с Андреем Ъ-Колесниковым
Олимпийскому чемпиону по прыжкам в высоту Андрею Сильнову больше подошла бы фамилия, например, Высоков. Или, вернее, Прыгунов. Но и Сильнов — это тоже, конечно, недалеко от истины.
Он пришел на веранду Боско-клуба на берегу пруда и засмотрелся, как и остальные спортсмены, которые тут были до него, на захватывающую их дух картину длиннейшего водохранилища с джонками, такими же, кажется, игрушечными, как и китайцы в них, ненасытно и до изнеможения катающиеся по пруду днем и ночью.
Андрей Сильнов тоже смотрел на эту картину, по-моему, жадными глазами. Глазам, видимо, хотелось разнообразия, и они его получили. Несколько дней в Олимпийской деревне делают свое дело с человеком: спортсмены думают только о старте, потому что больше им думать не о чем. Они не могут толком ни с кем поговорить, потому что все тут думают о старте. Если не о том, который еще будет, то уж точно о том, который был.
И собеседники им не нужны. Им не нужны люди, которым хотелось бы открыть душу. А зачем? Там все равно ничего нет. Душа пуста. Она пустеет, когда они ждут и пока выступают. Потом есть несколько часов, когда с ними можно говорить. Потому что если они выигрывают, они хотят сказать, что это с ними было. Причем все равно кому: может повезти зрителю с трибуны в майке с надписью "Russia" на груди или журналисту. Потом они могут пожалеть о том, что сказали. Это потом, когда снова не о чем и не с кем говорить.
Так, на второй день после победы замолчала Елена Исинбаева. Она не разговаривает не только с журналистами, но и почти ни с кем вообще сейчас. Знаете, что она сейчас делает? На второй день после победы она тренируется. Она выдумала себе тренировки два раза в день, и у нее больше нет свободного времени.
Еще мне говорили, что видели ее плачущей. Она просто приходит в себя. И тут нет ничего особенного. Так приходят в себя великие, когда с ними случается то, о чем они мечтали, и то, для чего они жили.
Я успел застать Андрея Сильнова в те несколько часов после победы, когда ему уже хватило разговоров с собой и когда дело еще не дошло до послепобедных тренировок.
— Вы успели отдохнуть? — спросил я.
— Если три часа — отдых, то да,— кивнул он.
— Я понимаю: вечером допинг-контроль, пресс-конференция... Поздно приехали в Олимпийскую деревню... А утром-то можно было бы себе позволить лишнего.
— Нет! — рассмеялся Андрей.— Тренер разбудил. Он-то уже бодрствовал. Ему-то не спалось!
— Поздравлял?
— Ну конечно.
— Я все время хотел спросить — вы, золотые медалисты, выигрываете и принимаете поздравления, вы счастливы. И что, вы не думаете о том, что результаты допинг-контроля могут оказаться положительными?
— Я-то знаю, что все нормально,— сказал Андрей, но как-то не очень уверенно.— Я же чистый.
— Но китайцы есть китайцы,— сказал я.— Кто их разберет. В китайцах нельзя быть уверенным.
— Да, в этих людях — нельзя быть, это точно,— сразу согласился он.
Тут осталась какая-то недоговоренность. Но уже и не надо было договаривать, потому что он и правда мог расстроиться и всерьез начать об этом думать. Хотя вопросы-то у меня остались.
— А хорошо, что в вашем спорте китайцев нет, да?
— Да был один какой-то,— припомнил этот большой белый человек.— Но куда-то он делся. Может, нам и правда повезло, что они не делали ставку на прыжки в высоту? Они без разбора, по-моему, какие-то виды спорта выбирали, но готовились к ним потом очень целеустремленно.
— А если бы они вас своей жертвой выбрали, могли бы победить, интересно?
— Вообще-то у меня была уверенность, что я могу прыгнуть выше, чем все, еще в Лондоне (только после Лондона Андрей Сильнов выстрадал лицензию на поездку в Пекин.— А. К.).
— А до этого чемпионат России, где вы не победили и где отобрались на Олимпиаду другие, наверное, подкосил вас? Уже собрались смотреть Олимпиаду по телевизору, в кругу семьи, попивая чай с печеньем?
Он оглянулся по сторонам, словно искал у кого-нибудь защиты от таких вопросов. Нет, некому было прийти ему на помощь. Но на самом деле ему нужен был официант. Он есть хотел, большой белый человек. Услышав слово "сибас", он бесконечно воодушевился.
— А то столько дней нормально не ел. В Олимпийской деревне — это что-то невозможное.
Официант, понимая, видимо, что тут пахнет жареным, очень быстро принес отварного в собственном соку сибаса, и через мгновение блаженная улыбка на лице Андрея Сильнова достигла просто неприличных размеров.
— Я не собирался смотреть Олимпиаду по телевизору,— ответил наконец он.— Надежда умирает последней. Я просто старался не думать об Олимпиаде. Я старался прыгать.
— Разве может человек в вашем положении не думать об Олимпиаде?
— Я к золоту не готовился,— переформулировал он.
— А ваша подруга с вами здесь? — на всякий случай спросил я и не прогадал.
— Подруга осталась в Москве,— сообщил он.
— Она кто? — поинтересовался я, потому что понял, что эта тема не является запретной для него.
— Она конькобежка,— улыбнулся он, причем, по-моему, не мне, а ей.— Бронзовый призер Олимпиады в Турине.
Он, кажется, хотел подчеркнуть, что она выступает, можно сказать, на равных с ним. То есть что это достойная пара.
— Но ведь у вас летний вид спорта, а у нее — зимний, — удивился я.— Как вы познакомились? Как все это у вас?
— В Подольске на сборах познакомились,— пояснил он с таким видом, как будто я должен был понять, что никаких других разъяснений тут уже быть не может.— Там, где и должны были.
— Кто же в Турине взял бронзу в коньках? — пытался вспомнить я.
Он помог мне:
— Лобышева Катерина.
— Вы ей позвонили или она вам? Кто первым успел?
— Сначала она, но я телефон оставил в номере, когда поехал на стадион. Все равно забирают — телефоны, плееры...
— А я у Фелпса видел наушники в тренировочном бассейне перед стартом,— вспомнил я.— Сидел, музыку слушал, уходил в себя человек...
— Ему, наверное, можно,— пожал он плечами не сказать чтобы завистливо.— А у нас отбирают. Чтобы мы связью ни с кем не пользовались посторонней. А, кстати, вы не знаете, сколько золота Фелпс выиграл?
— Восемь.
— Восемь? — поразился он.— Много.
— Вам столько, наверное, не выиграть,— успокоил я его.— А хорошо бы у вас в прыжках в высоту было бы несколько дисциплин, за которые бы медали давали.
— Да, было бы здорово,— как-то грустно согласился он.— Только интересно какие?
Он, наверное, представил себе, насколько это нереально.
— А что? Вот вы прыгаете спиной к планке. А мы в школе "ножницами" перепрыгивали планку,— сказал я.— Можно было бы по "ножницам" отдельные соревнования провести.
— А мы, кстати, тоже прыгаем "ножницами" на тренировках,— засмеялся он.
— Ну и сколько вы можете взять? Метр пятьдесят максимум?
— Два двадцать я беру,— сказал он, и мне смеяться-то расхотелось.— Да, я Петровичу (тренеру.— А. К.) говорил: у нас на Олимпиаде начальная высота какая? Два двадцать? Давай я "ножницами" прыгну! Он подумал и говорит: "Не, не надо лучше..."
— Это было такое... пренебрежение к сопернику, да? И судьи бы с места встали, когда увидели бы такое.
— Да, Петрович прав был. Лучше не надо.
— Так что вам Катерина сказала, когда вы до нее дозвонились?
— Расплакалась Катерина.
— О, хорошо! — не удержался я.
— Что хорошо? — с недоумением спросил он.
— Когда они плачут.
— Да? — теперь в его голосе было по крайней мере недоверие.
— От радости,— уточнил я.— А потом?
— Сказала, что любит,— почему-то вздохнул Андрей Сильнов и стал в это мгновение, по-моему, чуть-чуть послабее.
Может, ему даже показалось, что сказал это не вслух, а про себя.
— Как же все-таки вы встречаетесь? — спросил я.— У вас прыжки, лето, у нее коньки, зима...
— Не так давно я был в Германии, она во Франции,— вспомнил он.— Быстро не получилось встретиться, а потом, после соревнований, увиделись.
— Вы к ней приехали или она к вам?
— В Арнштадте мы встретились,— дипломатично ответил он (Арнштадт — немецкий, конечно, город.— А. К.).
— На самом деле надо просто доверять друг другу,— сказал он.— Честными глазами друг на друга смотреть.
— Доверять, но проверять,— уточнил я.
— Да это понятно,— согласился он.
— А вы другим прыгунам также доверяете? Какая у вас ситуация в секторе? Разговариваете хотя бы друг с другом?
— Да нет,— пожал он плечами.
— А что такое происходит? Почему? Даже с россиянами?
— Да. Конкуренция какая-то, что ли.
— А может, вы ни с кем не разговариваете, потому что в большом спорте, чтобы побеждать, надо быть законченным индивидуалистом? Прошло, может, время великой спортивной дружбы? — спросил я.
— Нельзя, наверное, так уж драматизировать. Мы все-таки где-то встречаемся... на сборах, после тренировок... Но на тему прыжков стараемся вообще не говорить.
— А чего вам вообще хочется от жизни?
— Ой, иногда на лыжах хочется покататься...— он, по-моему, был растроган.
— Я думал, на коньках.
— Нет, на лыжах,— твердо повторил он.— Недавно друзья звали, но я не поехал. Очень уж опасно. Травмироваться можно.
— А если у вас ребенок будет — он конькобежцем станет или прыгуном, как вы думаете?
— Кем захочет, тем и станет,— покончил с такими вопросами Андрей.
Правда, минут через десять сам сказал:
— Пока только мысли о ребенке, просто такие мысли... просто думаю. Посмотрим, что будет.
— Но вы-то сами ребенком прыжки выбрали!
— Я — да,— сказал он.— Я с первого класса тренировался в Шахтах, в Ростовской области.
— Не так уж много у вас там, наверное, олимпийских чемпионов,— как-то машинально сказал я и погорячился.
— У нас Шахты занесены в Книгу рекордов Гиннесса по количеству олимпийских чемпионов на душу населения,— торжественно произнес он.— У нас же были Ригерт, Алексеев (штангисты.— "Ъ"). Такая школа! И другие тоже.
— Да, Шахты — аномальное место,— сказал я.— Там, по-моему, и инопланетян видят регулярно... Я читал где-то вроде...
— Аномальное...— покачал он головой.— Чикатило тоже с Шахт. Был.
— Важное уточнение последнее. Или что, шахтеры и их дети стальные такие люди...
— Работяги...— подтвердил он с некоторой иронией.
Что-то еще он, по-моему, про них знает.
— А вы сейчас в Шахтах живете?
— Нет, в Москве,— тяжело вздохнул он.— Уже год.
— И как вам?
— Вот вы в Москве родились? — спросил он вдруг.
— Нет, что вы! — испугался я.
— Ну вот,— благосклонно поглядел он на меня.— В Москве не так много спортсменов родилось вообще-то. С ними и пообщаться нельзя просто так. В Москве люди злые. У меня друг бизнесом занимается, в Москве живет. Приехали с ним на Дон на рыбалку на машинах, пробили там колесо, так столько народу неизвестно откуда понабежало помочь! Он так удивился, что такое может быть... Говорит: "В Москве никто бы не подошел". Не знаю, может, они там в Москве все запуганы...
— Чем? Терактами?
— Да нет. Обманами всякими.
— А вы хотите бизнесом заняться?
— Сложный, очень сложный вопрос,— быстро ответил он.— Надо крутиться, вертеться, что-то думать, чтобы найти себя. Главное — найти себя. Как найти себя?
— Вы вчера нашли себя. На какое-то время,— сказал я.
— Да, в Китае нашел себя,— засмеялся он.
— Мне кажется, время китайцев на этой Олимпиаде прошло,— сказал я.
— Да, хорош уже,— кивнул он.
— И вообще, если сравнить количество олимпийских чемпионов на душу населения в Китае и в Шахтах, наши Шахты все равно победят, да еще с огромным отрывом,— сказал я.
Он очень развеселился этому известию.
— Я хочу сейчас отдохнуть недельки две,— в качестве бонуса рассказал он мне.— С подругой только надо состыковаться — и куда-нибудь, где тепло, где людей мало...
— Тогда Мальдивы,— предположил я.
— Идея,— сказал он.— Да, за две недели можно хорошо отдохнуть.
— И главное, наконец-то поближе узнать друг друга. Иногда, чтобы хорошо узнать, двух недель хватает.
— Да-а...— сказал он и вдруг спохватился: — А вы что имели в виду?
А что я? Я ничего.