Отцы с Андреем Колесниковым

Маше пора в школу. Она родилась в конце февраля, и получается, что если она пойдет в школу в этом году, то ей будет шесть с половиной лет, а если в следующем — семь с половиной. Ни то, в общем, ни се. Не очень удачно родилась девочка.

Но я подумал, что ей все-таки пора в школу. Раньше сядешь за парту — раньше выйдешь. На целый год. А в том возрасте, в каком она выйдет (в свет), год идет за три, а то и за пять.

К тому же в детском саду ей стремительно становится скучно. Пытать ее детским садом еще год я не хочу. Но я, конечно, прежде всего спросил обо всем этом у нее. Ее мама, кстати, считает, что ни в коем случае девочка не должна торопиться в школу и что безнравственно отнимать у ребенка детство. Я говорил, что, отнимая детство, мы прибавляем ей юности (и еще неизвестно, что ей нужнее), но Алена так не считала. Так что этот семейный конфликт Маша должна была решить сама и в свою пользу.

Маша даже не поверила своему счастью. Счастье заключалось в том, что она и в самом деле сама решала этот вопрос. Кроме того, как выяснилось, она была совершенно счастлива, что в следующем году пойдет в школу. То есть в том, что это должно произойти как можно скорее, для нее не было никаких сомнений вообще.

Я отдавал себе отчет: причина этого прежде всего в том, что она совершенно не представляет себе, что такое школа, но зато прекрасно понимает, что такое детский сад. Но все равно девочка была права.

Моя жена считает, что это — манипуляция неокрепшей психикой ребенка. Ведь я же понимал, что она скажет. Ну, может, и манипуляция. А Маша мной не манипулирует, что ли? Моей неокрепшей психикой? Когда гладит меня пальцем по руке и просит купить ей геймбой, например? Может, кстати, уронить слезу. Доходчивую слезу, если услышит, что геймбой она получит в день рождения, то есть недели через три. Дело в том, что Алисе-то геймбой (карманную такую игровую приставку) подарили еще на прошлый день рождения. А я что? Я маленький человек. Я таю, как снеговик под палящим весенним солнцем. Но в целом держусь.

В общем, решение было принято, я начал изучать рынок и пришел, конечно, в ужас от его состояния. Учиться в начальных классах приличной школы стоит дороже, чем в приличном западном университете. А главное, тяжело найти школу поблизости от дома. Но когда мы все же нашли, выяснилось, что там кроме того, что берут эти деньги, еще и проводят тестирование детей. То есть им за эти сумасшедшие деньги еще и не все дети подходят. А те, кто не подходит, автоматически получают психотравму на всю жизнь (я уж не говорю про их родителей). Если они не дураки, конечно, и понимают, почему они не прошли тестирование. Правда, если они тестирование не прошли, то, наверное, нельзя ведь утверждать с уверенностью, что они не дураки.

В общем, мы пришли на тестирование. Меня не пустили. Маша страдала одна. А я, сидя в коридоре, готовился получить психотравму.

Мне вот кажется, что Ваня уже сейчас прошел бы любое тестирование, и хоть в третий класс. Потому что не может не пройти тестирование человек, который говорит мне, когда я выезжаю на машине из двора и поворачиваю налево: "Папа, нам же надо на горку, кататься на санках, это направо! Папа, одумайся!" Он пройдет тестирование, конечно, не потому, что с первого раза и навсегда запоминает дорогу к любой горке и к любому роллердрому, а потому, что так уверенно и безошибочно пользуется непростым словом "одумайся!".

За Машу я не был спокоен. Она девочка очень толковая, без преувеличения, но у нее в голове слишком много всяких соображений, по которым она может, например, начать строить из себя дурочку. Например, ей учительница может не понравиться, или просто запах духов учительницы.

Впрочем, с духами у учительниц этой школы было все в порядке.

Маши не было полчаса. Потом вышла учительница, которая брала ее на тестирование, и сказала, что готова показать школу. Я, с одной стороны, обрадовался, потому что это служило косвенным подтверждением того, что Маша, возможно, справилась. С другой, меня беспокоило, где моя дочь. Может, у них тех, кто не прошел тестирование, сразу выкидывают за ненадобностью в форточку? Я-то откуда знаю, какие у них тут порядки.

В общем я, разумеется, раскаивался, что пришел сюда. При этом в школе я чувствовал какую-то поразительную робость. Ту же самую робость я чувствовал, когда сам учился в школе. И мне это не нравилось.

Учительница сказала мне, что Машу сейчас еще посмотрит логопед, а до этого она никакого заключения давать не будет. Смотрела она на меня как-то странно. Что-то там у них точно произошло за эти полчаса. Мне это тоже не понравилось.

Учительница показала мне школу, и выяснилось, что это хорошая школа. Потом вышла Маша. Мне показалось, что она устала.

— Мы примем ее,— сказала учительница.— Хорошая девочка.

— Читать умеет,— не выдержал я.

Она посмотрела на меня с состраданием.

— Нам это ни к чему,— сказала она.

— То есть как? — поразился я.

— Да мы и сами можем научить. У нас другие вещи имеют значение.

Она рассказала мне, какие тесты проходила Маша. Первый заключался в том, чтобы из десяти предложенных картинок составить внятный рассказ. Я потом спрашивал у Маши, что на этих картинках было и как ей это удалось.

— Ну, там заяц нашел снеговика,— неохотно рассказала она.— И он ему очень понравился. Они подружились. Потом заяц захотел есть. А у снеговика же морковка вместо носа. Но заяц не мог достать морковку. Он решил ждать. И он дождался, пока снеговик не растаял. Три дня ждал заяц.

— А потом что случилось? — спросил я.— Надоело ждать? Или нашел еду в другом месте?

— Да нет,— сказала Маша.— Снеговик растаял.

Я понял, что тестирование я бы не прошел.

— И что, ты все правильно сделала? Расставила картинки?

— Да,— сказала Маша.— Только не в том порядке, как им было надо. У меня снеговик растаял. А у них-то нет.

— Подожди,— сразу запутался я.— Я ничего не понял. Ты мне что, рассказала историю со своим финалом?

— Ну да,— сказала она.

— А у них что получалось?

— Ой, я не знаю,— поморщилась она.— Но последняя картинка там такая. Заяц держит в руках морковку. Это точно. Это и у меня, и у них.

— А были картинки с тающим снеговиком?

— Нет, не было,— призналась Маша.

— Ну, может, яркое солнце было нарисовано?

Она честно припоминала.

— Нет,— сказала наконец Маша.— Солнце было слишком высоко. Оно на одну картинку со снеговиком не поместилось.

— А тебе учительница сказала, как морковка снеговика оказалась у зайца? У них же, наверное, своя версия есть.

— Что-то говорили, я не помню,— беспечно сказала Маша.— Ты знаешь, снеговик и сам мог бы отдать. Он очень добрый. Пап, хватит со мной разговаривать. Можно я уже в геймбой поиграю? До танцев еще успею два раза сыграть... Спасибо!

Ну конечно, купил я ей этот геймбой в тот же день, когда пообещал, что она его получит не раньше дня рождения, то есть недели через три.