезарный председатель Евросоюза Херман ван Ромпей и утомленный бесконечными кризисами глава Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу, встречающиеся два раза в год, наглядно олицетворяют нынешнее состояние отношений — корректные, спокойные, бессодержательные. При Путине в них хотя бы присутствовал нерв — нынешний премьер эмоционален, он постоянно пытается чего-то доказать и объяснить Европе. Медведев неэмоционален и его, судя по всему, все это не задевает.

Вопрос о том, что количество встреч надо сократить хотя бы до одной ежегодно, поднимался уже не раз, однако на это идти никто не хочет. Сохранение статус-кво — рутина, а отказ от него — уже демарш. Обе части Европы знают, что они друг другу нужны. И пока эта нужность не обрела формат какого-то нового содержательного взаимодействия, лучше соблюдать ритуалы. Пусть даже мало кто уже вспоминает их изначальный смысл.